Архив

Изучение русской поэзии второй половины XIX века на уроках в 10-м классе. Лекция 5. Поэтическое новаторство Некрасова

ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Изучение русской поэзии второй половины XIX века
на уроках в 10-м классе

Лектор Л.И. СОБОЛЕВ

План лекций по курсу

№ газеты	Название лекции
34	Лекция 1. Поэтический мир Тютчева.
36	Лекция 2. Поэтика Тютчева.
38	Лекция 3. Жизнь и поэзия Фета. Контрольная работа № 1 (срок выполнения - до 15 ноября 2004 г.)
40	Лекция 4. Основные мотивы лирики Некрасова.
42	Лекция 5. Поэтическое новаторство Некрасова. Контрольная работа № 2 (срок выполнения - до 15 декабря 2004 г.)
44	Лекция 6. Поэзия А.К. Толстого.
46	Лекция 7. Путь Я.П. Полонского.
48	Лекция 8. К.Случевский - предтеча поэзии XX века.
	Итоговая работа

Лекция 5. Поэтическое новаторство Некрасова

Город в поэзии Некрасова. Любовная лирика Некрасова. Религиозные мотивы в поэзии Некрасова. Фольклор в «Кому на Руси жить хорошо».

Город в поэзии Некрасова

Начать эту тему стоит с предложения ученикам подготовить материал к ней, то есть найти стихотворения и поэмы, в которых есть изображение города (проза, очевидно, в тему не входит, хотя при желании можно использовать на уроке фрагменты романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова»; параллели со стихами см., например, в начале главы III третьей части романа: Некрасов. Т. 8. С. 250). При этом желателен хотя бы минимальный комментарий — ученик должен уметь объяснить, почему он выбрал то или иное произведение и что в нём имеет отношение к теме. Это уточнение задания важно — скажем, ученик предлагает включить в тему стихотворение «В столицах шум, гремят витии…» или «За городом»; прямого изображения города в них нет (или почти нет), но есть явное противопоставление города и деревни, что, наверное, существенно для нашей темы.

Общей работы, в которой бы содержались основные тезисы к нашей теме, я назвать не могу — разве статья В.Я. Брюсова «Некрасов как поэт города». Главная мысль В.Я. Брюсова состоит в том, что Некрасов не мог — даже против воли — не почувствовать и не передать “своеобразную красоту города”. “Он сделал это не как фотограф, снимающий на своих пластинках всё, что «подвёртывается» под аппарат, но как художник-горожанин, сам живущий одной жизнью с современным городом, глубоко понявший его жуткое, магнетическое очарование” (Брюсов. С. 186, 188).

Пойдём по порядку, то есть по хронологии, отмечая основные тезисы к нашей теме — собственно, так и стоит делать на уроке. Разумеется, у вас должен быть свой — заранее приготовленный — материал, дополняющий и поправляющий то, что сделали дома ученики.

Первое стихотворение — «Новости» (газетный фельетон). Мы уже знаем о жанровом своеобразии лирики Некрасова и легко вспомним, что предполагает фельетон как жанр. В ироническом фельетоне поэт обозревает “важнейшие” события петербургской жизни: “остался некто без пяти в червях”, в моду вошли жилеты “из чёрного французского трико”, “почтенный муж шестидесяти лет // Женился на девице в девятнадцать” и т.п. Отметим специально “восторженного поэта” (этот фрагмент можно понять и как автоиронию — совсем недавно восторженные “гремучие стихи” печатал сам Некрасов), отметим и множество скрытых и явных цитат: “Маскарад и бал” напоминают о грибоедовской комедии (вообще, сатирическая интонация «Новостей» заставляет вспомнить о «Горе от ума»); рассуждение о “наших русских мотивах” похоже на замечание автора «Домика в Коломне» (“От ямщика до первого поэта, // Мы все поём уныло. Грустный вой // Песнь русская”); “и в действии пустом кипящий ум” — слегка изменённые строки из 7-й главы «Евгения Онегина» (“С его озлобленным умом, // Кипящим в действии пустом”)… Здесь показать “чужие строки” у Некрасова — почти самоцель; но далее можно будет говорить об отношении поэта к пушкинскому и гоголевскому Петербургу. Одним словом, “обеды, карты, дребезжанье чаш, // Визиты, поздравленья и разводы — // Вот наша жизнь” (не оставьте без уточнения слово “разводы” — это расстановка караулов, а не то, о чём подумали наши школьники).

Вот и первый (всего лишь по порядку обсуждения) тезис к нашему плану-конспекту: пустота, суетность, маскарад городской (петербургской) жизни. Об этом говорится и в «Убогой и нарядной», и в «Русских женщинах» (княгиня Трубецкая говорит о свете: “Что там найду я? Ханжество, // Поруганную честь, // Нахальной дряни торжество / И подленькую месть”).

Следующее стихотворение — шедевр Некрасова «Еду ли ночью по улице тёмной…» (“Таких, как эти две строки Некрасова, — писал В.В. Розанов, цитируя начало стихотворения, — нет ещё во всей русской литературе” — Розанов 1990. С. 45. Обращаю внимание на розановское отношение к поэту — см. его статьи в: Розанов 1995). Отметим, что в лирике нашего поэта нередко присутствует сюжет — это важная черта некрасовской поэзии, сближающая её с прозой. Причём важно, что сюжет этого стихотворения — судьба женщины в большом городе; здесь важны социальные мотивы: бедный отец, бедность героев, вынуждающих женщину к роковому поступку, “нищета горемычная”… Сам выбор героев — разночинцев, городских бедняков, падшей женщины, людей неблагополучных — “бедных людей”, говоря словами Достоевского, был характерен для литературы того времени. У Некрасова контрасты Петербурга подчёркнуты — так, в «Говоруне» сказано: “Столица наша чудная // Богата через край, // Житьё в ней нищим трудное, // Миллионерам — рай”. Не менее важно и то, как изображён город: “улица тёмная”, “буря”, “пасмурный день”, “труб заунывные звуки” (Б.Ш. Окуджава вставит четыре строчки этого стихотворения в свой роман «Путешествие дилетантов»), “брызги дождя, полусвет, полутьма”… Пасмурным останется Петербург и в других стихах Некрасова, и в поэме «Несчастные».

Тема падшей женщины составит содержание стихотворений «Утро» и «Убогая и нарядная». «Утро» было напечатано в «Отечественных записках» (1874, № 2). Романист и критик В.Г. Авсеенко сравнил его с полицейским «Дневником происшествий» — в пользу последнего по части логичности и по части хорошего тона. Сообщая “о каком-нибудь случае, в котором фигурирует проститутка, составитель дневника всегда обнаруживает настолько чувства приличия, что, говоря по необходимости о проститутке, не говорит о постели, а г. Некрасов <...> рассказывает читателям «Отечественных записок», как

Проститутка домой на рассвете
Поспешает, оставив постель”.

Следует вопрос: “Зачем, г. Некрасов, вы это рассказываете? Право, публика наша могла бы обойтись и без этих картин, а поэзия тем более...” (Русский мир. 1874. № 78). А в «Убогой и нарядной» две истории при всём их несходстве поданы именно как характеристика города с его “улицей роскоши, моды, // Офицеров, лореток и бар”; “днём и ночью на ней маскарад” и гуляют “пустоты вековой // И наследственной праздности дети”.

Не могу продолжать последовательный разбор стихотворений и мотивов, иначе вся эта лекция будет посвящена одной теме. Ограничусь конспективным изложением важнейших тезисов, относящихся к некрасовскому Петербургу.

Во вступлении к теме (то есть в обосновании её) следует, наверное, вспомнить о личном опыте Некрасова, семнадцатилетним юношей оказавшегося в большом городе без денег, без жилья, без службы. Кроме того, к середине 1840-х годов в русской литературе уже отчётливо существовала традиция восприятия столицы Российской империи — пушкинский и гоголевский Петербург входили в сознание читающей публики.

С диалога Некрасова и Пушкина мы и начнём основную часть нашей темы. Здесь нам понадобятся две поэмы: «Несчастные» и «Русские женщины». Поговорим о первой из них.

“О город, город роковой! // С певцом твоих громад красивых, // Твоей ограды вековой, // Твоих солдат, коней ретивых // И всей потехи боевой, // Пленённый лирой сладкострунной, // Не спорю я: прекрасен ты // В безмолвье полночи безлунной, // В движенье гордой суеты!”

Из экономии места не привожу параллельных строк из Пушкина — надеюсь, читатель с «Онегиным» и «Медным Всадником» в руках сам сможет это сделать. А на уроке это стоит сделать вместе с учениками. И, конечно, Некрасов спорит с Пушкиным — недаром здесь появляются “необозримые кладбища”, сквозной мотив петербургской (и не только петербургской) поэзии Некрасова. “Громкие могилы” “посреди могил немых”, “покойник”, что “до пышных дожил похорон”, “дроги пустые” весело бегут “с похорон обратно” и сам город “опоясан гробами”. «Гробок», «Утро», «Утренняя прогулка» — вот лишь некоторые стихотворения, в которых мотив смерти, похорон, самоубийства составляют важнейший план содержания. И контраст, явленный в прозе Достоевского — между “приютами нищеты печальной” и “залами бальными”, “где торжествует суета”, то есть между городом бедных людей и пышным Петербургом богачей, — встретим у Некрасова не однажды (вплоть до «Размышлений у парадного подъезда», где перед нами подъезд важного сановника, и «Современников» — сатирической энциклопедии Петербурга).

“Маленький человек”, затерянный в большом городе, — тема «Станционного смотрителя» (Самсон Вырин в Петербурге в поисках дочери) и «Медного Всадника». От Пушкина она перешла к Гоголю — в «Шинели» всё мельче, чем в «Медном Всаднике». “Три главных действующих лица поэмы — «маленький человек», государство и стихия — в «Шинели», как давно уже было замечено, приобретают совсем другой вид: место государства, безжалостного к «маленькому» человеку, но у Пушкина всё же имеющего свою правду, — это место у Гоголя занимает чиновник, руководимый в своих действиях мелочным тщеславием. Город теряет свою красоту; у Гоголя здесь появляются конкретные приметы города бедняков: помои, которые выливают из окон, вонючие лестницы — всё это потом мы найдём у Достоевского. Стихия тоже теряет поэтичность: у Пушкина была Нева — подчёркнуто живая, похожая то на бредящего человека, то на коня, то на разбойников; у Гоголя — ветер и мертвящий холод, холод фантастический, вечный, как отмечалось исследователями, продолжающийся чуть ли не круглый год” (Зыкова. С. 45).

И тему холода подхватит Некрасов и сделает её центральной во второй части цикла «О погоде». Стихотворение «Крещенские морозы» открывается диалогом чиновников — коротенькой сценкой, излюбленным жанром Некрасова (вспомним любое из четырёх стихотворений цикла «На улице»). Некрасовское внимание к факту вовсе не исключает гиперболы; Н.Н. Страхов, процитировав строки “На пространстве пяти саженей // Насчитаешь наверно до сотни // Отмороженных щёк и ушей”, заметил, что эта шутка “выражает не действительность, а настроение автора. Эти жёлчные гиперболы нравятся читателям, находящимся в таком же настроении, например, многим жителям Петербурга, о котором иногда можно почти вправду сказать:

В целом городе нет человека
В ком бы желчь не кипела ключом”

(Страхов 1875. С. 190).

Впрочем, Страхов в специальной статье настойчиво повторял, что Некрасов “поэт чисто петербургский”, что “он носит на себе все характерные черты нашей северной Пальмиры”, что он “её духовное детище”.

Как всегда у Некрасова, социальный аспект всего заметнее и в «Крещенских морозах»: от холода гибнут бедные петербуржцы (“Часовой ли замёрзнет, бедняга, // Или Ванька, уснувший в санях”), и “песня” бедняков («Уходи из подвалов сырых…») заставляет вспомнить замечание С.А. Андреевского о некрасовском анапесте: “Этот облюбованный Некрасовым ритм, напоминающий вращательное движение шарманки, позволял держаться на границах поэзии и прозы, балагурить с толпою, говорить складно и вульгарно, вставлять весёлую и злую шутку, высказывать горькие истины и незаметно, замедляя такт более торжественными словами, переходить в витийство <…> Таким способом Некрасов сохранил внимание к стихам в своё трудное время…” (Андреевский. С. 149).

И опять смерти, похороны, “Нева гробницей громадной // В берегах освещённых лежит”, рассуждения об участившихся параличах среди “довольных и сытых людей” и макабрический смех о хорошо сохраняющихся в мороз покойниках — но и здесь: “Бедняки пускай осенью мрут, // Потому что за яму могильную // Вдвое больше в морозы берут”.

Некрасов, прекрасно сознающий своё место в современной ему литературе, пишет: “Наша Муза парит невысоко, // Но мы пишем не лёгкий сонет, // Наше дело исчерпать глубоко // Воспеваемый нами предмет”. Это, конечно, ирония. И направлена она против “эстетов”, не признающих в поэзии новых, непривычных, “прозаических” тем и мотивов.

В стихотворении «Кому холодно, кому жарко!», составившем вместе с «Крещенскими морозами» вторую часть цикла «О погоде», мельком упоминается безобразие летнего города, с которым контрастирует красота зимнего Петербурга.

Теперь посмотрим (по необходимости бегло) первую часть цикла. В первом стихотворении («Утренняя прогулка») “Начинается день безобразный — // Мутный, ветреный, тёмный и грязный” — частый у Некрасова колорит города; главная тема — похороны, тоже уже отмеченный нами постоянный мотив. Во втором стихотворении («До сумерек») среди множества “жестоких сцен”, замеченных поэтом, есть знаменитая сцена избиения лошади, перекликающаяся с первым сном Раскольникова (см. подробнее: Достоевский. Т. 7. С. 368–369). Очень важен диалог с рассыльным Минаем — здесь не только упоминается сам поэт, редактор «Современника», но подчёркнута связь Пушкина, первого издателя и редактора журнала, и самого Некрасова, равно страдавших от цензуры. Важен мотив болезни — и сам город ассоциируется с чем-то болезненным, ненормальным, ущербным, как и у Достоевского. И изображение “нашей улицы”, где “Начинают ни свет ни заря // Свой ужасный концерт, припевая, // Токари, резчики, слесаря”, где “дикий крик продавца-мужика” смешивается с “пронзительным воем” шарманки, с “барабанным боем” идущих войск, с “понуканьем измученных кляч” — вот музыка улицы: “Словно цепи куют на несчастный народ // Словно город обрушиться хочет”.

В заключение замечу, что цикл «О погоде» должен был стать частью крупного сатирического цикла, куда входят поэма «Недавнее время», стихотворения «Газетная» и «Балет» (см. подробнее: Фролова).

Любовная лирика Некрасова

Материал к теме готовим так же, как и к предыдущей (и любой другой) — то есть дети выбирают стихи (с минимальным комментарием) и потом эти стихи мы распределяем среди учеников. Вот примерный список стихотворений (не берём ранних, из сборника «Мечты и звуки»):

«Буря»
«Влюблённому»
«Где твоё личико смуглое…»
«Горящие письма»
«Да, наша жизнь текла мятежно…»
«Давно, отвергнутый тобою…»
«Еду ли ночью…»
«Если мучимый страстью мятежной…»
«Застенчивость»
«Зачем насмешливо ревнуешь…»
«Как ты кротка, как ты послушна…»
«Когда горит в твоей крови…»
«Когда из мрака заблужденья…»
«Мы с тобой бестолковые люди…»
«О, письма женщины, нам милой…»
«Письма»
«Поражена потерей невозвратной…»
«Прости»
«Прощанье»
«Пускай мечтатели осмеяны давно…»
«Слёзы и нервы»
«Так это шутка? Милая моя…»
«Три элегии»
«Ты всегда хороша несравненно…»
«Ты меня отослала далёко…»
«Тяжёлый год — сломил меня недуг…»
«Тяжёлый крест достался ей на долю…»
«Я не люблю иронии твоей…»
«Я посетил твоё кладбище…»

Основные тезисы к теме (в произвольном порядке, работа над планом — тоже часть работы на уроке или дома).

Можно отметить несколько стихотворений, в которых любовная тема дана вполне традиционно — здесь уместно вспомнить замечание Ю.М. Лотмана по поводу поведения Пушкина в любви и его любовной лирики: “Именно потому, что любовные отношения между людьми — область слишком ответственная, в которой незначительные оттенки выражения получают серьёзное значение, здесь особенно удобны и держатся дольше привычные, готовые, ритуализованные формулы и стилистические штампы. Искреннее чувство Пушкина к А.П. Керн, когда его надо было выразить на бумаге, характерно трансформировалось в соответствии с условными формулами любовно-поэтического ритуала” (Лотман. С. 129). И некоторые стихотворения — «Пускай мечтатели осмеяны давно…», «Ты всегда хороша несравненно…» (здесь главное — обновление и пробуждение в любви), «Три элегии» написаны вполне традиционно; в последнем цикле жанр элегии выдержан классически (в отличие от «Элегии» 1874 года).

Большая часть любовных стихов поэта — от «Если мучимый страстью мятежной…» (1847) до «Прости» (1856) составляют так называемый панаевский цикл. Сравнивая стихи этого цикла с тютчевскими, посвящёнными Е.А. Денисьевой, Н.Н. Скатов пишет, что “незаконный” характер любви ставил героев Тютчева и Некрасова “в положение необычное, кризисное” (Скатов. С. 131); при этом у Некрасова — в стихотворении «Когда горит в твоей крови…» (стихотворение появилось в составе романа «Три страны света», написанном вместе с А.Я. Панаевой) — это положение подаётся вполне в духе и, так сказать, в лексике времени (в частности, идей Жорж Санд): “Постыдных, ненавистных уз // Отринь насильственное бремя // И заключи — пока есть время — // Свободный, по сердцу союз“.

Как и у Тютчева, любовь у Некрасова почти никогда не бывает счастливой — почти всегда рядом ревность, “ужасные, жестокие, неправые упрёки”, “паденье”, “тоска”, “унынье”, “озлобленье” и “слёзы”. У Некрасова постоянно присутствует разлука, разрыв — то как предчувствие (“не торопи разлуки неизбежной, // И без того она недалека…”), то как уже свершившийся факт: «Да, наша жизнь текла мятежно…», «Давно — отвергнутый тобою…», «Ты меня отослала далёко…», «Где твоё личико смуглое…» и др.

Б.О. Корман видит в лирике Некрасова “социальное объяснение биографии и характеров героев” (Корман. С. 300). В значительной степени это так и есть: в «Еду ли ночью…», в «Застенчивости», в стихотворении «Когда из мрака заблужденья…» многое связано именно с социальными обстоятельствами персонажей (отметим особо тему падшей женщины и её возрождения, воскрешения — тему, присутствующую и в «Что делать?» Н.Г. Чернышевского, и — полемически — в «Записках из подполья» и «Преступлении и наказании» Достоевского). Но прав Н.Н. Скатов — в панаевском цикле нет “ни одного намёка” на социальные обстоятельства — есть близость к психологической изощрённости прозы Достоевского (Скатов. С. 131).

На первом плане здесь — женский характер. “Как долго ты была сурова, // Как ты хотела верить мне,
// И как и верила, и колебалась снова, // И как поверила вполне!” («Да, наша жизнь текла мятежно…») — это обращение к возлюбленной в разлуке с нею; “Пока ещё застенчиво и нежно // Свидание продлить желаешь ты” («Я не люблю иронии твоей…») сменяет “Лицо без мысли, полное смятенья, // Сухие, напряжённые глаза” женщины, потерявшей ребёнка («Поражена потерей невозвратной…»); “суровое, короткое и сухое письмо”, заставившее героя плакать, оказывается шуткой («Так это шутка? Милая моя…»); в стихотворении «Тяжёлый крест достался ей на долю…» героиня “угнетена, пуглива и грустна”, но не может возразить на жестокие “язвительные речи” героя… Основной чертой героини панаевского цикла Н.Н. Скатов называет “мятежность” (Скатов. С. 133).

Традиционный мотив любовной лирики — воспоминание, обращение к прошлому; можно назвать стихотворение «Влюблённому» с “прошлым счастием” (отметим пушкинскую ноту: “За счастье сердца моего // Томим боязнию ревнивой, // Не допускал я никого
// В тайник души моей стыдливой”; «Давно, отвергнутый тобою…» (то же противопоставление прошлого счастья нынешнему одиночеству); «Еду ли ночью по улице тёмной…», «Прости», «Прощание» и, наконец, «Я посетил твоё кладбище…» с сожалением о прошлой и неоценённой любви (сравнение двух редакций см.: Скатов. С. 126–128). Стихотворение «Горящие письма» можно сравнить с пушкинским «Сожжённым письмом», а последние строки стихотворения «О, письма женщины, нам милой…» совпадают с окончанием стихотворения «Прощание», при жизни поэта не печатавшегося.

Некрасову принадлежит формула “проза любви”. Как пишет Н.Н. Скатов, “эта проза состоит не в особой приверженности к быту, к дрязгам”; это “не романтический, но романический мир сложных, «достоевских» страстей, ревности, самоутверждения и самоугрызения” (Скатов. С. 132). Впрочем, в немногие стихи (например, в «Слёзы и нервы») попадает настоящая проза — “флакон”, “аппетит”, “рубли”, “трюмо” (вспомним и “портфель” с “печкой” из стихотворения «О, письма женщины, нам милой…»).

Несколько отдельных замечаний. Н.Н. Скатов обращает внимания на многоточия, которыми заканчиваются любовные стихи Некрасова. “Это указание на фрагментарность, на неисчерпанность ситуации, на неразрешённость её” (Скатов. С. 132–133) превращает отдельное стихотворение в небольшую главку одного большого романа. Вообще, основной сюжет главы «Ещё раз о “двух тайнах русской поэзии”» книги Н.Н. Скатова, которую я неоднократно цитировал, составляет сравнение лирики Тютчева и Некрасова. Интересное сопоставление двух поэтов можно найти в давней работе Г.А. Гуковского, утверждавшего, что Тютчев в своей любовной лирике следует Некрасову (Гуковский. С. 53). Стоит отдельного замечания и обращение поэта к народным формам — в стихотворении «Буря» (здесь возможно сопоставление двух редакций; см.: Чуковский 1962. С. 305–310) и стихотворение «Где твоё личико смуглое…» (3Д с дактилическими окончаниями).

Религиозные мотивы в поэзии Некрасова

О некоторых важнейших библейских и евангельских мотивах говорилось в предыдущей лекции. Это прежде всего мотив тернового венца, связанный с образом поэта и пророка, — мотив, имеющий в русской поэзии мощную традицию; этот же символ искупительной жертвы во имя людей более или менее явно присутствует в стихах о “сеятеле” (тоже евангельский образ, как и “учитель”) — эпитафиях Белинского, Добролюбова, Писарева, Шевченко. О жертве избранника во имя людей говорит стихотворение «Пророк» 1874 года, а одну строку из него (“Его послал Бог Гнева и Печали // Рабам земли напомнить о Христе”) Н.Н. Мостовская возводит к книге пророка Иеремии (Иер. 21, 5) (Мостовская. С. 196). Она же рассматривает две “молитвы” Некрасова — стихотворение 1858 года «Ночь. Успели мы всем насладиться…» и «Молебен» (из «Последних песен»). Что касается первого названного стихотворения (1858 год), предоставляю судить читателю, насколько убедительно рассмотрение его как молитвы; для меня это стихотворение всегда было эпиграфом к некрасовской поэзии — даже в такую минуту его герой не может забыть о том, “Кто всё терпит во имя Христа…” и т.д.

Статья Н.Н. Мостовской посвящена храму в творчестве Некрасова; “Храм явлен в его поэзии как символ православной Руси с её многовековой культурой; как символ отчего дома-родины, исторической памяти, вбирающей в себя прошлое и настоящее России” (Там же. С. 198). В связи с этой тематикой рассматривается и «Тишина», “самая загадочная поэма Некрасова, насыщенная религиозной символикой, реминисценциями из Священного Писания (тема Христа и Его заповедей, тема храма, притча о блудном сыне)” (Там же. С. 199). Само заглавие поэмы понимается автором статьи как восходящее к Священному Писанию: оно включает в себя такие значения, как “нравственный покой”, “мир”, “человеческое единение”. Поэма “пронизана не поэтизацией смирения, а верой в вековую народную мудрость и достоинство, не любованием красотами родной природы, а надеждой на её благодатную силу, необходимую смятенному, измученному сомнениями и мирским злом человеку” (Там же. С. 199–200). Отсылаю читателя к тексту статьи — ценной прежде всего самой постановкой проблем, как бы не существовавших для советского литературоведения, выдвигавшего на первый план революционность Некрасова.

“Революционность и православность Некрасова не только не противопоставлены, но причудливым образом слиты в его творчестве”, — пишет В.И. Мельник (Мельник Типология. С. 60). Речь в статье идёт прежде всего о революционном подвижничестве, об искупительной жертве — и о “покаянии в неумении принести жертву” («Умру я скоро…», «Человек сороковых годов» и др.) (Там же). Отсюда и образы праведников у Некрасова — кроме уже упомянутых “народных заступников” (Белинского, Добролюбова, Чернышевского — разумеется, в представлении поэта, а не реальных личностей) к ним, “апостолам, возвещающим новую правду старому миру” следует отнести и Гришу Добросклонова. Песня Гришина («Средь мира дольного…») — “почти пересказ Евангелия от Матфея: «Входите тесными вратами: потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (гл. 7, ст. 13–14)” (Там же. С. 61). Но некрасовские подвижники, как замечает автор статьи, “действуют не во имя Христа. Это жертва не смирения, но бунта” (Там же).

Интересна для урока тема «Грешники и праведники у Некрасова». В центре внимания поэта — кающийся грешник; здесь прежде всего следует вспомнить Власа из одноимённого стихотворения; В.И. Мельник соотносит сюжет этого стихотворения с житийной литературой: Влас в бреду увидел ад, “что привело его к полному духовному перерождению <…> Перед нами несомненно поэтический вариант жития, в котором основа: грех — покаяние через тяжёлую, близкую к смерти болезнь — духовное воскресение” (Там же. С. 62).

Сюжет раскаяния “великого грешника” лежит в основе «Легенды о двух великих грешниках» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо». М.М. Гин проследил связь «Легенды» с фольклорными источниками (Гин 1971. С. 215–242). Здесь особенно заметно несовпадение некрасовского представления о грехе и искуплении с ортодоксальным христианством — Кудеяр получает прощение, совершив убийство. “Некрасов произвёл весьма тонкую и целенаправленную подмену понятий, чтобы показать санкционированное самим Богом «благородное» убийство «по совести»”, — пишет В.И. Мельник (Мельник Проблема. С. 132). Дело в том, что, по Некрасову, грех — это грех против народного мира — поэтому грех Глеба-старосты, “иудин грех” — страшнее всего; то, что делается во имя народного мира, в его защиту — как бы прощается автором, не ставится в вину герою. Ещё один пример — Савелий, закопавший живым немца Фогеля; как видно из текста поэмы, он вовсе не считает себя грешным (“клеймёный, да не раб”, — “весело” отвечает он на упрёки сына). Но Савелий не душегуб — он, чувствуя свою вину за смерть Дёмушки, идёт “на покаяние // В Песочный монастырь”.

Способность к раскаянию — важнейшая черта некрасовских героев; очень важен Ермила Гирин, готовый покончить с собой из-за сознания своего греха. Существенно, что ни один помещик (кроме хозяина Якова верного, причитавшего “Грешен я, грешен! Казните меня!”) не способен осознать свой грех и раскаяться.

Фольклор в «Кому на Руси жить хорошо»

Тема «Фольклорные мотивы у Некрасова» громадна; выберу лишь один её фрагмент — фольклорные традиции и источники в «Кому на Руси жить хорошо». Если у вас под рукой нет никаких специальных работ на эту тему, воспользуйтесь комментариями к пятому тому последнего академического собрания сочинений (комментарий к предшествующим томам даст вам материал для работы над стихотворениями и другими поэмами Некрасова).

В обосновании темы отметим связь обращения к фольклору с самой темой поэмы — изображением народной жизни — и её жанром. Эпическая поэма, воссоздающая образ народной жизни в её полноте, неизбежно выражает народное мироощущение, корнями уходящее в фольклор, в народную культуру. Поэтому так органичны в «Кому…» фольклорные жанры в их многообразии — сказка и песня, загадка и причитание, свадебная песня и поговорки с пословицами.

Уже в Прологе обнаруживается близость поэмы к фольклору, в частности к сказке о правде и кривде (в ней мужики, заспорив, как лучше жить — правдой или кривдой — идут спрашивать встречных на дороге); сказка эта напечатана в сборнике А.Н. Афанасьева, который Некрасов читал ещё в пору работы над поэмой «Мороз, Красный нос». От фольклора и зачин поэмы, и такие обороты, как “Шли долго ли, коротко ли…”, и число “семь”, и говорящая птичка, и скатерть-самобранка и прочее. То, что предупреждение птички-пеночки так и не реализовалось, лишний раз свидетельствует, по видимости, о незавершённости поэмы. Сами заглавия деревень могли быть подсказаны фольклором — в сборнике пословиц В.И. Даля приведена поговорка: “Обыватель Голодалкиной волости, села Обнищухина” (Даль. С. 90).

В комментариях к «Кому…» в академическом собрании указаны и пословицы и поговорки Пролога (“Мужик, что бык…”, “Пташка малая, // А ноготок востёр!”), и загадки (про тень и про эхо), и фольклорная аллегория (“Сова — замоскворецкая // Княгиня…”) (Некрасов. Т. 5. С. 632–633). Да и сам сюжетный мотив — человек помогает животному, а тот ему платит добром и выручает его в трудную минуту — легко обнаруживается в истории с птенчиком и птичкой-пеночкой.

Так мы собираем материал по разным частям поэмы — здесь и повторы (хотя бы зачин, повторяемый несколько раз мужиками-странниками), и сравнения (“Как ком земли отвалится, // Что на сохе присох”), и отрицательные сравнения (“Не ветры веют буйные, // Не мать земля колышется — Шумит, поёт, ругается, // Качается, валяется, // Дерётся и цалуется // У праздника народ!”), и приметы (встретить попа — не к добру), и формы слов (“покудова”), и обряды (свадебный, похоронный), и постоянные эпитеты — да и сам стих поэмы восходит к былине (трёхстопный ямб с мужскими и дактилическими окончаниями). Это — общая работа на уроке и дома, направляемая вопросами учителя и необходимыми комментариями.

Следующий этап работы (как правило, целиком приходящийся на учителя) — сравнение фольклорных источников и некрасовского текста. Здесь следует воспользоваться книгой К.И. Чуковского «Мастерство Некрасова», главой «Работа над фольклором». Отмечу два важных замечания автора книги: 1) Время работы поэта над «Кому на Руси…» — это время расцвета русской фольклористики; в библиотеке Некрасова были все важнейшие сборники фольклорных материалов (см. Ашукин. С. 362); 2) “Когда мы ссылаемся на книжный источник тех или других его крестьянских стихов, мы не должны забывать, что и помимо книжных источников он мог заимствовать эти стихи из какой-нибудь песни, прибаутки, поговорки, пословицы, услышанной им либо в детстве, либо во время его деревенских скитаний” (Чуковский 1962. С. 426).

Конечно, Некрасов, как и любой поэт, не только вводит в текст пословицы и поговорки, песни и сравнения, но трансформирует их. Простые примеры легко найти самим; скажем, у Даля есть загадка: “Живёт без тела, говорит без языка, плачет без души, смеётся без радости; никто его не видит, а всяк слышит (отголосок)” (Даль. С. 952). У Некрасова: “Никто его не видывал, // А слышать всякий слыхивал, // Без тела — а живёт оно, // Без языка — кричит!” Или другой пример, у Даля: “Летит — молчит, сядет — молчит, а помрёт да сгниёт, так и заревёт (снег)” (Даль. С. 953). У Некрасова эта загадка приобрела несколько иной вид: “Летит — молчит, лежит — молчит, // Когда умрёт, тогда ревёт”.

К.И. Чуковский отмечает некрасовскую дифференциацию фольклорных текстов — он приводит известные строки из поэмы, посвящённые «Весёлой» песне (“Ту песню — не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий вахлакам <…> Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак её не пел…”) (см.: Чуковский 1962. С. 434); правда, ничего специфически “дворового” — и вообще плохого — в этой песне нет; здесь горькая правда о народной жизни — недаром её впервые спел вахлакам Григорий Добросклонов.

Из пословиц, собранных В.И. Далем, многие вошли в поэму — как считает К.И. Чуковский, “самые резкие”: “Они в котле кипеть, // А мы дрова подкладывать!” (ср.: “Знать, будем мы и на том свете на бар служить: они будут в котле кипеть, а мы дрова подкладывать” — Даль. С. 283) или “Хвали траву в стогу, // А барина — в гробу!” (ср.: “Хвали рожь в стогу, а барина — в гробу!” — Даль. С. 715). Современная поэту критика не поверила ему. “Люди, мало-мальски знакомые с нашими крестьянами, — писал В.Г. Авсеенко по поводу первой пословицы, — позволяют себе усомниться, чтоб их отношения к дворянам были до такой степени проникнуты злобною ненавистью, как это кажется г. Некрасову” (Русский вестник. 1874. № 7. С. 442). «Крестьянка» вызвала критические нападки и у В.П. Буренина. Предмет осуждения — речь главной героини; она “полна quasi-народных оборотов, введённых у нас по преимуществу автором «Тройки» и «Огородника». Эта искусственная речь заключает в себе много фальшивого, деланного простонародничанья и очень мало настоящего народного склада” (Санкт-Петербургские ведомости. 1874. № 26).

Много материала взял Некрасов у Е.В. Барсова, собравшего «Причитанья Северного края» (Ч. I. Плачи похоронные, надгробные и надмогильные). Записал их Барсов у сказительницы Ирины Федосовой (см.: Чуковский 1962. С. 451–464). К.И. Чуковский показывает, как работал Некрасов с источником — как из причитания Ирины Федосовой складывались строки проклятия, произнесённые Матрёной Корчагиной (“Падите мои слёзоньки // Не на землю, не на воду, // Не на Господень храм!”). Сравнение двух текстов может быть чрезвычайно интересным и полезным сюжетом части урока на нашу тему.

Сопоставление фольклорного источника и некрасовского текста может быть полезным и в случае с песней, записанной П.И. Якушкиным (“Как свёкор говорит: «вот медведицу ведут!..»”), изменённоё поэтом: “Свёкор батюшка — // Тот медведицей, // А свекровушка — // Людоедицей” (Чуковский 1962. С. 484–486).

Конкретная работа — сопоставление источника и поэтического текста, анализ тех или иных фольклорных мотивов — даст нашим ученикам ощущение настоящей исследовательской работы. А это ощущение — самое ценное, что может дать урок.

Список литературы

Андреевский — Андреевский С.А. Некрасов // Андреевский С.А. Литературные очерки. СПб., 1913.

Ашукин — Ашукин Н. Описание книг из библиотеки Некрасова // Литературное наследство. Т. 53/54. Н.А. Некрасов. III. М., 1949.

Брюсов — Брюсов В.Я. Некрасов как поэт города // Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. М., 1975.

Гин 1971 — Гин М. От факта к образу и сюжету. О поэзии Н.Н. Некрасова. М., 1971.

Гин 1985 — Гин М.М. Достоевский и Некрасов. Два мировосприятия. Петрозаводск, 1985.

Гуковский — Гуковский Г.А. Некрасов и Тютчев // Некрасов Н.А. Статьи, материалы, рефераты и сообщения. Научный бюллетень Ленинградского университета. 1947. № 16–17. С. 51-54.

Даль — Пословицы русского народа. Сборник В.Даля. М., 1957.

Достоевский — Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972–1990.

Зыкова — Зыкова Г.В. «Ночь перед Рождеством» и «Шинель» Н.В. Гоголя // Статьи о русской литературе. М., 1996.

Корман — Корман Б.О. Лирика Некрасова. Воронеж, 1964.

Лотман — Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя. Л., 1982.

Мельник Типология — Мельник В.И. Типология житийных сюжетов у Некрасова // Некрасовский сборник. XIII. СПб., 2001.

Мельник Проблема — Мельник В.И. «Кому на Руси жить хорошо»: проблема христианского сознания в поэме // Некрасовский сборник. XIII. СПб., 2001.

Мостовская — Мостовская Н.Н. Храм в творчестве Некрасова // Русская литература. 1995. № 1.

Некрасов — Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1981–2000.

Розанов 1990 — Розанов В.В. Уединённое // Розанов В.В. О себе и жизни своей. М., 1990.

Розанов 1995 — Розанов В.В. О писательстве и писателях. М., 1995.

Скатов — Скатов Н.Н. Некрасов: современники и продолжатели. М., 1986.

Страхов 1870 — Страхов Н.Н. Некрасов и Полонский // Страхов Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. Киев, 1897.

Страхов 1875 — Страхов Н.Н. Об иронии в русской литературе // Страхов Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. Киев, 1897.

Фролова — Фролова Т.Д. Незавершённый сатирический цикл Некрасова // Некрасовский сборник. I. М.–Л., 1951.

Чуковский 1971 — Чуковский Корней. Мастерство Некрасова. М., 1971.

Вопросы и задания для самопроверки

Составьте план-конспект по теме «Петербург у Пушкина и Некрасова».
Приготовьте разбор одного из стихотворений Некрасова, входящих в панаевский цикл.
Как вы проведёте урок, озаглавленный некрасовской цитатой: “Стиль, отвечающий теме”?
Постройте план вводной лекции (минут на 20) на тему «История печатания поэмы “Кому на Руси жить хорошо” (проблема текста)».

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА № 2

«Изучение русской поэзии второй половины XIX века на уроках в 10-м классе»

Уважаемые слушатели повышения квалификации!

Контрольная работа № 2 представляет собой перечень заданий. Эта работа подготовлена по материалам четвёртой и пятой лекций. Оценка контрольной работы будет производиться по системе “зачёт/незачёт”. Для того чтобы работа была зачтена, необходимо правильно ответить не менее чем на 3 вопроса.

Выполненную контрольную работу, пожалуйста, отправьте в адрес Педагогического университета “Первое сентября” не позднее 15 декабря. Пожалуйста, используйте присланные вам почтовые этикетки, а в конверт вложите данный бланк или его ксерокопию.

Если у вас имеются вопросы по этой работе или по курсу в целом, пожалуйста, запишите их в поле «Комментарий». Вы получите ответы вместе с проверенной контрольной работой.

Фамилия*:

Имя*:

Отчество*:

Идентификатор: (указан в вашей персональной карточке)*

Задания

1. Проанализируйте стихотворение Некрасова «Железная дорога» — стихотворный размер, лексику, синтаксис, композицию стихотворения; сформулируйте основные мотивы этого стихотворения и укажите его связи с другими стихами поэта.

2. Сопоставьте стихотворение Некрасова «Поэзия» (1839) с другими стихотворениями, посвящёнными теме поэта; покажите полемику Некрасова со своими ранними стихами.

3. В качестве задания классу выберите стихотворения Тютчева и Некрасова для сравнения; укажите подробно, что вы хотели бы получить в качестве результата работы.

4. В качестве задания выберите стихотворения Фета и Некрасова для сравнения; укажите подробно, что вы хотели бы получить в качестве результата работы.

5. Выберите два-три фрагмента из наиболее подходящих, на ваш взгляд, работ о Некрасове для литературоведческого изложения.

6. Сделайте комментированный конспект одной из статей о Некрасове (А.А. Григорьева, А.В. Дружинина или др.).