Курсы повышения квалификации
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
Изучение русской поэзии второй
половины XIX века
на уроках в 10-м классе
Лектор Л.И. СОБОЛЕВ
План лекций по курсу
| № газеты | Название лекции |
| 34 | Лекция 1. Поэтический мир Тютчева. |
| 36 | Лекция 2. Поэтика Тютчева. |
| 38 | Лекция 3. Жизнь и поэзия Фета. Контрольная работа № 1 (срок выполнения - до 15 ноября 2004 г.) |
| 40 | Лекция 4. Основные мотивы лирики Некрасова. |
| 42 | Лекция 5. Поэтическое новаторство
Некрасова. Контрольная работа № 2 (срок выполнения - до 15 декабря 2004 г.) |
| 44 | Лекция 6. Поэзия А.К. Толстого. |
| 46 | Лекция 7. Путь Я.П. Полонского. |
| 48 | Лекция 8. К.Случевский - предтеча поэзии XX века. |
| Итоговая работа |
Лекция 8. К.Случевский — предтеча поэзии ХХ века
Начало поэтической деятельности. Пародии на Случевского. После возвращения. Основные мотивы творчества. Поэтика — ритмы, тропы, лексика.
Начало поэтической деятельности. Пародии на Случевского
Константин Константинович Случевский (1837–1904) — один из самых крупных неудачников в русской поэзии. Встреченный язвительными пародиями в начале пути, он ушёл в забвение, провожаемый почтительным непониманием. Как часто бывает, своеобразие поэта лучше почувствовали его литературные враги; друзья пытались защищать в Случевском то, что всего менее принадлежало ему.
Он относится к поколению, давшему радикальных публицистов (например, Н.А. Добролюбова и Д.И. Писарева) и очень мало поэтов — назову лишь А.Н. Апухтина. Дебют Случевского приходится на самое непоэтическое время — конец 1850-х — начало 1860-х годов. Он окончил 1-й Кадетский корпус в Петербурге и в 1855 году был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Семёновский полк. В 1858 году поступил в Академию Генерального штаба, в 1861 году вышел в отставку в чине штабс-капитана и уехал за границу; он слушал лекции в Сорбонне и Гейдельберге (именно ему адресовал Тургенев знаменитое письмо о Базарове), в 1865 году стал доктором философии и в 1866 году вернулся в Россию. В дальнейшем Случевский сделает значительную карьеру в министерствах и при дворе, но стихи и биография всегда будут существовать как бы отдельно.
Начинал Случевский в журналах «Мода», «Общезанимательный вестник» (1857), чуть позже печатался в «Иллюстрации». Но заговорили о его стихах, когда в 1860 году их поместил «Современник». В мемуарном очерке «Одна из встреч с Тургеневым» поэт писал, что стихи его показал А.А. Григорьеву Всеволод Крестовский, приятель Случевского. “Как доставил их Григорьев Тургеневу и как передал их Тургенев Некрасову и почему дан был мне такой быстрый ход, я не знаю, но стихи мои были напечатаны”. А “появиться в «Современнике» значило стать сразу знаменитостью” (Денница. С. 200–201).
В том же очерке Случевский вспоминает, как принял его Григорьев: “Покойный критик был, по обыкновению, навеселе и начал с того, что обнял меня мощно и облобызал. Затем — он потребовал, чтоб я прочёл свои стихотворения. Помню, как теперь, что прочёл я «Вечер на Лемане» и «Ходит ветер, избочась…». Григорьев пришёл в неописуемый восторг, предрёк мне «великую славу» и просил оставить эти стихотворения у себя” (Там же. С. 201). “Последний романтик”, Григорьев возводил открытого им поэта к своему любимому Лермонтову. Но имя Лермонтова — вскользь, а главное для Григорьева: “настоящий поэт, ни на кого не похожий поэт” (Григорьев. С. 324). В страстной тоске по синтезу критик хочет видеть в Случевском слияние “фетовского” с “тютчевским” («Искра» в пародии немедленно присоединит сюда “майковское”, “меевское” и ещё десяток подобных эпитетов). “Тут есть всё, — пишет критик о шести стихотворениях, напечатанных в «Современнике», — и настоящая страстность, и умение рисовать намёками и широкими чертами, как в «Весталке», и простота приёма, простирающегося до дерзости, как в этом наивном сопоставлении жизни живых с жизнию мертвеца, скребущего землю и грызущего корни, — и фантастическое, как во вздохах, и, наконец, глубокий юмор…” (Там же. С. 328). Сила, дерзость, новизна автора «Весталки» и «Статуи» вызвали восторг Григорьева — он не отречётся от поэта и в 1864 году, в одной из последних своих статей.
Стихи Случевского были встречены пародиями. Пародия — сильнейший приём литературной борьбы. Это видно и в пародиях поэтов «Искры» на современников. Первый план полемики хорошо заметен — «Искра» решительно не принимает поэзии, уходящей от тенденции, от “направления”, от “вопросов” (Фет, Полонский, Майков). Но есть и второй план: пародии Д.Минаева и Н.Ломана отрицают поэтику Случевского. Не всегда пародистам удавалось превзойти дерзость самого поэта — пародия подчас оказывалась слабее, чем оригинал:
Подбоченясь ходит месяц
Голубой лазурной высью,
От востока и на запад
Пробегает плавной рысью.
(Д.Минаев)Ходит ветер избочась
Вдоль Невы широкой,
Снегом стелет калачи
Бабы кривобокой.
(Случевский)
Но сама непривычная для слуха читателя смелость поэта была замечена насмешливыми недоброхотами безошибочно (впрочем, так же безошибочно отреагировали они на “лирическую дерзость” Фета). Случевский настолько раздражал современников, что Добролюбов написал пародию на стихотворение, напечатанное в “его” же журнале — в «Современнике» («Мои желания», «Свисток» № 6 — сатирическое приложение к «Современнику»). Впрочем, «Современник» (И.И. Панаев) в «Свистке» № 7 объяснил, что редакция не считает великими поэтами ни Случевского, ни Апухтина, ни Кускова (Свисток. С. 201). Цель борьбы пародистов «Искры» ясна:
Пускай до времени под паром
Лежат журналы без стихов,
Пусть не печатаются даром
Случевский, Страхов и Кусков.
(Н.Курочкин)
Излюбленным приёмом пародистов «Искры» было остранение метафоры: поэтический троп проверяется прозаическим здравым смыслом. Такой приём позволял высмеять в принципе любое стихотворение любого поэта, так как поэтическая метафора несомненно окажется бессмыслицей при подобном её рассмотрении. «Искра» искала в стихах Случевского “здравый смысл” и не находила его.
Статья Григорьева вызвала в журналах не меньший шум, чем стихи Случевского. Тургенев, поначалу покровительствовавший молодому поэту (в письме 16.02.1860 к Е.А. Ламберт он писал, что в Случевском ему “чудятся зародыши великого таланта” — Тургенев. Т. 4. С. 161), обмолвился о “несчастном наложении” на поэта “руки Аполлона Григорьева” (Там же. С. 317). Мишенью для множества журнальных остряков стали не только необычные стихи поэта, но и безоглядные восторги критика. Тургенев к безоглядности склонен не был. “Приглаживавший” Тютчева и Фета, не принимавший Некрасова, он в своих поэтических пристрастиях был традиционен: когда обнаружилось, что Случевский неисправимо оригинален, Тургенев к нему остыл. Замечания Тургенева на стихи Случевского весьма характерны: “вычурно а lа Бенедиктов” (Там же. С. 249), “прозаично, из журнальной статьи” (Там же) и т.п. — эстетический вкус Тургенева чутко реагирует на чуждые ему поэтические приёмы. “Я начинаю думать, — пишет он Случевскому 20 декабря 1860 года, — что из всех способностей, входящих в состав настоящего поэтического таланта, у Вас находится лишь одна способность фантастической живописи — но этого мало…” (Там же. С. 275).
После возвращения. Основные мотивы творчества
Вернувшись в Россию после шестилетнего отсутствия, Случевский напечатал три брошюры, в которых пытался возразить утилитарной критике (Случевский К.К. Явления русской жизни под критикою эстетики. II. Эстетические отношения. III. О том, как Писарев эстетику разрушал. СПб.) — они не были приняты даже сочувствующими поэтами; а противники откликнулись на них с нередкой в те годы грубостью. Вот цитата из рецензии «Книжного вестника» (1866. № 21–22): “«Ч*<ернышевский> глупец, Писарев — пустомеля и болтун, а кстати уж и X, Y, Z, — дармоеды, пустые и вредные люди», — вот инсинуационные выводы эстетических воззрений г. Случевского, «трудящегося считать кумушек» для оттенения своих личных доблестей... Всё это валяет Случевский с крайнею беззастенчивостью и развязностью «почти военного человека». Книги его к литературе не принадлежат, он то же, что в ветчине трихины, а в шиньонах — грегорины”. “Я один, совершенно один на той дороге, по которой иду. Есть много трагикомизма в моём положении, лучше всего я убедился в этом, прочтя вчера погром, которым встретил меня «Кн<ижный> вестник». Бесконечно много обидного в том, что меня разобрали (если только это слово уместно) именно тем способом критики, на который я нападаю”, — писал Случевский Я.П. Полонскому 7.01.1867 года (РО ИРЛИ. 12450а ХХ б4, № 9).
Позднее поэт вспоминал в письме к А.П. Милюкову (19.01.1891): “Я один из очень, очень немногих, уцелевших хоть сколько-нибудь, из этого страшного губительного погрома…” (РО ИРЛИ. 10317).
Случевский не датировал своих стихов. Едва ли можно говорить о пути поэта, о его эволюции: основные мотивы его творчества и их разработка останутся более или менее устойчивыми на протяжении почти полувека литературной деятельности нашего поэта.
Одной из первых Случевским была заявлена кладбищенская тема. Стихотворение «На кладбище», напечатанное в январском номере «Современника» 1860 года, вызвало целый шквал пародий. Вот первая строфа этого стихотворения:
Я лежу себе на гробовой плите,
Я смотрю, как ходят тучи в высоте,
Как под ними быстро ласточки летят
И на солнце ярко крыльями блестят.
Я смотрю, как в ясном небе надо мной
Обнимается зелёный клён с сосной,
Как рисуется по дымке облаков
Подвижной узор причудливых листов.
Я смотрю, как тени длинные растут,
Как по небу тихо сумерки плывут,
Как летают, лбами стукаясь, жуки,
Расставляют в листьях сети пауки...
«Искра» (1860. № 8) откликнулась на это стихотворение статьёй В.С. Курочкина «Критик, романтик и лирик» и «Литературными вариациями» Н.Л. Гнута (Ломана). “И какие удивительные люди поэты, подобные г-ну Случевскому! Сейчас видно, что у них в голове что-то не так, как у других людей. Если мы с вами, г-н редактор, вздумаем пойти на кладбище да улечься на могильную плиту, — что из этого будет? Бока заболят, комары искусают лицо — и только. Пошёл г-н Случевский, прилёг — и видит, как грибы растут, и слышит, как мёртвые говорят. Удивительный слух и удивительное зрение! Мертвец очень деликатно просил г-на Случевского полежать за него час-другой в гробу, пока он совершит свою прогулку по белому свету. Но г-н Случевский не согласился — и умно сделал. Не писать бы ему больше элегий, а нам бы не читать их” (Поэты «Искры». Т. 2. С. 973). Далее Н.Л. Ломан предлагает “вариацию” на стихотворение Случевского, то есть пародию.
На кладбище
Я взобрался на могильную плиту
И внимательно смотрел, как на лету
Два тяжёлые, кургузые жука
Колошматили друг друга под бока,
Как в объятиях берёзу дуб сжимал,
Как под деревом опёнок вырастал,
Как паук, среди своих дневных хлопот,
Фантастический выплясывал матлот.
Так на кладбище за жизнью я следил,
И Случевский мне на память приходил:
Вспомнил я, как он на кладбище лежал,
Как под ним мертвец о камень лбом стучал,
Как мертвец m-r Случевского просил,
Чтобы тот его на время хоть сменил…
По закону же содружества идей,
Вспомнил случай я другой, ещё страшней:
Вспомнил нищего, разрушенный гранит,
И восставшего из гроба страшный вид,
Ветра свист, луны дрожащий свет,
Мертвеца протест и нищего ответ…
И невольный трепет в сердце проникал,
Но по-прежнему на камне я лежал,
И по-прежнему сшибалися жуки,
Отличалися в матлоте пауки,
Всё с берёзами амурились дубы,
Всё росли ещё под деревом грибы.
Можно предложить десятиклассникам сравнить стихотворение Случевского и пародию на него, обсудить, что пародируется, чего не принимает пародист и т.п. Работа интересная и полезная — ученики сами увидят, как новая поэтика отвергается читателями-современниками (а для этой работы материалов много — см. сб. «Поэты “Искры”). Можно предложить им самим написать пародию на Случевского — такая “практическая работа” тоже интересна — приходится невольно обдумывать, что поддаётся пародийному изложению, а что — нет.
Это стихотворение Случевский в шеститомное собрание сочинений не включил, но кладбищенскую тему (точнее, тему смерти и загробного мира) не оставил; наряду с ранними стихотворениями — «Из Гейне» (напечатано ещё прежде предыдущего, в 1859 году), «Я видел своё погребенье…» (тоже 1859 год) — назову несколько поздних: «Lux aeterna» (“И мнится при луне, что мир наш — мир загробный…” — граница между тем и этим светом у Случевского размыта, преодолима, эта особенность мироощущения поэта привела его к созданию большого цикла «Загробные песни»), «Невеста» (“В пышном гробе меня разукрасили…”), «В костюме светлом Коломбины…», «Вы побелели, кладбища граниты…», «Меня в загробном мире знают…». Могилы, гробницы, погосты, кладбища, панихиды постоянно упоминаются не только в стихах Случевского — он и в прозе очень пристрастен к этой теме (упомяну хотя бы «Профессора бессмертия»). И.Л. Леонтьев-Щеглов сообщал В.Я. Брюсову 20.12.1910: “Когда в Новодевичьем монастыре хоронили поэта Случевского, близкий ему человек передавал мне загадочную подробность об его «умирании»… Во время своей тяжкой болезни вся его прежняя жизнь, вся живая действительность представлялась ему одним длинным сном, и напротив: все видения в бреду принимались им как живая жизнь, как новая действительность. С этим убеждением он и умер” (РО РГБ. Ф. 386, карт. 92, ед. 10; благодарю С.И. Гиндина за этот материал).
Мир и человек в поэтическом сознании Случевского дисгармоничны. Человек раздвоен; его постоянно мучает трагизм бытия, кошмар повседневности (подчас весьма фантастичной).
Нас двое
Никогда, нигде один я не хожу,
Двое нас живут между людей:
Первый — это я, каким я стал на вид,
А другой — то я мечты моей.И один из нас вполне законный сын;
Без отца, без матери другой;
Вечный спор у них и ссоры без конца;
Сон придёт — во сне всё тот же бой.Потому-то вот, что двое нас, — нельзя,
Мы не можем хорошо прожить:
Чуть один из нас устроится — другой
Рад в чём может только б досадить!
Даже обращаясь к антологическим темам, Случевский не находит гармонии там, где она изначально предполагалась — в мире античных статуй и древних преданий.
Статуя
П.В. Быкову
Над озером тихим и сонным,
Прозрачен, игрив и певуч,
Сливается с камней на камни
Холодный железистый ключ.Над ним молодой гладиатор:
Он ранен в тяжёлом бою,
Он силится брызнуть водою
В глубокую рану свою.Как только затеплятся звёзды
И ночь величаво сойдёт,
Выходят на землю туманы,
Выходит русалка из вод.И, к статуе грудь прижимая,
Косою ей плечи обвив,
Томится она и вздыхает,
Глубокие очи закрыв.И видят полночные звёзды,
Как просит она у него
Ответа, лобзанья и чувства
И как обнимает его.И видят полночные звёзды
И шепчут двурогой луне,
Как холоден к ней гладиатор
В своём заколдованном сне.И долго два чудные тела
Белеют над спящей водой...
Лежит неподвижная полночь,
Сверкая алмазной росой;Сияет торжественно небо,
На землю туманы ползут;
И слышно, как мхи прорастают,
Как сонные травы цветут...Под утро уходит русалка,
Печальна, бела и бледна,
И, в сонные волны спускаясь,
Глубоко вздыхает она...
Частый мотив в стихах Случевского — безумие; чаще всего это реакция на самодовольство разума.
В больнице Всех Скорбящих
Ещё один усталый ум погас...
Бедняк играет глупыми словами...
Смеётся!.. Это он осмеивает нас,
Как в дни былые был осмеян нами.Слеза мирская в людях велика!
Велик и смех... Безумные плодятся...
О, берегитесь вы, кому так жизнь легка,
Чтобы с безумцем вам не побрататься!Чтоб тот же мрак не опустился в вас;
Он ближе к нам, чем кажется порою...
Да кто ж, поистине, скажите, кто из нас
За долгий срок не потемнел душою?
Два сильнейших стихотворения Случевского — «Камаринская» и «После казни в Женеве» — стоят отдельного разбора. Здесь и переклички с Достоевским (Достоевский и Случевский — отдельная и важная тема; известно, что поэт написал предисловие к собранию сочинений любимого писателя, откликнулся на похороны Достоевского, да и переклички стихотворения «После казни в Женеве» с «Братьями Карамазовыми» давно уже отмечены — см. Случевский 1962. С. 24–25). Здесь и относительность самого понятия безумия — как сказано в одном из стихотворений (“Да, я устал, устал, и сердце стеснено…”): “И так меня мучительно гнетут // И мыслей чад, и жажда снов прошедших, // И одиночество... Спроси у сумасшедших, // Спроси у них — они меня поймут!” Здесь и фантастичность самой действительности — и Гоголь, и Достоевский, и Случевский показывали, как относительна и подвижна грань между тем, что мы называем фантастическим, и тем, что нам кажется вполне реальным, даже обыденным.
Грёзы, сны, виденья — излюбленные Случевским формы познания мира. Эпоха требовала определённости во всём — поэт настойчиво подчёркивал относительность человеческого знания, сомнительность фетишей своего времени. «Неуловимое», «Невменяемость» — характерные заглавия стихов Случевского, в зыбком, колеблющемся мире которого мнится, “что где-то, до того, когда-то жили мы”.
Да, нет сомненья в том, что жизнь идёт вперёд,
И то, что сделано, то сделать было нужно.
Шумит, работает, надеется народ;
Их мелочь радует, им помнить недосужно...А всё же холодно и пусто так кругом,
И жизнь свершается каким-то смутным сном,
И чуется сквозь шум великого движенья
Какой-то мёртвый гнёт большого запустенья;
Пугает вечный шум безумной толчеи
Успехов гибнущих, ненужных начинаний
Людей, ошибшихся в избрании призваний,
Существ, исчезнувших, как на реке струи...Но не обманчиво ль то чувство запустенья?
Быть может, устают, как люди, поколенья,
И жизнь молчит тогда в каком-то забытьи.
Она, родильница, встречает боль слезамиИ ловит бледными, холодными губами
Живого воздуха ленивые струи,
Чтобы, заслышав крик рождённого созданья,
Вздохнуть и позабыть все, все свои страданья!
(См. также «Молодёжи», «В глухом безвременьи печали…», «Помню, как-то раз мне снился…».)
Природа у Случевского никогда не явится описанием “с натуры” — в т.н. пейзажных стихотворениях поэта те же мотивы.
На плотине
Как сочится вода сквозь прогнивший постав,
У плотины бока размывает,
Так из сердца людей, тишины не сыскав,
Убывает душа, убывает…Надвигается вкруг от сырых берегов
Поросль вязкая моха и тины!
Не певать соловьям, где тут ждать соловьёв
На туманах плывучей трясины!Бор погнил… Он не будет себя отражать,
Жить вдвойне… А зима наступает!
И промёрзнет вода, не успев убежать,
Вся, насквозь… и уже замерзает!..
Листья, скачущие по дороге («В листопад»), — это “маленькие люди” или “бывшие страданья”; снежная вьюга (поэма «В снегах») бьётся в окна, “будто бы грешные души какие, // Малые души и души большие, // Силы бесплотные, к аду присчитаны, // Не упокоены и не отчитаны, // Бились неистово и распинались, // В хату гурьбою ворваться старались!..”
В нравственной философии Случевского важное место занимает тема мирового зла. Трагедия в том, что люди смешивают добро и зло, свет и тьму. Мефистофель — герой важнейшего цикла стихотворений Случевского — служит умножению хаоса и безумия, пародирует слова Бога и Его учение.
…Смешаю я по бытию
Смрад тленья с жаждой идеала;
В умы безумья рассую,
Дав заключенье до начала!Сведу, помолвлю, породню
Окаменелость и идею
И праздник смерти учиню,
Включив его в Четьи-Минею.
(«Рецепт Мефистофеля»)
При всей относительности наших представлений о добре и зле, при всей нашей моральной ограниченности есть только одно средство противостоять злу — прощать.
Когда бы как-нибудь для нас возможным стало
Вдруг сблизить то, что в жизни возникало
На расстояньях многих-многих лет —
При дикой красоте негаданных сближений
Для многих чувств хотелось бы прощений...
Прощенья нет, но и забвенья нет.
Вот отчего всегда, везде необходимо
Прощать других... Для них проходит мимо
То, что для нас давным-давно прошло,
Что было куплено большим, большим страданьем,
Что стало ложью, бывши упованьем,
Явилось светлым, тёмным отошло...
Этот же мотив легко найти в стихотворении «Упала молния в ручей…» (1901) и в некоторых других поздних стихах.
Тоска по красоте, по свету окрашивает цикл «Женщины и дети», особенно стихотворения «Будто месяц с шатра голубого…» и «Не погасай хоть ты, — ты, пламя золотое…».
Не погасай хоть ты, — ты, пламя золотое,
Любви негаданной последний огонёк!
Ночь жизни так темна, покрыла всё земное,
Всё пусто, всё мертво, и ты горишь не в срок!
Но чем темнее ночь, сильней любви сиянье;
Я на огонь иду, и я идти хочу...
Иду... Мне всё равно: свои ли я желанья,
Чужие ль горести в пути ногой топчу,
Родные ль под ногой могилы попираю,
Назад ли я иду, иду ли я вперёд,
Неправ я или прав, — не ведаю, не знаю
И знать я не хочу! Меня судьба ведёт...
В движеньи этом жизнь так ясно ощутима,
Что даже мысль о том, что и любовь — мечта,
Как тысячи других, мелькает мимо, мимо,
И легче кажутся и мрак, и пустота...
Поэтика — ритмы, тропы, лексика
Словарь Случевского свидетельствует о решительном разрыве с традицией “золотого века” русской поэзии. Прозаизмы, канцелярские обороты, научные термины соседствуют у него с поэтическими штампами и взрывают гладкость стиха (кстати, параллельные явления заметны в поэтической работе Некрасова): “Есть, есть гармония живая // В нытье полуночного лая // Сторожевых в селе собак...” Или: “Незримый дух какой-то силой тайной // Святой огонь нежданно запалит...” («Нет, никогда и никакою волей…»). “Гармония живая” — и “лай собак”; “Святой огонь” рядом с просторечным “запалит” — не обмолвки Случевского, а проявления стилевых закономерностей. Вот ещё несколько примеров обновления поэтических штампов: рядом с банальным “надежд зоревые огни” находим у него “скарб и хлам надежд”, “надежд невозможных чертоги”, “на тихом кладбище надежд и начинаний”, “бурун живых надежд и ожиданий” и “остовы надежд”. “Прозаизмы Случевского носили чаще всего иной характер, чем те, которыми в изобилии пользовался Некрасов, не вызывая нареканий. Они не связаны с общественными и политическими проблемами: они принадлежат серьёзному научному языку или, скорее, повседневному языку образованного человека” (Чижевский. С. 13).
В стихах Случевского можно отыскать бесспорные штампы: “безумья желаний живых, <...> // Дум животворных и грёз золотых”, но характернее другое: “сфинксы правды”, “чувства — отпрыски тепла и тишины”. “Дикая красота негаданных сближений” — так поэт мог бы определить принципы сочетания слов в своих стихах: “И светлый сильф в объятьях кислорода”; “на пиршестве тоски, на шабаше скорбей”.
Давно разрушенная иерархия высокого и низкого сменяется у Случевского взаимопроникновением бытового и бытийного, мелкого, мгновенного — и вечного, значительного.
Одинаковы в доле безвременья,
Равноправны, вступивши в покой:
Прометей, и указ, и Колхида,
И коллежский асессор, и Ной...
(«Коллежские асессоры»)
“Небрежение словом” как особый стилистический принцип рождает смелые формулы поэта: “засмеивать печаль”; “а мнениям своим нет места прорасти”; “и слёз нельзя перечитать”; “прикрыта вскользь”; “содроганием звёзд на старинных осях”.
Пожалуй, здесь скорее небрежение поэтическим каноном, его разрушение. Новому зрению привычный мир вновь являет свою непостижимость... Уравнены в поэтическом сознании Случевского реальное и фантастическое, всегда готовые (взаимно) перейти одно в другое. Это особенно заметно в сравнениях: “искры блещут, что риза живая...”; “острова тёмных водорослей” — “словно ряд плывущих шуток, // Словно лёгкий фельетон” — подчёркнутая немотивированность сравнений делает их неожиданными: “И только изредка мы властны <...> // Бывать к судьбам людей причастны, // Как у машины провода”; “точно водой, глупой кротостью // Эти могилы пропитаны”; “Будто месяц с шатра голубого, // Ты мне в душу глядишь, как в ручей”.
Сравнения Случевского легко утрачивают предметность и этим тяготеют к метафорам: “Как сочится вода сквозь погнивший постав, // У плотины бока размывает, // Так из сердца людей, тишины не сыскав, // Убывает душа, убывает...”, а метафоры часто дерзки, особенно на фоне традиции. Не случайно они вызывали возмущение современников — от Тургенева до Надсона: мысли — “мумии бедной моей головы”; очертанья скал — “летопись страданья // Исковерканных пластов”; “Здесь вечность <...> легла для отдыха и дышит на просторе!”; “Сны ночные <...> собираются, снуют”.
Обилие неопределённых местоимений и наречий сочетается с избытком вводных слов. Создаётся затруднённость синтаксиса, его “неправильность”; часто негладкость стиха сочетается с “прозаическим косноязычием”. Обратимся вновь к стихотворению «Да, нет сомненья в том, что жизнь идёт вперёд...».
Пугает вечный шум безумной толчеи
Успехов гибнущих, ненужных начинаний
Людей, ошибшихся в избрании призваний,
Существ, исчезнувших, как на реке струи...
Здесь наблюдаем нередкий у поэта случай нагромождения причастий и родительных падежей.
Характерные примеры синтаксической затруднённости у Случевского:
Если искреннее обниму тебя я —
Может быть, что нас тогда не разлучат...
(«Я люблю тебя; люблю неудержимо...»)
Было то почти недавно;
Там, где путь идёт в Сибирь,
Раз жила-была вдовица,
Ростом, силой — богатырь.
(«Забайкальская вдова»)
“Неправильности” речи (почти недавно, раз жила-была) во многом связаны с разговорной интонацией стихов Случевского:
“Напиши ты мне, бывает ли с тобою, // Как со мной, не знаю отчего...”; “И тогда... Ой, братцы, осторожней! // Не качайтесь... Лодку кувырнём!”
Особенно заметны разговорные интонации в зачинах стихотворений: “Нет, не могу! Порой отвсюду...”; “Молчи, не шевелись! Покойся недвижимо…”; “Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку. // Что? Ты отдёрнул? Кажись, осерчал?”; “А! Ты не верила в любовь! Ты хороша…”
Ритмический диапазон Случевского — тема отдельного исследования. Приведём всё же два примера из цикла «Мефистофель», чтобы показать возможности этого поэта: “Общество сидело // Тараторило, // Издевалось, лгало, // Пустословило!..”;
Есть в продаже на рынках, на тесьмах, на пружинках
Картонажные полишинели.
Чуть за нитку потянут — вдруг огромными станут!
Уменьшились, опять подлиннели...
В этом же ряду стихотворение «Брави» (с кольцевым строением строфы) и «О первом солдате» («Песня Семёновского полка») — к сожалению, нельзя цитировать ещё и ещё, но прихотливый перебор ритма и рифмовки у Случевского не имеет аналогий в современной ему русской поэзии. Удержимся от соблазна сопоставления нашего поэта с поэтами XX века. “Он стоял на пути, соединяющем русский романтизм и русский символизм” (Чижевский. С. 16). Во-первых, всякое отдельное соотнесение (если не сравнивать поэтические системы в целом) мало что объясняет; во-вторых, есть опасность представить Случевского лишь предтечей других поэтов, сведя на нет его собственную литературную судьбу. А она между тем была весьма интересной; интересной осталась и его поэтика:
- и по ритмическим экспериментам, вроде пропуска гласного звука в последнем (рифмующемся) слове: “В поле борозды что строфы, // А рифмует их межа, // И по ним гуляют дрофы, // Чутко шеи настр'жа!” (Кстати, в последующих изданиях стихотворения «В поле борозды что строфы...», впервые напечатанного в «Русском вестнике» (1883, № 10), наблюдаем замену настр'жа на привычное насторожа. “Так, он пытался — вероятно, по примеру западной поэзии — пропустить безударные гласные для того, чтобы ускорить ритм. Но при публикации он изменил смелые строки. (Далее эти строки, но не шеи, а уши. — Л.С.). Вот так он не сделался предшественником Маяковского!” (Чижевский. С. 13). Нередкие примеры авторедактирования Случевского свидетельствуют, как правило, о сглаживании оригинальности стилевой манеры поэта;
- и в перекличке с традиционными поэтическими ритмами, как это видно в стихотворении «На судоговоренье»:
Там круглый год, почти всегда,
В угрюмом здании суда,
Когда вершить приходит суд,
Картины грустные встают... —
которое явно напоминает ритмический рисунок «Мцыри»; следующий отрывок из стихотворения, названного по первой его строке:
Когда приветливо и весело ласкаясь,
Глазами, полными небесного огня,
Ты, милая моя, головкой наклоняясь,
Глядишь на дремлющего в забытьи меня...
перекликается (не только ритмом, но и лексикой) с лермонтовским стихотворением «Из-под таинственной, холодной полумаски» (см. об аналогичных опытах Некрасова статью Б.Эйхенбаума «Некрасов»);
- и в слишком частых (по сравнению с современниками) нарушениях ударения: “верба”, “пахотой”, “клюете”, “пилит”, “в странах кумыса” (и множество других примеров).
Стилистическая дисгармония Случевского — “способ раскрытия трагизма и внутренней дисгармонии в сознании”. Таково мнение А.В. Фёдорова, автора предисловия к сборнику поэта «Стихотворения и поэмы» (М.–Л., 1962), откуда в основном взяты стихотворные примеры. Соображение это справедливо и важно. Но не менее важно в Случевском ощущаемая за неправильностями его речи, изощрённостью ритма, прихотливостью метафор тоска по красоте, ожидание её, стремление к ней. Пример тому его стихотворение «Быть ли песне?».
Переживая злые годы
Всех извращений красоты —
Наш стих, как смысл людской природы,
Обезобразишься и ты;Ударясь в стоны и рыданья,
Путём томления пройдёшь.
Минуешь много лет страданья —
И наконец весну найдёшь!То будет время наших внуков,
Иной властитель дум придёт...
Отселе слышу новых звуков
Ещё не явленный полёт.
Литература
Андреевский — Андреевский С.А. Вырождение рифмы // Андреевский С. Литературные очерки. СПб., 1913.
Григорьев — Григорьев А.А. Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности и о многих других вызывающих на размышление предметах // Григорьев Аполлон. Одиссея последнего романтика. М., 1988.
Денница — Случевский К.К. Одна из встреч с Тургеневым // Альманах «Денница». СПб., 1900.
Поэты «Искры» — Поэты «Искры»: В 2 т. Л., 1955.
Свисток — Свисток. Собрание литературных, журнальных и других заметок. Сатирическое приложение к журналу «Современник». 1859–1863. М., 1981.
Случевский 1962 — Случевский К.К. Стихотворения и поэмы. М.–Л., 1962.
Тургенев — Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма. 2-е изд. М., 1978.
Чижевский — Dm. Tschizewskij. K.K. Slucevskij als Dichter // Случевский К.К. Забытые стихотворения. Munchen. 1968. (Перевод Марии Мамонтовой.)
Вопросы и задания для самопроверки
1. Разберите стихотворение «Камаринская». Как “работает” на смысл стихотворения его стихотворный размер и метр?
2. Проанализируйте любую пародию на Случевского. Что осмеивается в пародии? Какими средствами?
3. С.Я. Надсон писал, что Случевский “и в отношении формы, и в отношении содержания регрессировал с каждой написанной им строфой”. Согласны ли вы с критиком? Обоснуйте свою точку зрения.
4. С.А. Андреевский писал: “Деятельность Случевского несомненно останется поучительным памятником исторического перелома в поэзии” (Андреевский. С. 406). Как вы понимаете слова критика? Согласны ли вы с ним?
Итоговая работа
Слушатели курсов должны представить итоговую работу по следующему выбору:
- Написать 9-ю — заключительную — лекцию курса на тему: «Поэзия второй половины XIX века и проза этого времени: герои, проблемы, взгляд на человека».
- Составить план урока-спектакля на тему «Русский романс второй половины XIX века» (материал, роли участников, музыкальное сопровождение).
- Подготовить и провести урок на тему «Русская стихотворная пародия второй половины XIX века — её место в литературной борьбе». Прислать материалы урока и итоговое размышление о нём.