Поединщики

В древние времена, когда следствие и суд были несовершенными, если дело было сложно, запутанно и твёрдых свидетелей и поручителей по нему не было, судьи предлагали сторонам разрешить спор в судебном поединке. Судья спрашивал истца: “Ты лезешь ли с ним на поле?” — и, если тот отвечал твёрдо: “Лезу!”, объявлялась схватка, в которой правым признавался победитель. Это называлось “идти на судьбу Божию”. Такого рода “поединки полем” были известны у всех народов. Правила их проведения упомянуты ещё в хартии Карла Великого, предписывавшей проводить подобные судебные поединки на общественной поляне, огороженной изгородью.

Один из самых старых примеров разрешения споров подобным образом донёс до нас древний датский хронист Саксон Грамматик, записавший рассказ о том, как в XVIII веке новой эры, когда один из вассалов датского конунга Рорика, князь ютов Горвендил, умер, не завещав титула, двое его сыновей — Гервендил и Фенго, в равной мере претендовавшие на ютское княжение, обратились к конунгу с просьбой рассудить их дело. Так как оно было весьма запутанное, Рорик постановил назначить поединок, и, выйдя в поле, братья схватились между собой. Верх одержал Гервендил, и конунг Рорик признал его княжескую власть над ютами, а для закрепления их отношений родственными узами выдал за него свою дочь, красавицу Геруте, и от этого династического брака родился сынок, которого назвали Амлетом, — законный наследник титула. По прошествии времени его дядя Фенго, когда-то проигравший судебный поединок, сговорившись с Геруте, которая была выдана за князя насильно и не любила его, отравил брата и, женившись на его вдове, стал править ютами. Амлет, обеспокоенный тем, что он в случае рождения сводного брата лишится права на наследование титула, предпринял кое-какие предупредительные меры: прикинувшись сумасшедшим, он различными способами убил нескольких соратников дяди Фенго, а потом зарезал и его самого… Семьсот лет спустя по мотивам этого древнего детектива лондонский актёр и сочинитель пьес для театра Вильям Шекспир написал пьесу, в которую эпизод с поединком братьев не вошёл; говоря языком Голливуда, это был “приквел” пьесы «Гамлет».

Другой известнейший литературный пример подобного поединка — финал романа Вальтера Скотта «Айвенго». Решая судьбу прекрасной Ревекки, сошлись на судебном поединке сэр Улфред Айвенго и рыцарь ордена Храма Бриан де Буагильбер. Суд Божий не решился отменить даже грозный гроссмейстер ордена Лука Бомануар. Впрочем, нам много интереснее и ближе ситуация, описанная в лермонтовской «Песне о купце Калашникове», развязкой которой стал именно судебный поединок.

* * *

На Руси о поединках, “испытаниях полем”, впервые упоминают документы, относящиеся к XIII веку, двумя столетиями позже поединок стал частью официального судебного разбирательства. В те времена, когда разворачивается действие «Песни…», при царе Иване Грозном, в вышедшем тогда «Судебнике» оговаривались основные правила проведения подобных поединков и указывалось, что место непременно должно не огораживаться, а “обтягиваться” верёвкой. “Поле” устраивали обычно за городом или на площадях, где было больше места для “майдана”, как называли площадку для схватки. Такие площади были во всех русских городах и даже на посаде Троице-Сергиевой лавры, где прямо перед монастырскими воротами находился подобный “майдан”, только в 1560 году перенесённый в село Клементьевское.

По закону “поля” имущественное и общественное положение не играли роли, “ибо перед Богом все равны”, и действительно, московский купец Калашников “за честь жены” мог вызвать на поединок “царёва ближнего человека”, опричника Кирибеевича, которого никакими другими способами ему призвать к ответу было невозможно. Истцами и ответчиками “в поле” могли быть лица всякого возраста и состояния, а у новгородцев не существовало дискриминации и по половому признаку: там разрешено было “в поле сходитися жёнке с жёнкой”. Если истец и ответчик, “досудившись до поля”, потом мирились, с них взималась “полевая пошлина”. Когда сами участники процесса биться не хотели, но и мириться не желали, то вместо себя могли выставить бойца-“наймита”.

Как писал побывавший в XV веке в Московском княжестве итальянец Рафаил Барберини, уделивший судебным поединкам значительное внимание: “Если один из тяжущихся или оба они, из трусости, по старости или иной причине, не захотят биться сами, то ставят вместо себя других бойцов, которых всегда находится немало охотников, идти за условленную плату биться на поле за других”. Для уравнения сил закон предписывал: “битися бойцу с бойцом; или не бойцу с не бойцом, а бойцу с не бойцом не битися”, то есть схватки между “любителями” и “профессионалами” не допускались.

К месту поединка являлись непосредственно судящиеся и представители судебной власти: окольничий, дьяк, подьячий и “недельщик” — судебный пристав, взимавший с судящихся пошлины. От судящихся выставлялись “стряпчие”, представлявшие интересы истца и ответчика в суде, и “поручники” — свидетели и поручители. Только им и судейским чинам разрешалось стоять возле самого поля и наблюдать за тем, как идёт схватка. Этот запрет был введён, когда судебные поединки стали превращаться в род зрелища. Поглазеть “на это позорище” (позорище — от слова “взор”, “зрелище”) сходилась масса праздного люду, вслед за которым тянулись торговцы съестным и питьём. Вокруг “поля” образовывались целые торжища, где зрители бились об заклад, ставя на того или иного бойца. Тут же крутились ворожеи, предрекавшие победу тому или иному поединщику. Предсказания делались “строго по науке”: по «Аристотелевым вратам» — сочинению, содержавшему в себе разделы, посвящённые физиогномике (науке распознания человеческих качеств по выражению лица) и астрологии. Также “смотрели они в Рафли” (гадательные книги) или гадали по расчерченной доске. «Аристотелевы врата» и «Рафли» были включены Стоглавым собором в 1550 году в список так называемых «отречённых книг».

Торги, зрители и их заклады профанировали саму идею “суда Божия”, так что царь Иван Грозный на московском Соборе 1551 года потребовал изменения правил проведения поединков, запретив приближаться посторонним к “полю” под страхом наказания.

* * *

Первоначально главным оружием “полёвщика” был “ослоп”, он же “остолоп” — боевая дубина. Позже оружие стало более “серьёзным”, и бойцы стали облачаться в тяжёлые доспехи: в кольчуги с рукавами, поверх надевали латы, на ноги — “ноговицы и наколенники”, также кольчужные, на голову шлем-“шишак” с кольчужною же сеткой, на руки кольчужные перчатки. В качестве оружия использовали надевавшийся на руку род обоюдоострого кинжала, в правую руку брали копьё с раздвоенным наконечником, за пояс затыкали боевой топор. Сохранилось описание схватки двух пеших бойцов, москвича и литвина, который отказался надеть на себя доспех, а из оружия взял секиру и тайком прихватил мешочек с песком. С самого начала поединка он бегал вокруг противника, нападая с разных сторон на москвича, которому было тяжело поспевать за ним из-за тяжёлых доспехов. Порядочно измотав соперника, литвин ловко подскочил к нему и бросил ему в глаза горсть песку, ослепив его, и тут же принялся рубить секирой его доспех. Лишённый возможности защищаться, москвич признал себя побеждённым.

Бились до тех пор, пока один из участников состязания не признавал себя побеждённым. Такового называли “убитым”, “суд Божий” считался “свершившимся”, а его вина — доказанной. Он обязан был “оплатить издержки” той команде судебных чиновников, что “стояла у поля”, “недельщик” взимал с “убитого” “избяную поминку” — пошлину в “судебную избу”. По результатам поединка суд выносил решение в пользу победителя. Если поединок выигрывал истец, ответчик выплачивал ему “за понесённую обиду”, что следовало по приговору, и столько же с проигравшего взыскивалось в пользу судей. Если же “прав был ответчик”, истец оплачивал издержки и “поминки” судейским. После того как “в поле суд Божий уличал вину” подозревавшихся в совершении тяжких преступлений — разбоях, воровстве или убийстве, их преступление считалось доказанным, и таких “тащили к Варваре на расправу”, то есть заключали в одну из тюрем, которые в прежние времена в Москве находились на улице Варварке. Туда же отправляли неимущих ответчиков и тех, за кого никто не ручался.

Предумышленно убивать и увечить противника “на поле” запрещалось, так же как бить упавшего. Если всё же один из бойцов погибал во время поединка, его запрещено было хоронить по христианскому обряду, а его убийцу (“вольного” или “невольного”) признавали “душегубцем”. Таким образом, получается, что купца Калашникова, преднамеренно убившего в кулачном бою опричника Кирибеевича, казнили не по прихоти “грозного царя”, а по закону, как очевидного “душегубца”. (Согласно тому же закону, злокознённого и похотливого Кирибеевича, стало быть, похоронили вне кладбища, закопав как собаку, без отпевания.) Калашников сам спровоцировал эту развязку: жить с “опозоренной женой” ему было бы унизительно, покончить с собою он, как христианин, не мог и помыслить, убить жену, любя её, не хотел. Поединок “развязывал все узлы”: обидчика купец наказал, сам умер “с честью”, оставив любимую жену “честной вдовой”, обеспечив её жизнь наследством. Сильный был мужчина этот московский “бизнесмен” Калашников!

Постепенно для служителей “судебной избы” выгоды, приносимые “полем”, стали затмевать все остальные способы ведения дел. Недобросовестные судейские, ища “поминок” в свою пользу, взимаемых при любом исходе поединка, начинали уже доводить “до поля” дела, которые вполне можно было решить и иным образом. Такой способ ведения дел стал очень выгоден судьям и совершенно разорителен для судившихся. Стали возникать повсеместные недовольства, и с конца XVI века, начиная с правления царя Фёдора Иоанновича, “суд и расправу чинили без поля”.