КНИЖНАЯ ПОЛКА

ПО СТРАНИЦАМ ЛИТЕРАТУРНОЙ КЛАССИКИ. Саратов: Лицей, 2004–2005:
		Л.Н. Душина. РУССКАЯ ПОЭЗИЯ XVIII ВЕКА. 224 с.
		О.В. Тимашова. РУССКАЯ КЛАССИКА XIX ВЕКА. 208 с.
		В.В. Прозоров. ДРУГАЯ РЕАЛЬНОСТЬ: Очерки о жизни в литературе. 208 с.

«Литература» уже писала о серии «По страницам литературной классики», выпускаемой саратовским издательством «Лицей» (2004. № 42). Между тем она постоянно пополняется новыми, как правило, интересными и полезными книгами.

Например, доцент Саратовского университета О.В. Тимашова под традиционным заголовком «Русская классика XIX века» выпустила свои опыты популярного (как раз для старшеклассников) анализа нескольких наиболее известных произведений И.А. Гончарова и И.С. Тургенева (в оглавлении так и указано: «Анализ романа», «Анализ повести»).

Кроме программных «Отцов и детей» и «Обломова» автор предлагает читателю свои размышления по поводу «Обыкновенной истории», «Фрегата “Паллада”», «Обрыва», «Рудина», «Аси», «Первой любви». Помимо прочего, это даёт юному читателю необходимый контекст, приучает читать не только “обязательные” произведения (иногда выбранные давным-давно и не вполне понятно, почему), но и не проходить мимо других жемчужин отечественной словесности. Ведь и правда, как можно полноценно воспринять «Отцов и детей» в отрыве от остальной прозы Тургенева, а «Обломова» — без двух других романов Гончарова?

В книгу также вошли обширные биографические очерки о писателях, подборки высказываний современников и исследователей об их творчестве, рекомендательные списки литературы. В общем, чтобы подготовиться к выпускному и вступительному экзамену на “отлично” — вполне достаточно. А это, согласитесь, немало.

Другой саратовский учёный, авторитетный щедриновед, профессор В.В. Прозоров жанр своей книги для школьников определил как “очерки о жизни в литературе”. В живом и в то же время вполне академическом стиле размышляет учёный о таких ключевых понятиях теории литературы, как автор и читатель, диалог и мотив, литературный процесс и читательское восприятие. Немало в книге и неожиданных страниц, призванных мобилизовать читательское внимание: например, эффект Русалки или молва… как филологическая проблема.

Последнее понятие появляется в книге в связи с разговором о литературной критике и журналистике — специальностям, профессионалов по которым давно и не без успеха готовят в Саратовском университете, причём как раз на кафедре Прозорова. Так что узнать о своей будущей профессии из уст мастера и абитуриентам, и студентам не вредно. Можно сказать, что в этом смысле саратовским юным филологам повезло больше, чем их коллегам из других городов России.

Ещё одна новинка “лицейской” серии — книга профессора Л.Н. Душиной «Русская поэзия XVIII века». Можно без преувеличения сказать, что после замечательной западовской антологии 1960-х «Лира и труба» в нашей литературе для школьников ничего подобного не было. Книга включает восемь монографических очерков, среди которых — посвящённые Кантемиру, Тредиаковскому и даже М.Н. Муравьёву.

Очень отрадно и то, что многие стихотворения воспроизведены в книге в полном объёме, что делает их доступными юным читателям без особого поиска. А то где ещё найдёшь «Неизвестность жизни» или «Ночь» Муравьёва, песенку Сумарокова «Негде, в маленьком леску», «Странность любви» Карамзина? А в книге Душиной они есть!

Говоря о русской поэзии XVIII века, никуда не деться от проблем теории стиха, прежде всего — от знаменитой реформы Тредиаковского, давшей русским поэтам и читателям любимую всеми силлаботонику. Автор прекрасно понимает это, озаглавливая свой очерк о Тредиаковском «Преобразователь русского стиха».

Экскурсы в область стиховедения встречаются и в других очерках… Но увы, к сожалению, они не всегда одинаково убедительны. Например, анализируя стихотворение Карамзина «Осень», профессор Душина приходит к потрясающему открытию: оказывается, здесь “поэт соединил в одной строке два разных размера: дактиль и хорей”!

Как говорится, отсюда помедленнее. Что же мы видим на приложенной к этому поразительному заявлению схеме? Вполне привычный (если не сказать — нормативный) разностопный (трёх- — в нечётных строках, двухстопный — в чётных) дактиль с женскими окончаниями. Обычное явление в русской силлаботонике — последняя стопа может быть как полной, так и усечённой! Более того — дактилические окончания вообще встречаются очень редко, в несколько раз реже, чем дактиль. И звучат в дактилическом стихе очень прозаично — именно за них в своё время нещадно высмеяли друзья-“арзамасцы” Василия Львовича Пушкина. Так что ритмическая организация карамзинского дактиля вовсе не “непроста”, как пишет профессор, а, наоборот, элементарна, ничего нового она в историю русской метрики не вносит.

Причина этой грубой ошибки популяризатора кроется, очевидно, в желании непременно растолковать зримый, прямой смысл стихотворных размеров. В случае с «Осенью» это выглядит так:

“Более протяжно (кстати, по нормам современного русского языка правильно было бы образовать сравнительную степень по-другому — “протяжнее”. — Ю.О.) звучащий дактиль (он ведь трёхсложный) соединён в строки с более отрывисто и чётко звучащим хореем (он двусложный, да ещё и завершает строку, как бы её обрывает”.

А далее начинаются “страсти” по размерам: “подобное сочетание настраивает читательское восприятие на нечто тревожно-беспокоящее”; “завершить последнюю стопу до дактиля мог бы ещё один, недостающий здесь слог. Но его нет!”; и наконец: “ритм помогает объединить в одном всплеске (!!! — Ю.О.) радостное воодушевление при мысли о вечном обновлении природы и печальное уныние при мысли о неизбежном «увядании» человека”.

Представьте себе, ничего подобного о стихотворении Карамзина мы бы не узнали, определи наш уважаемый автор размер правильно, как учат и в школе, и в вузе!

В стиховедческих рассуждениях Л.Н. Душиной, в её “экскурсах в теорию стиха” вообще немало моментов, вызывающих недоумение. Например, непонятно, для чего менять привычную запись метрических схем на предельно упрощённую, но с использованием тех же традиционных значков (что неизбежно воспринимается как ошибка), как это сделано в той же главе о Карамзине; почему метр оказывается для нашего свободолюбивого автора (в отличие от ритма) чем-то враждебным, неизбежно тормозящим процесс творчества, и поэтому “чем самобытнее и талантливее поэт, тем смелее обращается он с метрической схемой”; где уважаемый коллега нашёл в русском слова из “двенадцати слогов, а то и больше” — и т.д. и т.п.

Впрочем, несмотря на стиховедческие ляпы и несвойственный этой дисциплине накал дамских страстей, книга в своей хрестоматийной и историко-литературной части получилось всё-таки полезной.

Как в целом и все остальные, изданные «Лицеем».

Ю.ОРЛИЦКИЙ