“Высокая вода”

Как помнят наши постоянные читатели, некоторое время назад мы решили воздерживаться от попыток бороться с половодьем неточностей и ошибок, в которые с постперестроечных времён погрузились наши СМИ. Проблему эту санитарно-профилактическими наскоками не решить. Здесь необходимо восстановление полноценных библиографических служб, бюро проверки, которые существовали при каждом уважающем себя издании (не путать с цензурой, хотя, наверное, именно боязнь цензурного гнева способствовала созданию этих замечательных и необходимых учреждений во имя и на благо читателя). Вместе с тем мы не можем пребывать в апатии, когда ошибки, неточности либо странные опечатки встречаются в солидных изданиях.

Так, в аннотации книги Сергея Аверинцева «“Скворешниц вольных гражданин...” Вячеслав Иванов: путь поэта между мирами» (СПб.: Алетейя, 2001) годы жизни В.Иванова обозначены: 1866–1944. Но умер он в 1949 году, и в самом тексте об этом есть упоминание (напр., с. 110). Допустим, досадная опечатка. Хотя таких опечаток в научных изданиях последних лет встречается многовато.

Дело не только в корректорах. Например, недавно впервые вышли в полном объёме и отдельной книгой «Воспоминания» Зинаиды Пастернак, второй жены поэта (М.: Классика-XI, 2004). Интересное издание, однако «Комментарии», автор коих не указан, оставляют странное впечатление. Ведь это жанр вообще-то академической точности и даже, если угодно, определённой сухости. Здесь же мы находим эмоциональную попытку сведения счётов с той, что первая записывала устные воспоминания Зинаиды Николаевны (то есть — с З.Маслениковой; с.223–224), а что до точности... То читателю сообщается: “...по просьбе Н.Бухарина он написал стихотворение «Я понял всё живое»...” (с.216) — вместо полагающегося «Я понял — всё живо...»; то (с. 208) неверно называется дата смерти первой жены поэта, Евгении Пастернак (1961 вместо 1965); а невнятную семейную историю про то, кто родился раньше — старшие сыновья Зинаиды Николаевны от первого брака или их сводная сестра, «Комментарии» не столько проясняют, сколько ещё больше запутывают (с. 207 — ср. с текстом на с. 37)...

Пастернаку издавна не везёт: каких только легенд, не имеющих ничего общего с реальностью, о нём не гуляет! Одна из последних родилась, можно сказать, на наших глазах. Не так давно поэт Евгений Рейн в своей беседе с С.Сергеевым, опубликованной под заголовком «История не знает никакой справедливости» (Новое время. 2004. № 43), переложил сюжет из книги М.Ардова таким вот вольным образом: Пастернак, прочитав книгу писателя-сатирика В.Ардова, “сказал: «Виктор, вы пишете рассказы не хуже, чем другие. Но неужели вы не понимаете, что всё дело только в том, чтобы навязать себя своей эпохе!..» Это сказал Пастернак, главный небожитель”. А теперь процитируем то самое место из книги М.Ардова (Монография о графомане: Воспоминания. М.: Захаров, 2004. С. 128): “ — Вы знаете, мне очень понравилось... Я думаю, вы могли бы в гораздо большей степени навязать себя эпохе...” Почувствовали разницу? Между тем уже доводилось услышать от кого-то уверенное утверждение: “Да Пастернак же и то говорил: главное — это навязать себя эпохе!..” И это — о поэте, который изначально хотел “сказать многое для немногих”, который сам был принципиально чужд стремлению к “шумихе и успеху”, к желанию “пасти народы” и тому подобному!

Помимо мемуаров, образ Пастернака присутствует и в сочинениях сугубо художественных. Среди них — трилогия Василия Аксёнова «Московская сага», интерес к которой возобновился после показа одноимённого телесериала, при всей его, на мой вкус, провальной бездарности, уничтожившей многие достоинства книги. Здесь можно наткнуться на такой эпизод (цитируем по книге: Аксёнов В. Московская сага: Трилогия. М.: Изограф, Эксмо-Пресс, 2001. С. 617–618): “Все присутствующие и вновь появляющиеся... благоговейно посматривали, как классик разговаривает с возлюбленной (по телефону. — Д.В.). Им всем, как людям одного круга, было, разумеется, известно, что в жизни гениального и загнанного теперь на задворки литературы поэта имеется незаконный и прекрасный источник вдохновения... Пастернак, очевидно, ощущал всеобщее внимание и немного работал на публику: чуть-чуть артистичнее, чем нужно, играл ладонью, чуть сильнее хмурился, чуть-чуть романтичнее, чем требовали обстоятельства, рокотал невнятицей...”

Разумеется, автор имеет право на некоторые домыслы, вымыслы и такое слегка карикатурное изображение персонажа — на то оно и художественное произведение. Однако и читателям и таким правом владеющим авторам всё-таки хорошо бы знать, что в описываемое время (на дворе у Аксёнова — самое начало 1950-х, незадолго до смерти Сталина) изображённое в действительности попросту было невозможно. Хотя бы потому, что упомянутая возлюбленная плотно сидела в лагере, да и классик не по московским тусовкам “светился”, а в основном пребывал в Переделкине, работая над «Доктором Живаго» и зарабатывая на пропитание переводами...

Героиня другого художественного произведения — новинки от Виктора Пелевина под названием «Священная книга оборотня» (М.: Эксмо, 2004) — этакая лисичка-сестричка в человеческом облике, проживающая в России на протяжении нескольких веков, утверждает: “Как писал Маяковский, «гвозди бы делать из этих людей, всем бы в России жилось веселей» (это он потом исправил на «крепче бы не было в мире гвоздей», а в черновике было именно так, сама видела)” (с.82). Что на это сказать? Разве только робко напомнить автору, что сии хрестоматийные строки принадлежат перу Николая Тихонова... А ещё — отметить неточное цитирование Набокова, встретившееся в этом же романе (на
с. 61). Четверостишие, написанное Гумбертом Гумбертом из «Лолиты» приводится Пелевиным в таком виде:

Где разъезжаешь, Долорес Гейз?
Твой волшебный ковёр какой марки?
Кагуар ли кремовый в моде здесь?
Ты в каком запаркована парке?

Всего-то одно-единственное слово перепутано, а насколько ж по-особому оно звучит в оригинале у Набокова: “Кагуар ли кремовый в моде днесь?”

Ещё одна занимательная история косвенно связана с публикацией в нашей газете. После появления материала о повести Дины Рубиной «Высокая вода венецианцев» (2005. № 2) мы получили несколько доброжелательных писем, содержащих вопрос о происхождении заглавия повести. Признаемся, у нас в редакции никто не знал, откуда взята эта ритмичная фраза… Но вот, вскоре после выхода нашего номера, одновременно появляются № 6 (14–20.02.2005) газеты «Версия» и № 7 (18.02.2005) газеты «Литературная Россия», где соответственно публикуются интервью: «Дина Рубина: Сочинительство — это рабство на галерах», подписанное Маргаритой Рябининой, и «Дина Рубина: Холодная весна в Провансе» (беседу вела Юлия Чеснокова). Материалы эти сопровождаются одной и той же фотографией писательницы (правда, в «Литературной России» она чёрно-белая, в отличие от цветной «Версии»), а текст в обоих еженедельниках почему-то в большей части идентичен. Впрочем, не будем брать на себя административно-этические заботы коллег из родственных редакцией (и «Версия» и «Литературная Россия», может быть, следуя нашему пуристическому примеру, печатаются на русском, а не на балахонском языке — то есть с буквой ё). Обратимся к сути.

На вопрос, как появилось заглавие интересующего нас произведения, Дина Рубина (в обоих изданиях) отвечает: “Это название родилось из мелкой кражи сумки моего мужа. В Риме. А в сумке лежал среди прочих нужных вещей замечательный путеводитель по Италии. Пришлось нам в каждом городе покупать отдельный путеводитель. Издают их, как правило, мелкие фирмы, переводят на русский язык случайные люди… И вот в Венеции, лёжа вечером в номере и листая безграмотный путеводитель, я сказала мужу: «Ну, глянь, как они переводят венецианское наводнение, буквальная калька с итальянского: “Высокая вода венецианцев”…» И как только произнесла эти слова, меня словно толкнули в сердце — я сразу поняла, что это название повести”.

Приятно отметить абсолютный слух Дины Ильиничны, сразу уловивший музыкальную фразу в “безграмотном путеводителе” (недаром она окончила консерваторию). Но надо внести и уточнение, тем более, важное для наших читателей: по-итальянски наводнение — alluvione, что мало соотносится с итальянскими же (но и нам не чужими) alto (высокий) и aqua (вода). Зато по-немецки наводнение действительно die Hochwasser, то есть в дословном переводе на русский высокая вода (тоже многим в России понятно без перевода). Иными словами, путеводитель тот переводился не с итальянского, а с немецкого. Но даже не в этом дело! Возможно, побывал он в руках и не очень хорошего толмача (как знать, не применялся ли и машинный перевод?!), но всё же именно эта фраза, кто бы её ни переводил, передана на русском языке с истинно поэтическим вкусом, что уважаемая Дина Рубина незамедлительно и ощутила…

Я это к тому говорю, что дело наше литературное не такое грубое и приблизительное, как мнится считающим, что только в инженерии, оптике и ракетостроении нужна точность. Там — подумаешь! — что-то не полетит, не поплывёт, не выстрелит… А наша точность — особенной точности!

Дарья Валикова