События и встречи
Трибуна
Елена Владимировна
ЮМИНОВА,
г. Ижевск
Ещё раз о наболевшем
В первом номере газеты «Литература» за 2005 год были помещены две публикации (статья Н.А. Шапиро (с. 2–3) и письмо В.Д. Воронцова (с. 26), на которые захотелось откликнуться, так как речь в них идёт о проблемах, над которыми волей-неволей размышлял каждый словесник.
Задумывались ли вы, уважаемые коллеги, о том, почему такое продолжительное время мы вели два столь разных предмета, как русский язык и литература? Конечно, задумывались. Я разделяю мнение тех, кто считает, что это разные предметы (по содержанию, по методам его изложения, даже по форме организации уроков), но они имеют одну цель — формировать думающего человека, умеющего связно излагать свои мысли в устной и письменной форме, а потому вести их полезно одному учителю. Это сложно, но для детей важно: на уроках литературы мы учим их вдумчиво читать, понимать прочитанное, формировать своё мнение о произведении, свой взгляд на него, на позицию автора, на поднятые проблемы, а на занятиях русским языком грамотно высказывать свои мысли, строить свой ответ в устной или письменной форме согласно действующим в языке законам. Вот почему мне непонятно старательное разделение словесников на “русистов” и “литераторов”. С разной степенью затраты сил с удовольствием преподаю оба предмета уже двадцать лет, хотя понимаю, что у коллег могут быть иные предпочтения.
Н.А. Шапиро поднимает очень важную проблему выбора формы итогового контроля по литературе, со многими мыслями автора статьи я согласна, многое близко, особенно её предложение сохранить сочинение как выпускной государственный экзамен, позволяющий завершить “серьёзные систематические занятия” литературой, увидеть результат многолетней работы и учителя, и ученика по формированию личности молодого человека, знаменующий собой переход к новому этапу жизни. Но за такую работу всё-таки, по-моему, следует ставить две оценки: по литературе и по русскому языку. В течение пяти лет обучения (5–9-е классы) мы знакомили детей с языком как системой, с его законами, девятый класс завершили написанием изложения с творческим заданием. Следующие два года логично было бы посвятить совершенствованию коммуникативных навыков, развитию умения строить устные и письменные высказывания, конечно же, при этом ведя систематическую работу по повторению орфографических и пунктуационных правил и их практическому применению. Но для этого катастрофически мало одного часа в неделю, как считают сами старшеклассники, удивляющиеся в начале 10-го класса уменьшению количеству уроков русского языка в сетке школьного расписания и практически с сентября ищущие возможности дополнительных занятий. Увеличение недельного количества уроков русского языка в старших классах дало бы учителю обоснованное право требовать грамотного оформления экзаменационных работ и ставить оценку на экзамене за знание предмета, по которому велись систематические серьёзные занятия (не так давно мы вообще ставили оценку в аттестат о среднем образовании по предмету, которого не было в расписании). ЕГЭ же, как предлагает Н.А. Шапиро, если он так привлекателен для тех, кто его придумал, действительно можно оставить как вступительный экзамен.
Мне хотелось бы, однако, возразить уважаемой Надежде Ароновне, ЕГЭ страшен не только для литературы как школьного предмета, поскольку он выхолащивает её богатое содержание, но и для русского языка. Вместо “живого, как жизнь”, развивающегося явления мы имеем в тесте дело с мёртвыми словами и конструкциями, вместо создания текстов, отражающих мысли самого выпускника, вымучиваем рецензии на фрагменты, в которых старательно выискиваем средства художественной выразительности, топорно пытаемся связать части работы; а большего и не требуется, личное видение учеником тех проблем, что отражены в тексте, его мнение в общем-то и не нужны, можно создать сухой, мёртвый текст, анализирующий предложенный материал и при этом соответствующий всем необходимым критериям. Даже если сам текст интересен, имеет воспитательное значение, даже при том, что авторы нового пособия по подготовке к ЕГЭ советуют: “...не начинайте сочинение с местоимённой фразы («В этом тексте говорится...»)”, “от вас требуется... откликнуться на проблему, затронутую в тексте, и показать, какие средства языка помогли автору сказать о ней понятно и убедительно” (Капинос В.И., Пучкова Л.И., Цыбулько И.П. Учебно-тренировочные материалы для подготовки к единому государственному экзамену. Русский язык. М.: Интеллект-Центр, 2005. С. 150–151), опытный учитель, не испытывая затруднений, составит схему написания рецензии, предложит ученику с десяток ходовых фраз, облегчив жизнь и себе, и ему, чтобы он без особого труда успешно выполнял задание С. Скажете, что работа будет скучной, серой, наполненной штампами, не отражающей индивидуальности выпускника... Да. А где написано, что так писать рецензию нельзя, если одинаковое количество баллов при проверке задания С ставилось и авторам оригинальных работ, и производителям таких вот “поделок”? Критерии оценки таковы, что творчество и оригинальность выполнения задания не особенно учитывают. Вот и вспомнишь давние уроки литературы, когда читали (не в сокращении и не в отрывках и, уж конечно, не в спешке, чтоб успеть изучить множество самых разных произведений) Лермонтова, Толстого, Тургенева... и писали сочинения, о которых с таким явным неприятием говорит на с. 26 В.Д. Воронцов, и у хороших учителей редко списывали, потому что в творческой работе дети видели возможность если не поделиться своими открытиями с собеседником, то поспорить с писателем или поговорить о том, что волнует. А если использовалась критическая литература или литературоведческие исследования, то и в этом случае были положительные моменты: самый слабый и ленивый ученик учился искать материал, выбирать то, что необходимо именно ему, и членораздельно излагать в соответствии с темой.
Тесты по русскому языку опасны, потому что на месте стоящих в нужном месте крестиков, к сожалению, далеко не всегда кроется правильный ответ. Даже если ребёнок получил балл за успешно выполненное задание, учитель не может быть уверен в действительной правильности данного ответа, ход мысли ученика не виден. Сколько раз встречала подобное, попросив во время тренировочных занятий не просто нарисовать крестик в нужной колонке, а вставить буквы непосредственно в текст, и что видела: ответ не верен, хотя крестик стоит на нужном месте, процент успешности высокий, а радоваться нельзя, так как уровень грамотности низкий!
О падении значимости русского языка и литературы сегодня много дискутируют. На это же обращают внимание авторы названных статей. Мне кажется, не столько падает авторитет обоих предметов, сколько меняется отношение к ним чиновников, людей, далёких от школы, от которых, к сожалению, многое зависит, как следствие — администрации и, что особенно грустно, — коллег. Это сказывается и в уменьшении количества учебных часов, и в попустительстве, которое стало причиной появления на прилавках магазинов многочисленных решебников, сборников так называемых “золотых сочинений”, даже готовых текстов экзаменационных изложений с написанными творческими заданиями, кстати, не особенно высокого качества, и в том, с какой готовностью, без оглядки коллеги-словесники принимают спускаемые сверху “эксперименты”. Что ж, как справедливо заметил во время одной из телевизионных дискуссий С.Волков, язык проживёт и без нас, можно добавить, что и великая русская классическая литература у человечества останется, только, имея богатство, не останемся ли мы нищими?
Изменение отношения к нашим предметам проявляется и в разрушении единой действовавшей программы по литературе. Я имею в виду существование большого количества самых разнообразных программ и учебников. Казалось бы (замечательно!), выбирай. Но выбирать-то приходится следующим образом: какой учебный комплект меньше навредит. Да, так. В отличие от авторов «Литературы» (см.: 2002. № 33–39.), очень аккуратно и профессионально произведших анализ разрешённых к работе учебников, я бы назвала большее количество недостатков. Сейчас, имея множество программ и учебных комплексов, учитель оказался более связанным, чем раньше, когда работал по одному учебнику, теперь вся его творческая энергия направлена на то, чтобы успеть уложить в рамки немногочисленных часов тот огромный, неподъёмный материал, который ему предлагается, казалось бы, давно всем известными, опытными учёными, методистами. Не правда ли, коллеги, насколько легче стало учиться десятикласснику, получившему (при сохранившихся трёх часах литературы в неделю) в добавление к крупным прозаическим произведениям второй половины XIX века, на чтение которых раньше отводился целый год, ещё и Пушкина, Лермонтова, Гоголя! И всё сделано с заботой об ученике и учителе! Страдают, конечно, дети, снижается качество обучения, нет возможности медленно, вдумчиво читать текст произведения прямо на уроке.
А чего стоит тот факт, что в 2004 году комплекты тем сочинений дошли до школ и учителей лишь 7 июня, когда наша почта принесла очередной номер «Литературы», то есть тогда, когда работы выпускников были уже проверены! В «Вестнике образования» они не были своевременно доведены до тех, кому предназначались. Скажете, что комплекты тем опубликованы в Интернете? А намного ранее? Кроме того, возможность заглянуть в Интернет есть далеко не у каждого. А ситуация нынешнего года? До экзаменов четыре месяца, но о темах сочинения ничего не известно. Или это только у нас в провинции так?
Причины подобного безобразия не в том ли кроются, что литература — вид искусства, обращённый к сознанию читателя, к его душе (уж извините за высокие банальные слова), а на уроках литературы мы поднимали (и поднимаем, если честно) проблемы нравственности, духовности. Нужен ли сегодня стране одухотворённый, думающий человек, да ещё с чёткими представлениями о том, что нравственно, а что нет? Именно такие люди сегодня имеют нищенскую зарплату (рвать у ближних не привыкли), именно такие стоят на площади у Дома Правительства, негодуя по поводу закона, ухудшившего их и без того нелёгкую жизнь. Честно трудились, а сейчас не нужны. Изработались! Посмотрите, как грамотно выражают свои требования пенсионеры (когда сдержат слёзы унижения и обиды), как трудно им навязать мнение сверху, как быстро они сумели организоваться для протеста, не понадобились никакие партии, никакие особые средства, оказалось достаточно старческим дрожащим почерком написать объявления и развесить их в людных местах, таких как поликлиника, магазины. А как они верят в справедливость, которая не может, по их мнению, не восторжествовать. Уберём из школы литературу — станет меньше тех, кто может грамотно отстаивать свою позицию. Страной станет легче управлять? Легче. Страшные мысли, но в голову они приходят не только учителю литературы, а и выпускникам, которые приезжают с разных концов страны и даже из других стран, где учатся или работают, и спрашивают: “Почему у нас разрушают образование?” Давайте уберём литературу как предмет из школы, перестанем читать вместе с детьми классику, похороним сочинение. Что останется у учеников? Легкомысленные детективчики на час (прочитал, отвлёкся, забыл)? Любовные романы, уводящие от жизненных проблем? Боевики, культивирующие жестокость? Книги в жанре фэнтези, заставляющие не столько думать, сколько следить за сюжетом? И всё это написано языком, в котором трудно узнать “великий и могучий”, и издано неряшливо, с описками, с орфографическими и пунктуационными ошибками. Говорят, что время русской классической литературы якобы ушло в прошлое... А библиотекари утверждают, что летом после показа по ТВ фильма люди в очередь выстраивались за романом Ф.М. Достоевского «Идиот» и что среди читателей было много молодых людей. Так что дело не во времени и не в невостребованности русской классики. Сегодняшний школьник без нашей помощи и разобраться-то не может, какого уровня произведение у него в руках! Читать классику нужно учить, она требует работы ума. Здесь я согласна с Н.А. Шапиро: “Ученики могут не знать, что им необходимы занятия литературой, но мы-то не можем не знать”. Вот и получается, что каждый из нас, учителей литературы, в одиночку сражается (дошла до патетики, но, по большому счёту, это так) с перевернувшимися представлениями о добре и зле, с безвкусицей, с безнравственностью. Мы говорим и сегодня, несмотря ни на что, о вечном, об общечеловеческих ценностях, о добром и прекрасном — о том, чего в окружающем ребёнка мире всё меньше. И делаем это на уроках литературы, даже если не преследуем специальной цели, особенность предмета — в его воспитывающей силе. И, кстати, ничего не вижу плохого, что уроки литературы всегда были воспитывающими. А лучше, если ребёнок не имеет жизненных ориентиров или находит их во дворе, за гаражами, в загаженном подъезде, в многочисленных телешоу не очень высокого качества (и уж совсем для детей не предназначенных? Чего стоит одна реклама! Вот уж воспитывает, только что? По местным каналам в новогодние праздники несколько раз в день показывались два ролика с поздравлением. На первом Дед Мороз и Снегурочка пришли в гости к детворе, организовали весёлую игру, все радуются. Впрочем, оказывается, не все, самый умный из мальцов стоит за деревом и наблюдает: Дед Мороз и Снегурочка заняты в кругу ребят, которые прыгают от восторга, мешок с подарками лежит в стороне, за спинами стоящих в кругу. Все подарки достались этому умному мальчугану: схватил и потащил. Не зевай! Проявил прыть и изворотливость! В финале надпись: “С Новым годом!” Второй ролик, пожалуй, даже интереснее. Дед Мороз и Снегурочка пришли с подарками, малыши прыгают от восторга, хлопают в ладоши, выстроились в шеренгу в нетерпеливом ожидании. Добрый Дедушка Мороз, стоя в её начале, вынимает из мешка подарки, дети, добрые, воспитанные, передают их по цепочке друг другу. Просто умиление! А Снегурочка на другом конце шеренги принимает всё, что передаётся, и деловито складывает подарки в свой мешок. Всё собрав, подхватив под руку Дедушку, довольная убегает. И надпись: “С Новым годом!” Хорошая шутка, правда? Телевизор в каникулы смотрят и дети, многому могут научиться.
Вернусь к проблеме сочинения, которое, как считает без всякого сожаления В.Д. Воронцов, “скоро умрёт”. Наверное, умрёт, и похоронят, и на могилке весело спляшут от радости, что работать и учиться стало легче. Мало ли уже хорошего “умерло”? Но вот я никак не могу понять, почему заговорили о большей лёгкости написания изложений в 11-м классе. Наверное, чего-то не понимаю, но где она, лёгкость-то, если за шесть часов ребёнок должен не только изложить содержание фрагмента (довольно большого по объёму), но и написать не что иное, как сочинение? Вспомните, какими были творческие задания в разное время. Вот, например, попробуйте дать “аргументированный ответ на вопрос”: “Разделяете ли вы следующее сомнение: уж не притворяется ли Базаров перед самим собою и перед другими? Не рисуется ли он?” Или напишите: “Каковы возможные трактовки финала поэмы А.Блока «Двенадцать»?” А чего стоит задание: “Как Чичиков следует отцовскому «наставлению» в зрелую пору своей жизни?” Что получится в результате, если не добротное сочинение? И изложение, и творческое задание нужно написать за то же время, что и сочинение, но без привлечения текстов художественных произведений, по памяти. Тема сочинения выбирается из нескольких, а здесь и изложение, и творческое задание одно. Где же выбор, о котором так заботится и который так приветствует В.Д. Воронцов? Текст изложения из двух предлагаемых вариантов выбирает учитель. А что делать ученику, если он прочитал не роман М.А. Шолохова «Тихий Дон» (как-то было такое изложение, да с заданием, которого не выполнишь, если познакомился лишь с отдельными главами, а не с романом в полном объёме), а «Поднятую целину», что разрешено программой? Какой хороший выбор даже для учителя, от которого зависит судьба выпускников, не правда ли? И уж совсем, на мой взгляд, странно данное ученикам разрешение записывать читаемый текст вслед за учителем (“второе прочтение фрагмента должно быть медленным, позволяющим выпускнику зафиксировать главные смысловые опоры текста” — Литература. 2003. № 13. С. 3). Мы превращаем изложение в диктант? Уничтожаем один из жанров ученических творческих работ? А потом восхищаемся: надо же, как хорошо дети передали содержание!
Да, я за сохранение сочинения как формы выпускного экзамена, правда, “плакальщица и утешница” из меня никакая (эмоции несколько иные). Из списка предложенных выпускнику тем ребёнок (сам!) может выбрать ту, что более близка ему, он имеет право, работая шесть часов, используя тексты, словари и лингвистические справочники, выполнить одну работу в любой форме. Написание выпускной письменной работы — это традиция русской школы, и, как любят сегодня, сложилась она в дореволюционный период (значит, по логике людей, переписывающих историю, должна быть достойна внимания). Напомню, какие интересные темы сочинений были опубликованы несколько лет назад журналом «Литература в школе» (2000. № 2. С. 62–68). Цель публикации состояла в том, чтобы “прийти на помощь коллегам в деле выбора тем для сочинения”. Кстати сказать, большое спасибо за заботу, в 2001/2002 учебном году использовала в работе около тридцати из них для обучения написанию творческих работ, и получилось неплохо. Позволю себе довольно большую цитату из статьи Л.Б. Парубченко «О чём писали сочинения школьники начала века»: “...Педагоги начала века, признавая, как и мы, отрицательные явления, сопутствующие проведению сочинения, не стали, как мы, выплёскивать вместе с водой и младенца, то есть отказываться от сочинения вообще, может быть, потому, что они не видели ему замены: изложение в старой школе имело репутацию примитивной формы работы и просвещёнными педагогами, безусловно, отвергалось, а о тестировании по литературе — в силу того же просвещённого отношения к делу — не могло быть и речи. Они отреагировали на проблему содержательно: начали разрабатывать новые темы, новые жанры школьного сочинения, и небезуспешно” (с. 62). А мы как разрешаем проблему? Привычно: всё сложившееся “разрушим до основанья”? А затем будем на развалинах строить? Да ещё и философски порадуемся: “Новое — это хорошо забытое старое”. Л.Б. Парубченко анализирует темы, предложенные журналом «Родной язык в школе» (1914–1915. № 6–8), и с ней трудно не согласиться: темы сочинения очень разные, большинство из них предполагает обязательную опору на текст литературного произведения, требует от учеников широты взгляда на литературу и глубины анализа прочитанного, “живой мысли и живой работы”, способствует расширению кругозора, прививает интерес к исследовательской деятельности. Кстати, их трудно назвать политизированными, значит, хотелось бы обратить внимание В.Д. Воронцова, можно не перегружать сочинение идеологией, и уж никакой это не “социалистический жанр”, как утверждает автор статьи «Давайте спокойно разберёмся», если, конечно, мы сами не стремились сделать его таковым и не учили детей скрывать свои мысли за правильными трескучими фразами. Что касается того, что сочинение — сложная форма работы, это верно. Сложная. Сочинение трудно писать, ещё труднее учить его писать. Верно и то, что “это синтезирующая работа, сугубо индивидуальная, трудоёмкая, объёмная... требующая сложных мыслительных действий, правильной, гибкой, красивой речи”. Вы назвали столько положительных черт сочинения как формы выпускного экзамена, уважаемый Владимир Дмитриевич, что возникает вопрос: “А зачем же от неё отказываться, если она так многое позволяет продемонстрировать?” Мы говорим об экзамене на аттестат зрелости выпускника, наша задача при этом — показать ему, вчерашнему школьнику, как много он умеет, насколько зрелой личностью стал, и сочинение — отличный помощник. Или я не права? Вы пишете о свободе детей при выборе формы экзамена, жанра работы. Да, выбор — это хорошо. Но для того, чтобы выбирать, и делать это осмысленно, ребёнок должен знать, из чего он выбирает, а это значит, что он имеет право научиться писать как изложение, эссе, рецензию, так и сочинение. Только если ученик сможет не пересказывать чужую интерпретацию прочитанного (что, на мой взгляд, на первых порах тоже полезно), а вести разговор с писателем в устной и письменной форме, опираясь на помощь одноклассников и наставника во время урока, самостоятельно — дома, если он научится грамотно и логично излагать свои мысли, мы имеем право говорить о его выборе, в ином случае это снова навязывание чужой точки зрения.
Впрочем, наша дискуссия вполне может быть не чем иным, как сражением Дон Кихота с ветряной мельницей, мы размахиваем заржавевшим мечом, а она всё крутится, и до нас ей нет никакого дела. Кто слушает сегодня голос учителя, особенно если это голос словесника? О каком уважении к его труду вообще может идти речь? Приведу следующий факт. Летом 2004 года собравшиеся на проверку задания С, будучи наученными прошлогодним горьким опытом, потребовали от Института повышения квалификации и переподготовки работников образования Удмуртской Республики составления трудовых соглашений с указанием суммы оплаты исполняемой работы, однако она вновь оставалась “неуточнённой”. С большим трудом узнали, что оплата проверки четырёх работ составит 60 рублей. Интересно, есть ли какие-то нормативы, устанавливающие размер оплаты работы преподавателей, занятых в ЕГЭ? А если есть, как их узнать и почему они скрываются, государственная тайна? Скажите, коллеги, а как проходит ЕГЭ в вашем регионе?
Ещё интереснее было работать в конфликтной комиссии во время вступительного экзамена, который писали абитуриенты, по каким-то причинам не сдававшие русский язык в школе. К 28 июля 2004 года, когда составлялось новое трудовое соглашение, стало известно, что денег на оплату работы во время апелляций может не хватить. Поэтому предложили: 25 рублей из расчёта четыре работы в час. Собравшиеся возмутились, поскольку это противоречило первоначальной устной договорённости и сумма, согласитесь, совсем уж безобразно смехотворная. После приезда представителя министерства апелляционная комиссия получила, наконец, обещание, что её члены получат (цитирую трудовое соглашение) “по 50 рублей в час из расчёта две работы в час” и возможность приступить к работе. Правда, заработанное удалось получить лишь в декабре, но это уже хорошо! Моей коллеге, например, не повезло, не смогла приехать в кассу в строго указанное время (работает в школе, понимаете ли, уроки), так ей пришлось походить ещё около месяца. Ответ по телефону один: “Денег нет”. Вопрос, по-моему, закономерный: “Почему, если, согласно трудовому соглашению, работы были выполнены в срок?” Какое уж тут уважение к учителю, если возмущение традиционно гасилось словами: “На ваше место придут другие”? Придут, конечно, свято место пусто не бывает. Но так ли уж “свято” сегодня место учителя? И где желающие его занять, чтобы получать за свой труд каждый месяц чуть меньше трёх тысяч? В нашем лицее самые молодые словесники — сорокалетние, а выпускники филфака УдГУ, которым когда-то читала лекции по методике преподавания русского языка, за исключением единиц, трудятся на радио, на местных телеканалах и в фирмах, где специалисты с филологическим образованием, видимо, ценятся выше и пользуются большим уважением.