Я иду на урок
Готовимся к сочинению
Тема 42. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Смерть Поэта».
(Восприятие, истолкование, оценка.)
Сложно говорить об индивидуальном восприятии данного стихотворения подростком, ещё труднее, на мой взгляд, говорить о его оценке. Возможным выходом из этого положения, как кажется, может стать анализ лексики, выявление главных, ключевых для Лермонтова понятий, связь их с другими произведениями поэта, а также при осмыслении стихотворения как целостного текста.
В качестве предварительной работы можно вспомнить историю создания стихотворения, а также неоднородность стихотворения с точки зрения его поэтической организации.
При анализе первой строфы важно отметить, что судьба Пушкина осмысляется как судьба поэта вообще и оформляется в романтических категориях: “оклеветанный молвой”, “жажда мести”, “поникнув гордой головой”, “восстал… против мнений света”, “свободный, смелый дар”, “дивный гений”, “торжественный венок”. Основные темы здесь — конфликт поэта и толпы, божественный дар и обречённость на гибель. Стоит обратить внимание на неоднозначность словосочетания “невольник чести” — с него часто начинают разговор о биографических подробностях гибели, тогда как в лермонтовском понимании, видимо, речь идёт не столько о светской чести, сколько о чести поэта, не способного изменить своей правде, своему данному свыше дару — слияние автора и героя крайне характерно для романтической поэтики.
Употребление глаголов настоящего времени, обилие пунктуационных знаков, свидетельствующих об интонационной насыщенности, императивы по отношению к “толпе” — адресату Лермонтова — создают особый — ораторский — стиль первой части, называемый ещё инвективой (резко обличительным осмеянием). “Резкое синтаксическое членение стиха, склонность к антитезам, повторениям, параллелизмам, к стиховым «формулам» и заключительным pointes — всё это ораторское обличие лермонтовского стиля служит выражению напряжённых контрастов между сущим и должным” (Л.Я. Гинзбург).
Главное слово следующей строфы — убийца, совершенно лишённое романтической приподнятости. Он не противник, не неприятель, не дуэлянт, он — убийца, и отсюда — анафорические “не мог” в конце строфы. И вновь смерть Поэта мыслится как провидение, как “перст Судьбы”: у убийцы “пустое сердце”, он заброшен к нам “по воле рока”, это не столько конкретное лицо, сколько исполнитель “приговора судьбы”.
Следующая часть стихотворения (23 строки) — элегия, наполненная пушкинскими реминисценциями. “Сражённый, как и он, безжалостной рукой” — аналогия с Ленским, трактуемым в данном тексте именно как романтический поэт; “Зачем от мирных нег…” — перекличка с пушкинским «Андреем Шенье». Да и “невольник чести”, видимо, заимствован из посвящения к поэме «Кавказский пленник». Отсутствие элементов говорного стиха позволяет создать особую напевность строф. Вторая часть наполнена антитезами, иллюстрирующими невозможность понимания между поэтом и “светом”, толпой. В первой части автор взывал к толпе, теперь обращается к поэту. Анализируя лексику, важно отметить соседство романтических элегических формул (“мирные неги”, “пламенные страсти” и так далее) с элементами декламационного стиха. Это стихотворение — один из шагов на пути Лермонтова к превращению субъективной лирики в гражданскую.
Конец пятой строфы перекликается с первой: “жажда мести” — “жажда мщенья”, “оклеветанный молвой” — “коварный шёпот насмешливых невежд”, “угас светоч” — “приют певца угрюм…”. Изменения ритмического рисунка в пятой строфе вновь приводят к актуализации ораторских поэтических приёмов. Теперь речь идёт уже не о чести Поэта и не о его душе — погибло (убито) слово (“на устах его печать”).
Последние шестнадцать строк, написанные, как вспоминают современники, чуть позже, требуют историко-биографического комментария, связываются с проблемами, затронутыми в пушкинской «Моей родословной». Употреблённые с большой буквы слова “Свобода, Гений и Слава” сближают стихотворение с традицией пушкинской «Вольности» и «Деревни», с декабристской поэзией. Важно отметить и тему справедливого суда, связанного в представлении Лермонтова с будущим: “Божий”, “грозный”, неподкупный суд, который невозможно обмануть.