Школа в школе

Маргарита Кертес

---

Маргарита Леонидовна Кертес — учитель-методист, автор многих работ по проблемам преподавания литературы в школе; постоянный автор нашей газеты. Живёт в Чернигове (Украина).

По следам «Слова о полку Игореве»

В 9-м классе постоянно открываешь для учащихся что-то новое и значительное — это интересно и очень ответственно. Ребята впервые сталкиваются с изучением драматических произведений, романов, уникальной сатирической поэмы. И насколько увлечённо и вдумчиво ученики овладеют ими, настолько осмысленней и глубже произойдёт их встреча с литературой в 10–11-м классах и по окончании школы. В 9-м классе мы знакомимся со «Словом о полку Игореве», от которого через века протянулись нити к произведениям будущего, унаследовавшим от «Слова» ту высокую одухотворённость, которая стала отличительной чертой нашей литературы.

Изучение «Слова о полку Игореве» в нашем Полесском краю имеет свою специфику: Чернигов — один из самых древних городов, к тому же связанный с деятельностью князя Игоря — одного из главных героев поэмы. Нас окружают творения архитектуры, созданные в XI–XIII веках, то есть ровесники «Слова». Это краса и святыня черниговцев Спасо-Преображенский собор (XI в.), хранивший чудотворные иконы и ставший усыпальницей русских князей. Рядом с ним в XII веке возведён Борисо-Глебский собор, чьи роскошные Царские врата — шедевр ювелирного искусства. Соборы расположены в центральной части города — детинце, где находился княжий двор. В период княжения Игоря Святославича в посаде, на торговой площади (ныне главной площади города), был сооружён один из самых изумительных храмов Чернигова — Пятницкая церковь (конец XII — начало XIII века) — высшее достижение архитектуры домонгольского периода. Перед изучением «Слова о полку Игореве» мы непременно совершаем экскурсию по историческим местам города — это прелюдия к «Слову», рождённому, как и памятники архитектуры, культурой Киевской Руси. «Слово», в свою очередь, станет прелюдией к литературе последующих веков.

Вся наша литература впитала в себя идеи и образы «Слова». Об этом я и хочу побеседовать с ребятами на уроках, а с коллегами — на страницах газеты.

Герои «Слова о полку Игореве», князь Игорь и князь Всеволод, — мужественные воины, и качества эти проявляются в борьбе с врагами России. Таких героев всегда ждал и ценил русский читатель, поэтому, наверное, и стал одним из самых любимых его литературных персонажей князь Андрей Л.Н. Толстого — человек умного бесстрашия и высокой чести. Князь Андрей, как и другие герои «Войны и мира», заслужившие наше уважение, не лишён противоречий, как не лишены их герои Тургенева и Чехова, Куприна и Паустовского, как вообще люди в реальной жизни, — на то они люди, а не манекены. Но впервые мы задумываемся и спорим о противоречивом характере, читая «Слово» и определяя своё отношение к Игорю Святославичу.

В лучших произведениях о Великой Отечественной войне за беспримерными подвигами тех, что остались навеки девятнадцатилетними, встаёт главный герой — народ. Он вынес горькие поражения, он одержал великие победы.

“Сталинград продолжал держаться, по-прежнему немецкие атаки не приводили к решающим успехам... десятки красноармейцев, принявшие на себя сверхтяжесть ужасных боёв... отбивавшие напор дивизий Паулюса, были стратегом сталинградского наступления” (Гроссман В.С. Жизнь и судьба).

Изображение народа как подлинной силы исторических событий также восходит к «Слову о полку Игореве».

А куряне славные —
Витязи исправные:
Родились под трубами,
Росли под шеломами,
Выросли, как воины.
С конца копья вскормлены,
Все пути им ведомы,
Все яруги знаемы.
Луки их натянуты,
Колчаны отворены.
Сабли их наточены,
Шеломы позолочены.
Сами скачут по полю волками
И, всегда готовые к борьбе,
Добывают острыми мечами
Князю — славы, почестей — себе.
(Переложение Н.А. Заболоцкого)

Мы ощущаем и прослеживаем связь времён, изучая с девятиклассниками «Слово о полку Игореве», работа над текстом которого даёт для этого неоценимый материал.

Не пристало ли нам, братья,
начать старыми словами
печальные повести о походе Игоревом,
Игоря Святославича.

С первой же строки Автор обращается к современникам, братьям, веря, что современники так же, как он, с волнением и болью переживают трагический поход князя Игоря.

Начнём же, братья, повесть эту
от старого Владимира до нынешнего Игоря,
который скрепил ум силой своею
и поострил сердце своё мужеством...

Благодаря обращению «Слово» сразу же звучит как доверительный рассказ, как разговор Автора с читателем. Простой на первый взгляд приём на самом деле сложен и даже опасен: стоит писателю допустить малейшую натянутость, стоит хотя бы одной ноте прозвучать фальшиво — и не поверит читатель ни обращению, ни произведению, ни его автору.

Кто же из писателей спустя века прибегал к этому приёму?

Ах, братцы, как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
(А.С. Пушкин)

“...Вы видели защитников Севастополя на самом месте защиты и идёте назад, почему-то не обращая никакого внимания на ядра и пули... идёте со спокойным, возвысившимся духом. Главное отрадное убеждение, которое вы вынесли, — это убеждение в невозможности взять Севастополь и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа” (Л.Н. Толстой).

“За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?.. За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!” (М.А. Булгаков).

Нужно ли кого-то убеждать, что авторам приведённых строк, как и автору «Слова», веришь?

В нескольких строчках Пушкин сумел обратиться и к Москве, и к читателю. Среди множества обращений в «Евгении Онегине» читатель на первом месте: по-видимому, был он для поэта самым желанным собеседником. Пушкинские обращения разные по тематике, характеру, интонации, неуловимым оттенкам настроения, но всегда доброжелательны, всегда изящны.

Офицер русской армии Толстой в Крымскую войну был участником севастопольской обороны, командиром батареи четвёртого бастиона. То, о чём поведано в «Севастопольских рассказах», он знает не понаслышке. Но не “я видел”, а “вы видели” — и севастопольская эпопея становится ближе, и сильнее чувствуешь общность писателя с теми, для кого он писал.

Разговорная интонация в «Мастере и Маргарите» слышится постоянно, словно автор не прочесть предлагает о мрачных и светлых, реальных и фантастических, добрых и злых событиях и людях, населяющих роман, а увлекательно об этом рассказывает. Когда же хочет показать любовь, обращается к читателю непосредственно.

А мы продолжаем слушать перекличку столетий. Полное название поэмы — «Слово о походе Игоревом, Игоря, сына Святослава, внука Олегова», но и в привычном сокращении — «Слово о полку Игореве» — заключено основное: о ком пойдёт речь (об Игоре) и о чём (о его походе). Произведений, названных именами героев, в нашей литературе много: «Борис Годунов», «Обломов», «Рудин», «Дядя Ваня», «Анна Снегина», «Василий Тёркин» — всех не перечесть. По справедливому утверждению К.Г. Паустовского, “выдумывание названия — особый талант”. Действительно, почему И.А. Гончаров, назвав первый роман не «Адуевы», а «Обыкновенная история», счёл нужным второму дать имя главного героя? Почему, называя пьесу «Дядя Ваня», А.П. Чехов отдал предпочтение Ивану Войницкому, хотя и доктор Астров, и Соня не менее значительные персонажи и судьбы их столь же безрадостны? Почему А.Т. Твардовский дополнил название своей поэмы подзаголовком «Книга про бойца», но названием его не сделал, а дал поэме имя бойца — Василия Тёркина? На эти “почему” мы можем ответить, исходя из собственных соображений, которые, возможно, и не совпадут с точкой зрения автора. Нам важно было отметить ещё один сложный процесс в творчестве писателей — от Автора «Слова» до художников нынешних дней.

Во вступлении к «Слову о полку Игореве» мы встречаемся с очень интересным выражением: “Тогда напускал десять соколов на стадо лебедей...” Звучит оно иносказательно. Раньше учащиеся были знакомы с иносказательными образами по мифам, легендам, сказкам и басням. Теперь они увидели, как оригинально и живо может раскрыться выраженная иносказательно мысль не в мифе, а в произведении, где живут и действуют реальные люди: “Чёрные тучи идут, хотят прикрыть четыре солнца”. Иносказателен и сон князя Святослава “в Киеве на горах”: его одевали чёрным покрывалом, черпали ему синее вино, сыпали “из пустых колчанов поганых иноземцев крупный жемчуг на грудь”, а вороны понеслись к синему морю.

Сны почти всегда загадочны, порой таят в себе то ли светлое, то ли мрачное предсказание (недаром народ определил, что снится к радости, а что к печали), и здесь естественна иносказательная речь, как в следующем эпизоде нет никаких иносказаний, каждое слово конкретное и ясное: Святослав произносит “золотое слово”, призывая русских князей к единению. Сон князя означал поражение Игоря, и это усилило потребность Святослава в таком обращении, с которым слился воедино и призыв к князьям самого Автора.

Вступите же, господа, в золотые стремена
за обиду сего времени,
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
буйного Святославича!

В дальнейшем приём иносказания использовался очень активно. Нередко — в связи с цензурными препятствиями. Но благодаря ему к читателю пришли и пушкинский «Арион», и некрасовский «Пророк», и «Что делать?» Н.Г. Чернышевского, и «История одного города» Щедрина. Большое место в литературе заняли и сны. Обращённый к прошлому героев (сон Обломова, сон Раскольникова), сон концентрировал как раз то, что давало возможность острее почувствовать их сегодняшнее мировосприятие. Если сон предвосхищал события (сон Татьяны в «Евгении Онегине», сон Николеньки в «Войне и мире»), он при этом расставлял акценты, и не только во сне, но наяву отчётливо показывал, кто есть кто. Безусловно, использовался сон и для прохождения сквозь цензуру, самый яркий пример — четвёртый сон Веры Павловны в романе «Что делать?».

От будущего мы переходим к прошлому и погружаемся в сокровищницу родного языка, откуда с огромным удовольствием извлекаем жемчужины, — мы говорим о связи «Слова», а вслед за ним других произведений с народным творчеством, щедро одаряющим писателей всех времён неисчерпаемым богатством изобразительных средств.

Свойственные народным обрядам, а значит — народной поэзии плачи проходят через всю поэму. Когда князь Игорь терпит поражение, плачет природа (“Никнет трава от жалости, а дерево с горем к земле приклонилось”), плачет родная земля.

И застонал, братья, Киев от горя,
А Чернигов от напастей.
Тоска разлилась по Русской земле.

Плачут русские жёны: “Уж нам своих милых лад ни мыслью не осмыслить, ни думою не сдумать, ни глазами не повидать...” А на самом Дунае слышится плач жены Игоря — княгини Ефросинии Ярославны, обращённый и к ветру, и к Днепру Словутичу, и к светлому солнцу. Исполненный боли за Игоря и его воинов плач переходит в мольбу:

Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
чтобы не слала к нему слёз
на море рано.

И услышала природа Ярославну, и помогла князю Игорю бежать из плена, и Бог ему путь указывал.

Для русского фольклора так же, как плачи, характерны прославления: ведь в сказках, как знаем мы с детства, добро всегда побеждает зло. Игорь Святославич врага не победил, но родная земля ждала его и радовалась возвращению из плена. И, отдавая дань глубокого уважения отваге и смелости русских князей и дружины, Автор завершает поэму прославлением.

Слава Игорю Святославичу,
буй туру Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!

Здравы будьте, князья и дружины,
борясь за христиан
против нашествий поганых!
Князьям слава и дружине!
Аминь.

Напевность поэме придают и её композиция, и все оттенки языка, и авторская манера повествования, и, конечно, повторы, в которых мы ощущаем не только эмоциональную силу, но и органическую связь как с другими изобразительными средствами «Слова», так и с его основной направленностью.

“О Русская земля! Уже ты за холмом!” звучит впервые, когда несчастья лишь подстерегают Игоря, но он всё равно “к Дону воинов ведёт”. И мы чувствуем одновременно надежду князя и тревогу Автора. Снова звучит: “О Русская земля! Уже ты за холмом!”, когда позади победа в первом бою, а впереди — страшная битва и поражение. И здесь слова эти словно горький упрёк князю Игорю: да, граница близко, и сражались вы мужественно, но ничего ты не смог сделать в одиночку, а “чёрная земля под копытами костьми была засеяна и кровью полита”.

Лейтмотив «Слова» — “За землю Русскую”. В начале поэмы Автор сообщает, что Игорь “навёл свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую”, продолжая “золотое слово” Святослава, призывает русских князей вступить “в золотые стремена... за обиду сего времени, за землю Русскую”.

И “храбрые русичи... полегли за землю Русскую”, и Игорю-князю Бог путь указывает “из земли Половецкой в землю Русскую, к отчему золотому престолу”.

Высокий дух русских воинов, которые бесстрашно сражаются, “ища себе чести, а князю славы”, с гордостью отмечен и Всеволодом Святославичем, и этими же словами самим Автором.

Наряду с повторами, плачами, прославлениями поэма полна народных эпитетов: синее море, борзые кони, сизый орёл, чёрный ворон, красная девица; сравнениями и метафорами, близкими к фольклору: “А Игорь-князь поскакал горностаем”, “На Немиге снопы стелют головами, молотят цепями булатными”, “кричат телеги в полуночи”, “заря свет уронила” и т.п. Яркость и образность языка — одно из тех достоинств «Слова», которые сделали его произведением на века, а изобразительные средства, увиденные в нём, мы ещё встретим в нашей литературе не раз.

И прославление, завершающее «Песнь про купца Калашникова» М.Ю. Лермонтова, и плач по кормильцу в поэме Н.А. Некрасова «Мороз, Красный нос», и горько-удалые повторы в некрасовском «Огороднике», и его же поэма «Кому на Руси жить хорошо», где неисчислимое множество сочных народных образов и приёмов, — сколько произведений, подобно «Слову», вобрало в себя богатство народного творчества.

Поэзия XX века пошла по тому же пути; спустя столетия и плачи, и повторы, и прославления, и другие народные приёмы обрели, естественно, какие-то новые черты, но во все времена проявлялось мастерство поэтов, блистательно владеющих этими средствами.

В выражении “вечная слава” слово “слава” овеяно скорбью о тех, кто не вернулся с войны. Такие стихи, как «Я убит подо Ржевом» А.Т. Твардовского, «Враги сожгли родную хату» М.В. Исаковского, у сегодняшних учащихся вызывают такое же горестное чувство, как и у тех, чьи школьные годы по времени были ближе к войне. Но боль могут вызвать и иные причины: когда все мы в мгновение оказались вдруг в разных государствах, Борис Чичибабин написал «Плач по утраченной родине».

...я с родины не уезжал,
за что ж её лишён?
К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет...

Повторы, также нередкие у наших поэтов, придают их стихам особую музыкальность. Надолго запоминается проникновенный образ-воспоминание об ушедшем счастье в стихотворении Н.А. Заболоцкого «Можжевеловый куст», где повторяющаяся строка овеивает его грустью и очарованием.

Я увидел во сне можжевеловый куст...
Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст...
Облетевший мой садик безжизнен и пуст...
Да простит тебя Бог, можжевеловый куст!

В стихотворении Н.А. Заболоцкого «Облетают последние маки», трепетном и мудром, как все стихи поэта, другая особенность: переплетая строки о “пустынной и голой аллее” и о душевной неприкаянности лирического героя, автор, сохраняя тональность стихотворения, завершает его мыслями о главном в человеческой судьбе.

Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму, —
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.

Умение писателя высказать свои суждения в связи с изображаемым, но не о нём, проявляется и в прозе, даже прозе военной, где, казалось бы, всё заполнено действием.

“Может быть, близость любимого человека этим именно и прекрасна, что возлюбленная, находящаяся рядом с тобой, всё равно что птица, которая добровольно спустилась к тебе на руку, но настоящее место которой — вверху, очень далеко от тебя” (Казакевич Э.Г. Сердце друга). Писатель-фронтовик знал цену каждому поступку и каждому чувству на войне — ему было о чём сказать читателю, делясь с ним своими раздумьями.

Учащиеся познакомятся с лирическими отступлениями именно в 9-м классе — перед ними откроется панорама разнообразнейших гоголевских отступлений — ироничных, горьких, весёлых, печальных, анекдотических, и будет звучать смех сквозь “незримые миру слёзы”, и ещё учащимся предстоит взойти на Эверест — попытаться постичь лирические отступления в «Евгении Онегине», познавая неохватный мир гениального поэта. А первая встреча с этим удивительным художественным приёмом произойдёт при изучении «Слова о полку Игореве».

Во вступлении Автор поэмы, обращаясь к вещему Бояну, говорит, что он поведёт повествование в иной манере, но, начав его, снова вспоминает своего славного предшественника.

О Боян, старинный соловей!
Приступая к вещему напеву,
Если б ты о битвах наших дней
Пел, скача по мысленному древу...
Или так воспеть тебе, Боян,
Внук Велесов, наш военный стан:
“За Сулою кони ржут,
Слава в Киеве звенит,
В Новеграде трубы громкие трубят,
Во Путивле стяги бранные стоят”.

(Все лирические отступления приведены в переложении Н.А. Заболоцкого.)

Сопоставление двух лирических отступлений о прошлом Киевской Руси интересно и поучительно. Автор «Слова» вновь поражает нас обширными знаниями, широкой эрудицией и способностью подвергнуть это прошлое всестороннему анализу, давая ему чёткую и справедливую оценку.

Князь Олег пришёл на Русь как ворог...
И не стало жизни нам богатой,
Редко в поле выходил оратай,
Вороны над пашнями кружились,
На убитых с криками садились.

О, стонать тебе, земля родная,
Прежние годины вспоминая
И князей давно минувших лет!
Старого Владимира уж нет.
Был он храбр, и никакая сила
К Киеву его б не пригвоздила,
Кто же стяги древние хранит?
Эти Рюрик носит, те — Давид.
Но не вместе их знамёна плещут...

История неоднозначна. Кто заслужил резкое осуждение, тот его и получает. Автор пишет взволнованно, но это не мимолётный всплеск эмоций, а обоснованная позиция.

О тех, кто достоин благодарной памяти, Автор говорит с уважением и с горечью, что созданное и завоёванное ими нынешние князья сберечь не сумели.

Если бы мы по примеру Автора «Слова» тоже решили дать оценку прошлому, то и у нас суждения оказались бы разными. Выше мы приводили примеры того, как традиции, заложенные «Словом», развивались, укреплялись и умножались благодаря творениям нашей культуры. Однако не ко всему сказанному и показанному Автором мы прислушались, прежде всего не вняли, к сожалению, основной мысли, что междоусобицы ведут к необратимым последствиям. То, о чём я скажу далее, бедствия и горя не приносит — оно просто противоречит естественному характеру нашей речи. Читая «Слово о полку Игореве», нельзя не заметить, что, как правило, Автор называет героев по имени и отчеству: Роман Святославич, Борис Вячеславич и так далее, отступая от этого лишь тогда, когда подобная форма может нарушить ритм поэмы и, естественно, в том случае, если рядом с именем стоит титул (Игорь — князь). Такое уважительное обращение принято было у нас испокон веков — чем и кому оно вдруг помешало? Всё равно ведь куда выразительнее, чем нынче, звучит: Михаил Юрьевич Лермонтов, Антон Павлович Чехов, Александр Сергеевич Пушкин.

Возвращаемся к литературным отступлениям и завершим о них разговор памятными строками:

В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни в таинственных долинах,
Весной при кликах лебединых,
Близ вод, лежащих в тишине,
Являться муза стала мне...

Пушкинское воспоминание внесло в нашу жизнь чудесное выражение: “Читал охотно Апулея, а Цицерона не читал”, и не только оно вошло в нашу речь, и не только Александр Сергеевич подарил нам такие замечательные для употребления строки. Порой происходят поразительные вещи: произведение забыто, а слова, произнесённые в нём, остались. «Любовь Яровую» К.А. Тренёва помнят сейчас немногие, молодёжь вообще её не знает, но разве можно забыть фразу профессора: “Пустите Дуньку в Европу”? Она живёт и, к сожалению, остаётся актуальной. Стихотворение Ивана (Ишки) Мятлева «Розы» в лучшем случае осталось бы в памяти друзей, но первая строка его “Как хороши, как свежи были розы”, давшая название и ставшая лейтмотивом тургеневского стихотворения в прозе, под пером великого мастера наполнилась таким лирическим звучанием, вобрала в себя такую щемящую нежность воспоминаний и такую безысходность одиночества, что забыть её невозможно. И воспринимаются слова — как тургеневские.

Ещё одна особенность крылатой строки: в разговоре с разными людьми мы приводим её по-разному. Желая пожурить собеседника за склонность к хвастовству, одному говорим: “С Пушкиным на дружеской ноге” — и он нас понял. Другому, чтобы он тоже понял, мы должны сказать: “Ты, как Хлестаков в «Ревизоре» Гоголя, с Пушкиным на дружеской ноге”.

Какие же свойства необходимы фразе, чтобы она стала крылатой? Отшлифованность, лаконизм, меткость. В русской литературе несметное богатство крылатых фраз, и они стали неотъемлемой частью нашего лексикона (а некоторые произведения цитируются едва ли не полностью, как комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума»). Приведём несколько примеров.

“Сейте разумное, доброе, вечное” (Н.А. Некрасов);

“Вся Россия — наш сад” (А.П. Чехов);

“...нельзя
          на людей
                      жалеть
ни одеяло,
                   ни ласку” (В.В. Маяковский);

“Каждое ведомство должно заниматься своими делами” (М.А. Булгаков);

“Быть знаменитым некрасиво” (Б.Л. Пастернак).

Знакомые с афоризмами по басням (“А Васька слушает да ест“, “И Щуку бросили в реку”), девятиклассники сразу ощутили афористичность языка «Слова о полку Игореве» и охотно, быстро и удачно находили и приводили крылатые выражения. Они очень разнообразны в «Слове» и по средствам выражения авторской мысли, и по эмоциональной окраске. Такие, как “Никнет трава от жалости”, “И застонал... Киев от горя, а Чернигов от напастей”, “...пал позор на славу”, “О, стонать Русской земле...”, связаны одной темой — поражением князя Игоря, и говорит об этом Автор с нарастающей силой:

горюет природа (“Никнет трава от жалости”),

скорбят родные князю Игорю города (“И застонал... Киев от горя...”),

стонет вся Русская земля (“О, стонать...”),

и, словно вердикт Автора, звучит: “...пал позор на славу”.

Афоризмы, характеризующие самого Игоря Святославича, — чёткие, чеканные, в чём-то похожие, в чём-то разные: “Тяжко голове без плеч, беда телу без головы”, “Лучше ведь убитыми быть, чем пленёнными быть”. Первая фраза — о князе Игоре, вторая — слова его самого. Первая звучит после поражения, отсюда и слова: “тяжко”, “беда”. Вторая — обращение князя Игоря к дружине ещё перед походом, она полна решимости и веры, несмотря на предзнаменование и тревогу. Роднит обе фразы убеждение Автора, передаваемое читателю, что Игорь Святославич настоящий воин, хоть и допустил трагическую ошибку, и достоин он не только осуждения, но и уважения.

Обычно наибольшее предпочтение ребята отдают афоризму:

Кони ржут за Сулой —
звенит слава в Киеве.

Ещё не вникнув в его суть, ученики оценивают его особенную компактность, слаженность, слитность; по словам ребят, выражение само просится на слух.

Чаще всего фразы, ставшие крылатыми, близки к народной поэзии: два явления или факта Автор сопоставляет то ли в одинаковой, то ли в сходной синтаксической конструкции, и мы это видим на приведённых примерах.

Лучше убитыми быть,
чем пленёнными быть.

И застонал... Киев от горя,
а Чернигов от напастей.

Тяжко голове без плеч,
беда телу без головы.

Кони ржут за Сулой,
звенит слава в Киеве.

Создавая произведение, писатель не предполагает, каким фразам из него суждено стать крылатыми. Как мелодия хорошей песни, ещё вчера они принадлежали автору — сегодня стали достоянием всех.