ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Изучение русской поэзии второй половины XIX века
на уроках в 10-м классе

Лектор: Л.И. Соболев

---

Предлагаемая программа может быть использована как в 10-м классе с углублённым изучением литературы, так и для работы в обычных классах.

План лекций по курсу

№ газеты	Название лекции
34	Лекция 1. Поэтический мир Тютчева.
36	Лекция 2. Поэтика Тютчева.
38	Лекция 3. Жизнь и поэзия Фета. Контрольная работа № 1 (срок выполнения — до 15 ноября 2004 г.)
40	Лекция 4. Основные мотивы лирики Некрасова.
42	Лекция 5. Поэтическое новаторство Некрасова. Контрольная работа № 2 (срок выполнения — до 15 декабря 2004 г.)
44	Лекция 6. Поэзия А.К. Толстого.
46	Лекция 7. Путь Я.П. Полонского.
48	Лекция 8. К.Случевский — предтеча поэзии XX века.
	Итоговая работа

Лекция 1. Поэтический мир Тютчева

Биография Тютчева. Писательская позиция. «Silentium!» как поэтический манифест Тютчева. Круг философских мотивов творчества Тютчева. Хаос и космос у Тютчева. Человек перед лицом природы.

Биография Ф.И. Тютчева

Включая в темы уроков по творчеству любого писателя его биографию, ответственный учитель должен понимать, зачем он это делает. Биографический метод изучения творчества давно уже скомпрометировал себя — и только в школе ещё можно услышать утверждения вроде: “Достоевский рано столкнулся с бедностью, поэтому его герои — бедные люди”. Ю.Н. Тынянов писал в статье «Вопрос о Тютчеве» (1923): “Легко, конечно <...> искать в его биографии, биографии знаменитого острослова, тонкого мыслителя, разгадки всей его лирики, но здесь-то и встречают нас знаменитые формулы: «тайна Тютчева» и «великий незнакомец»” (Тынянов 1977. С. 38). Ещё категоричнее высказался Н.Я. Берковский: “Биографический метод бессилен перед лирикой Тютчева. Биографический метод притязает на объяснение, и к тому же исчерпывающее, всего, что сотворил поэт. В отношении Тютчева загадкой, предметом, требующим особого толкования, становится сама биография — так мало соизмерима она с содержанием и характером его лирической поэзии. Биограф должен проделать обратный путь — не от биографии к поэзии, но от поэзии к биографии, указанное поэзией он должен искать и разыскивать в самой личности поэта, причём это задача нелёгкая: поэзия ставит вопросы, а биография едва в силах на них ответить” (Берковский. С. 9). Изучение биографии писателя должно быть осмысленным: как строит наш поэт свою жизнь, свою биографию, легенду о себе? В чём смысл тех или иных подробностей его биографии?

Предваряя публикацию двух текстов Петра Борисовича Козловского, оказавшего значительное влияние на молодого Тютчева, В.А. Мильчина и А.Л. Осповат пишут: “...оба они принадлежали к одному и тому же достаточно редкому человеческому типу. Речь идёт прежде всего о сочетании вызывающей независимости (и потому обособленности) духовного существования и столь же демонстративной неупорядоченности социального и бытового поведения <...> И для Тютчева (но главным образом в молодости), и для Козловского характерны последовательный адогматизм, санкционировавший разно- и противоречивость высказываний на любые, в том числе и самые ответственные темы, известная толерантность в вопросах политических, национальных и даже религиозных, подчёркнутое нежелание выступать от имени какой бы то ни было партии (группы, кружка). Оба они высказывали только собственную, то есть приватную точку зрения” (Мильчина, Осповат. С. 296).

И.С. Аксаков — первый биограф Тютчева — так определяет характер своего героя: “Ленивый, избалованный с детства, не привыкший к обязательному труду, но притом совершенно равнодушный к внешним выгодам жизни, он только свободно подчинялся влечениям своей в высшей степени интеллектуальной природы” (Аксаков. С. 44). “Можно сказать, — пишет он, — что в тщеславии у Тютчева был органический недостаток. Он любил свет — это правда; но не личный успех, не утехи самолюбия влекли его к свету. Он любил его блеск и красивость; ему нравилась эта театральная, почти международная арена, воздвигнутая на общественных высотах, где в роскошной сценической обстановке выступает изящная внешность европейского общежития...” (Там же. С. 41). И.С. Гагарин, сослуживец Тютчева по мюнхенской дипломатической миссии в 1833–1835 годах, писал через год после смерти поэта (Гагарин уже получил и прочёл оттиск биографического очерка И.Аксакова «Фёдор Иванович Тютчев» из журнала «Русский архив». 1874. № 10): “Его не привлекали ни богатство, ни почести, ни даже слава. Самым глубоким, самым заветным его наслаждением было наблюдать зрелище, которое представляет мир, с неутомимым любопытством следить за его изменениями и делиться впечатлениями со своими соседями” (Гагарин. С. 48). Слово зрелище едва ли случайно возникло у Гагарина; говоря в письме к дочери Анне (Аксаковой) о франко-прусской войне, Тютчев пишет: “Это как бы сценическое представление большой драмы, задуманной и поставленной по всем правилам искусства <...> Зрелище величественное и прекрасное, должен с этим согласиться, но я был бы в отчаянии оказаться его зрителем...” (Тютчев 2. С. 246–247). На следующий день — в письме дочери Дарье — о том же: “...Надо быть грубым животным, чтобы безнаказанно присутствовать при страшном зрелище сего Божьего суда, что совершается над миром” (Там же. С. 248). И в прощальном письме А.Ф. Аксаковой, старшей дочери: “Мне надлежало бы смотреть на себя как на зрителя, которому после того, как занавес опущен, остаётся лишь собрать свои пожитки и двигаться к выходу” (Там же. С. 260). Это лишь несколько примеров из писем Тютчева — из стихотворений назову только «Цицерона». Как видим, театральная метафора неслучайна: К.А. Осповат возводит эту позицию Тютчева к Лукрецию (пользуюсь случаем, чтобы выразить ему благодарность за это указание).

Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры,
С твёрдой земли наблюдать за бедою, постигшей другого,
Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны,
Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.
Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокой
Битве, когда самому не грозит никакая опасность.
Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно
Светлые выси, умом мудрецов укреплённые прочно:
Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду,
Как они бродят и путь, заблуждаясь, жизненный ищут;
Как в дарованьях они состязаются, спорят о роде,
Ночи и дни напролёт добиваясь трудом неустанным
Мощи великой достичь и владыками сделаться мира.
(«О природе вещей». Песнь II. Пер. Ф.Петровского)

Среди разноречивых свидетельств современников важным представляется свидетельство первого биографа: “Он не находил ни успокоения своей мысли, ни мира своей душе. Он избегал оставаться наедине с самим собою, не выдерживал одиночества и, как ни раздражался «бессмертной пошлостью людской», по его собственному выражению, однако не в силах был обойтись без людей, без общества, даже на короткое время” (Аксаков. С. 48).

Я надеюсь, что предлагаемое изложение биографии Тютчева (по необходимости краткое) хотя бы отчасти покажет читателю, как строил свою жизнь этот замечательный человек и поэт.

Тютчев родился 23 ноября 1803 года в селе Овстуг Брянского уезда Орловской губернии (все даты даются по старому стилю). Зимой 1804/05 года семья Тютчевых переезжает в Москву и поселяется в доме родственника, Фёдора Андреевича Остермана, в Малом Трёхсвятительском переулке. В этом доме семья живёт до начала 1810 года, лето проводя в Овстуге. С декабря 1810 года Тютчевы поселяются на Армянской улице (ныне Армянский пер., д. 11), где живут до 1831 года. С приближением французов семья уезжает в Ярославскую губернию, а зимой 1812/13 года — в Овстуг, где в качестве воспитателя девятилетнего Фёдора поселяется Семён Егорович Раич — поэт и переводчик. “Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня, — писал впоследствии Раич, — года через три он уже был не учеником, а товарищем моим, — так быстро развивался его любознательный ум” (цит. по: Пигарёв. С. 11). Влияние Раича было благотворным. “Под его руководством Тютчев превосходно овладел классиками и сохранил это знание на всю жизнь”, — пишет И.Аксаков (Аксаков. С. 13). 22 февраля 1818 года в Обществе любителей российской словесности (ОЛРС) при Московском университете председатель А.Ф. Мерзляков читает стихотворение Тютчева «Вельможа. Подражание Горацию» (по мнению Г.И. Чулкова, это было стихотворение «На новый 1816 год» — см.: Летопись I. С. 27); в марте того же года Тютчев принят в сотрудники Общества.

В 1819 году появляется первая публикация поэта — в Трудах ОЛРС (ч. XIV) напечатано «Послание Горация к Меценату» с подписью Ф.Тютчев. В том же году, осенью, Тютчев принят в число студентов Московского университета; через год он говорит с М.П. Погодиным о недостатках московского университетского образования и о планах перехода в Дерптский университет (см.: Погодин. С. 12). В декабре 1821 года после сданных экзаменов Тютчев получает аттестат об окончании университета со степенью кандидата Отделения словесных наук (низшая учёная степень, дававшая при поступлении на службу право на чин XII класса).

В феврале 1822 года поэт приезжает в Петербург и поступает на службу в Коллегию иностранных дел в чине губернского секретаря (XII класс); в мае он причислен к русской миссии в Мюнхене и в июне выезжает в столицу Баварии. В Мюнхене Тютчев проживёт до 1844 года (за исключением 1837–1839 годов, проведённых на службе в Турине), несколько раз приезжая в Россию и путешествуя по Европе. Первый отпуск, продлившийся с мая 1825 года по январь 1826 года, Тютчев проводит в основном в Москве; в Петербурге он оказывается как раз накануне восстания — откликом на это событие станет стихотворение «14-ое декабря 1825». Г.И. Чулков предложил следующее понимание этого стихотворения: “Декабристы — жертвы безрассудной мысли. Они надеялись, что их подвиг поколеблет самодержавную власть <...> Эта власть, оказывается, по его представлению «вечный полюс», она — «вековая громада льдов», она «железная зима», от дыхания коей всё умирает и гибнет <...> Поэт не стал на сторону этой власти <...> Он зритель исторической трагедии. Он сознаёт несоизмеримость двух противоборствующих начал в этот исторический час <...> Декабристы погибли, потому что они безрассудно противопоставили свои слабые силы огромной силе самодержавия, но они жертвы и кровь их жертвенная <...> Она дымилась среди снегов, как дымится жертва на жертвеннике” (Чулков. С. 72–73). По Тютчеву, считает Чулков, “политические формы сами по себе мертвы; они оживают и приобретают значительность в зависимости от их религиозно-культурного содержания; монархия может быть так же безбожна, как и революция” (Там же. С. 78). Через полвека после Чулкова к этому стихотворению обратился А.Л. Осповат и рассмотрел его в широком контексте: в его статье обсуждается реакция простого народа на декабристский мятеж (как возможный источник строк “Народ, чуждаясь вероломства, поносит ваши имена”); связь тютчевского стихотворения и книги Ж.Ансело «Шесть месяцев в России» (недавно — в 2001 году — выпущенной в русском переводе в издательстве НЛО); личные контакты Тютчева и декабристов (прежде всего Д.И. Завалишина, А.В. Шереметева, И.Д. Якушкина). А.Л. Осповат уточняет смысл стихотворения: “самовластье” не самодержавие, а деспотизм, а “деспотическое правление так же не импонировало Тютчеву, как и насильственный способ его свержения” (Осповат 1990. С. 241). По мнению исследователя, Тютчев считал, что “судьба тиранов (и тирании) не подлежит компетенции смертных, а должна решаться высшим судиёю” (Там же. С. 242); военная революция неизбежно ущемляет суверенитет народа и прямо заимствует приёмы узурпации власти у деспотического правления, с которым борется. Таковы источники исторического пессимизма Тютчева; через несколько лет Тютчев придёт к идее славянского единства.

Летом 1826 года в Париже поэт сочетался браком (по лютеранскому обряду) с Элеонорой Петерсон (урожд. графиней Ботмер); православное венчание совершено 27 января (8 февраля) 1829 года (см.: Летопись I. С. 298–302).

В феврале–марте 1828 года Тютчев знакомится с Генрихом Гейне, приехавшим в ноябре 1827 года в Мюнхен; их отношениям посвящены две работы Ю.Н. Тынянова (статья «Тютчев и Гейне» и незаконченная монография под тем же заглавием — см.: Тынянов 1977). Для учителя могут быть особенно интересны суждения исследователя о тютчевских “переводах” (переложениях) из Гейне; замечу от себя, что полезными оказываются сравнения лермонтовского (точнее, лермонтовских, то есть двух редакций) и тютчевского перевода «Ein Fichtenbaum steht einsam...», а также подстрочника и перевода (например, «Из края в край...» как вариации гейневского «Es treibt dich fort...»). Об отношениях Тютчева и Гейне см. также: Пигарёв. С. 58–64.

В мае 1836 года Тютчев прислал восемьдесят девять своих стихотворений Ивану Сергеевичу Гагарину, который сделал копии с пятидесяти двух стихотворений и показал их Вяземскому, а тот — Жуковскому. В третьем, четвёртом и шестом (вышел уже после смерти Пушкина) томах пушкинского «Современника» были напечатаны большие подборки тютчевских стихов. Общее название — «Стихотворения, присланные из Германии», — по-видимому, не авторское, но кому оно принадлежит, “до сих пор неизвестно” (Современник, комм. С. 136). В третьем томе напечатаны «Утро в горах», «Весенние воды», «Снежные горы», «Цицерон», «Фонтан», «Полдень», «Я помню время золотое...», «Как океан объемлет шар земной...», «Душа хотела б быть звездой...», «Как над горячею золой...», «Silentium!», «Яркий свет сиял в долине...», «О чём ты воешь, ветр ночной?», «Поток сгустился и тускнеет...», «Сон на море» и «Не то, что мните вы, природа...» — подпись Ф.Т., Мюнхен (см.: Современник. III. С. 5–22). В IV томе было напечатано ещё восемь стихотворений. Важно не только то, что Пушкин напечатал, но и то, что оставил за страницами своего журнала. Не напечатал Пушкин таких стихотворений, как «Люблю глаза твои, мой друг...», «Зима недаром злится...», «Нет, моего к тебе пристрастья...» и другие — см.: Николаев 1976. С. 117; исследователь спрашивает: “Почему Пушкиным не были опубликованы многие гениальные стихотворения Тютчева, в то время как светски-проходное, «гейнеобразное» «Двум сёстрам» было опубликовано? Чей вкус сказался на отборе тютчевских стихотворений для «Современника» 1836 года?” (Там же. С. 117–118). Вопрос важный: устоявшейся легенде о “благословении” Тютчева Пушкиным не соответствуют некоторые важнейшие факты, без объяснения которых сам смысл публикации 1836 года будет не вполне понятен.

В мае–июле 1837 года Тютчев проводит отпуск в Петербурге; в июне он получает от Вяземского пятый том «Современника» с посмертными публикациями Пушкина. В журнале есть “вещи прекрасные и грустные, — пишет он Вяземскому. — Это поистине замогильная книга” (Тютчев 2. С. 17). В июне Тютчев пишет стихотворение «29 января 1837» (обоснование датировки см. Осповат 1986); для учителя было бы интересно сравнить три эпитафии Пушкину — Лермонтова, Жуковского и Тютчева. В шестом томе журнала (вышел 12 июля) были напечатаны ещё четыре стихотворения Тютчева: «Там, где горы, убегая...», «Через ливонские я проезжал поля...», «Песок сыпучий по колени...», «Над виноградными холмами...». 3 августа Тютчев назначен старшим секретарём Российской миссии в Турине (столице Сардинского королевства) и вскоре отправляется к месту службы.

14 мая 1838 года Элеонора Тютчева с детьми отплывает из Петербурга на пароходе «Николай I» — она направляется к мужу в Турин. Через четыре дня пути пароход сгорел в море возле порта Любек; почти все пассажиры, в том числе и Элеонора Тютчева с детьми, были спасены. 28 августа 1838 года Элеонора Тютчева умирает, а 17/29 июля 1839 года поэт вступает в брак с Эрнестиной Дёрнберг по православному обряду (католический обряд совершён 29 июля /
10 августа в г. Констанц). Душа любого человека (не только поэта и не только Тютчева) может быть сколь угодно сложно устроенной — в дневнике Жуковского (он в середине октября был рядом с Тютчевым) под 14/26 октября 1838 года появляется запись: “Он горюет о жене, которая умерла мученической смертью, а говорят, что он влюблён в Мюнхене” (цит. по: Пигарёв. С. 99). В пятилетнюю годовщину смерти Эл. Тютчевой поэт писал своей второй жене: “Сегодняшнее число — 9 сентября — печальное для меня число. Это был самый ужасный день моей жизни, и не будь тебя — он был бы, вероятно, последним моим днём” (Тютчев 2. С. 66). В 1841 году за невозвращение из отпуска, полученного ещё в 1839 году, Тютчев исключён из списка чиновников Министерства иностранных дел; в 1843 году (в июне) поэт приезжает в Москву. Среди московских встреч следует упомянуть разговоры с Погодиным — прежде всего о славянах: “...Как мог он, барич по происхождению, сибарит по привычке, ленивый и беспечный по природе, ощутить в такой степени, сохранить, развить в себе чистейшие русские начала и стремления?” (Погодин. С. 25). 11 августа Тютчев уже в Петербурге; он знакомится с А.Х. Бенкендорфом и предлагает шефу жандармов проект привлечения западноевропейских публицистов к защите интересов России. Этот проект был благосклонно принят императором — и осенью, вернувшись в Мюнхен, Тютчев безуспешно пытался склонить на сторону русских интересов Я.Ф. Фалльмерайера, видного немецкого учёного (см.: Пигарёв. С. 111–112; Осповат 1994). Потерпев неудачу с Фалльмерайером, Тютчев сам обращается к политической публицистике: в 1844 году он печатает отдельной брошюрой «Письмо к г-ну доктору Густаву Кольбу, редактору “Всеобщей газеты”» (впоследствии перепечатывалась под заглавием «Россия и Германия»). Я не буду касаться политических идей Тютчева — для этого здесь просто нет места; советую прочесть соответствующие страницы книги К.В. Пигарёва (новый перевод статьи «Россия и Германия», а также статья А.Л. Осповата «Элементы политической мифологии Тютчева» опубликованы во втором «Тютчевском сборнике». Тарту, 1999).

1 февраля 1848 года Тютчев назначен старшим цензором при канцелярии Министерства иностранных дел (Летопись II. С. 71); в 1858 году он назначен председателем Комитета цензуры иностранной (Там же. С. 284). В 1849 году в Париже напечатана французская брошюра Тютчева «Россия и революция», а в 1850 году в журнале «Revue des deux Mondes» — статья «Папство и Римский вопрос». В июле 1850 года происходит сближение Тютчева с Е.А. Денисьевой (Там же. С. 114). Увлечение Тютчева вызвало со стороны Денисьевой “такую глубокую, такую самоотверженную, такую страстную и энергическую любовь, что она охватила и всё его существо и он остался навсегда её пленником, до самой её кончины” (Георгиевский. С. 108). За четырнадцать лет у Денисьевой и Тютчева родилось трое детей; хотя все они записывались в метрические книги под фамилией Тютчевых, это не давало им никаких “прав состояния их отца и они могли быть приписаны только к мещанскому или крестьянскому сословию” (Там же. С. 112). На мой взгляд, лучше всего об отношениях поэта с Е.А. Денисьевой написал Пигарёв (см.: Пигарёв. С. 145–150).

В 1854 году в приложении к журналу «Современник» (№ 3) напечатаны 92 стихотворения Тютчева (их список см.: Летопись II. С. 195–196); в № 5 — ещё 19 (Там же. С. 203); в конце мая получено цензурное разрешение на выход сборника «Стихотворения Ф.Тютчева». Второй сборник, подготовленный И.С. Аксаковым, зятем поэта, вышел в свет в 1868 году. 1 января 1873 года Тютчев тяжело заболел и 15 июля скончался в Царском Селе. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Петербурге.

Писательская позиция. Издания. Прижизненная критика

“Он тщательно избегал не только разговоров, но даже намёков на его стихотворную деятельность”, — писал А.А. Фет, вспоминая о своём любимом поэте (Фет I. С. 134). Известно, что Тютчев в поэзии “всю жизнь ощущал себя дилетантом” (Бухштаб. С. 12). Он не участвовал в издании двух сборников своих стихотворений — впрочем, несколько стихотворений, обнаруженных Тютчевым в сборнике 1868 года, были по требованию автора вырезаны из основного тиража книги (Литературное наследство 2. С. 392–393). Стихи свои он никогда не писал, а лишь записывал, иногда диктовал (см.: Аксаков. С. 83–85), а если записывал, то нередко терял их, дарил (известен анекдот с автографом стихотворения «Как ни тяжёл последний час...», оставленным Тютчевым на столе после заседания Главного управления по делам печати; листок подобрал Пётр Иванович Капнист, литератор, в то время правитель дел Главного управления, и стихотворение впервые опубликовано в «Сочинениях» Капниста (М., 1901. Т. I. С. CXXXIV). “Сколько листов с записями исчезло в мусорных ящиках Главного управления по делам печати, сколько тютчевских фрагментов осталось не зафиксированными на бумаге — даже приблизительно на эти вопросы ответить невозможно”, — пишет современный исследователь (Лейбов. С. 43).

“Скорее всего уже в юности ему открылось «умолчание» — то особое творческое состояние, при котором поэтическое чувство, достигнув накального уровня, страшится растраты в слове и избирает «вдохновенную невысказанность»” — так объясняет особое писательское поведение Тютчева автор книги, посвящённой первому сборнику поэта (Осповат 1980. С. 14). Но он же склонен с некоторым сомнением относиться к скромным самооценкам Тютчева, который о своих стихах пишет как о “бумагомаранье”, “виршах”, “старой исписанной бумаге”, “стихах-подкидышах” и тому подобном. Ведь рассказывая в письме И.С. Гагарину о том, как случайно сгорели его стихи, поэт утешается мыслью о пожаре — не более и не менее как Александрийской библиотеки (Осповат 1980. С. 23). Подобную мысль высказывает И.О. Шайтанов: “...А не легенда ли тютчевская беззаботность, незаинтересованность собственным творчеством? Не было ли это маской, которой прикрывалось уязвлённое самолюбие — уязвлённое непонятостью, незамеченностью, неоценённостью?” (Шайтанов. С. 10). Аксаков объясняет тютчевское пренебрежение к своим стихам иначе: он страдал от “нестерпимого блеска своей собственной неугомонной мысли”, и “в этом блеске тонули для него, как звёзды в сиянии дня, его собственные поэтические творения” (Аксаков. С. 50). Так или иначе, к началу 1850-х годов “образ автора, беззаботного к судьбе своих творений, был уже канонизирован окружающими” (Осповат 1980. С. 40).

О стихотворении «Silentium!» существует огромная литература (см.: Указатель. С. 238 — при этом отмечены работы только до 1973 года). Для учителя могут быть полезны разборы А.И. Журавлёвой (в кн.: Замысел. Труд. Воплощение. М., 1977) и Н.В. Королёвой (в кн.: Поэтический строй русской лирики. Л., 1973). Очень интересны и важны замечания Ю.М. Лотмана: “Поэтический мир тютчевской онтологии реализуется только в слове, но фактически лежит за его пределами. Более того, он лишь с известной напряжённостью актуализируется в слове <...> Это и определено Тютчевым как отношение «невыразимости», борьба с которым и создаёт специфику тютчевского слова, героическую победу пророка над косноязычием” (Лотман. С. 139). Но важно понять не только отдельное стихотворение, но и его место в истории литературы. Об этом пишет А.Л. Осповат: он говорит о «Silentium!» как о свидетельстве “внутреннего кризиса поэзии” — наступала прозаическая эпоха, и Пушкин («Эхо»), Баратынский («Последний поэт») и Лермонтов («Поэт», «Не верь себе») чувствовали этот кризис, а Пушкин и Лермонтов неслучайно обратились к прозе (см.: Осповат 1980. С. 20–23).

С тютчевской отстранённостью от всякого издательского дела связана и проблема текста его стихотворений. На сегодняшний день самое авторитетное издание поэта — двухтомник 1965–1966 годов в серии «Литературные памятники» (подготовил К.В. Пигарёв). Издание 1987 года (в «Библиотеке поэта»), подготовленное А.А. Николаевым, не всеми признаётся, но может быть очень полезным для работы. В обоих изданиях есть раздел «Варианты», где учитель может найти следы редактуры Сушкова, Некрасова, Тургенева (Тютчева редактировали многие) и предложить ученикам сравнить две редакции, показать, как настойчиво пытались разные редакторы “упростить синтаксис, усреднить лексику, сгладить ритмику” (Осповат 1980. С. 46). Приведу несколько примеров. В стихотворении «Итак, опять увиделся я с вами...» Тургенев заменяет во второй строчке эпитет “немилые” на “печальные” (как полагает Ю.М. Лотман, эта строка “звучала шокирующе” (Лотман. С. 122). «Silentium!» в «Современнике» было напечатано в “сушковско-тургеневской” редакции — “И всходят, и зайдут оне” (вместо “Встают и заходят оне”), “Дневные ослепят лучи” (вместо “Дневные разгонят лучи”); другие примеры читатель найдёт в указанных изданиях.

Философские мотивы лирики Тютчева

“У него не то что мыслящая поэзия — а поэтическая мысль”, — писал о Тютчеве И.С. Аксаков (Аксаков. С. 107). Фет в статье «О стихотворениях Тютчева» (1859) отличие поэта видит в том, что “поэтическая мысль только отражение мысли философской и опять-таки отражение её красоты” (Фет 2. С. 150). Похожее соображение можно найти у В.С. Соловьёва в статье «Поэзия Ф.И. Тютчева» (1895): “...Поэзия его была полна сознанной мысли, а его мысли находили себе только поэтическое, то есть одушевлённое и законченное выражение” (Соловьёв. С. 111). Эти цитаты не излишни — ведь вычитывая из стихов поэта его философские воззрения, мы не должны забывать, что перед нами не философский трактат, не изложение системы мировоззрения, а поэзия, искусство. Ю.М. Лотман так определяет отличие поэзии Тютчева от так называемой философской поэзии: “Поэты «философской школы» <...> излагали философские идеи в стихах, которые от этого приобретали декларативный характер”; лирика Тютчева почти всегда вызвана “моментальным впечатлением, острым личным переживанием”. “Тютчев вечным языком говорит о мгновенных впечатлениях” (Лотман. С. 139). И пусть кто-то не согласится с категоричным суждением Л.В. Пумпянского, утверждавшего, что Тютчев “ученик философов, а никак не творец оригинальных систем” (Пумпянский. С. 235) — будем помнить слова самого поэта: “Стихи никогда не доказывали ничего другого, кроме большего или меньшего таланта их сочинителя” (письмо Эрн.Ф. Тютчевой от 13 сентября 1846 г.; цит. по: Бухштаб. С. 30).

Тютчев всегда знал об ограниченности человеческого разума — можно напомнить стихотворение «Фонтан», где “смертной мысли водомёт” рвётся к небу, но осуждён “ниспасть на землю”. Возможно, с этим связано “наличие в наследии поэта прямо противоположных решений одних и тех же вопросов” (Лотман. С. 110). Достаточно сравнить стихотворение «Нет, моего к тебе пристрастья...» (с выраженной в нём жаждой жизни) и «Тени сизые смесились...» (написанное примерно в то же время) с его «Дай вкусить уничтоженья...», чтобы увидеть “прямо противоположные решения” вопроса “бытие/небытие”.

Программное стихотворение Тютчева «Не то, что мните вы, природа...» обычно понимается как поэтическое выражение шеллингианства и возражение тем, кто видит в природе лишь бездушный механизм (нетрадиционное понимание этого стихотворения см. в книге И.О. Шайтанова). Природа живёт, движется, разговаривает — здесь Тютчев во многом перекликается с другими поэтами. Он подчёркивает не статику, не покой, а динамику, вечное движение. Особенно важны переходные состояния природы: смена времён года («Весенние воды») или смена дня и ночи («Тени сизые смесились...»). Противопоставление дня и ночи у Тютчева на первый взгляд означает разграничение “дневной” сферы повседневного, будничного, земного и “ночного” мира мистических прозрений. “Дневной” мир связан с суетой, шумом, ночь — с темой самопостижения. День может ассоциироваться с ликованием жизненных сил, с торжеством гармонии и разума, ночь — с хаосом, безумием. День уподобляется “покрову”, накинутому над “бездной”:

На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканный
Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров...
(«День и ночь»)

Ночь, напротив, обнажает “бездну”, раскрывает самую суть природы — стихию, хаос:

О чём ты воешь, ветр ночной?
О чём так сетуешь безумно?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О! страшных песен сих не пой!
Про древний хаос, про родимый.
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой.
(«О чём ты воешь, ветр ночной?..»)

Душа человека оказывается родственной беспредельному хаосу — она стремится слиться с целым, но это слияние означает уничтожение отдельного “я”. Это слияние/уничтожение сладостно и страшно в одно и то же время. “Общение с хаосом, владение его языком — «инстинкт пророчески-слепой», — пишет Ю.М. Лотман. — В творчестве Тютчева он облекается в образ водоискательства”, который, как показал исследователь, может предстать как “безумье жалкое” («Безумие»), а может выражать “подлинное обретение языка тайной природы”, как в стихотворении «Иным достался от природы...» (Лотман. С. 120).

В письме Эрн.Ф. Тютчевой поэт признавался: “...Чувство тоски и ужаса уже много лет стало привычным состоянием моей души...” (Тютчев 2. С. 178). И в стихах можно найти множество подтверждений этого чувства: вся наша жизнь есть лишь призрак, тающий как радуга («Как неожиданно и ярко...»), как льдина («Смотри, как на речном просторе...»); человек обречён на одиночество перед бездной — “мы в борьбе с природой целой // Покинуты на нас самих” («Бессонница»). Умирает человек — и Тютчев спрашивает себя перед лицом смерти: “...Что всё это значит и каков смысл этой ужасающей загадки, — если, впрочем, есть какой-либо смысл?” (Тютчев 2. С. 256, письмо Эрн. Тютчевой 14 сентября 1871 года). И знаменитое «Природа — сфинкс. И тем она верней...» тоже об этом — об отсутствии смысла. Но и в последних стихах есть совсем другие мотивы — вот, например, из стихотворения «Мотив Гейне» (примерно 1868–1869 годы): “Но всё грезится сквозь немую тьму — // Где-то там, над ней, ясный день блестит // И незримый хор о любви гремит...”.

Л.В. Пумпянский отметил важнейший метод Тютчева — постоянные противопоставления — и объяснил этот метод: “Романтическая метафизика всегда стремилась одним грандиозным мифом охватить и природу, и человечество” (Пумпянский. С. 223 и след.); одно из них — Север–Юг. С Севером связаны холод, сон, “мертвенный покой”; с Югом — жизнь, движение, тепло, но, как показал Ю.М. Лотман, и Юг может быть представлен как полюс зла («Mal’aria»): “радужные лучи”, “высокая, безоблачная твердь”, “тёплый ветр”, “запах роз” — “и это всё есть Смерть!” (Лотман. С. 125–126). Здесь, в стихотворении «Mal’aria», исследователи склонны видеть “преддекадентские мотивы”; в других стихах заметна прелесть “ущерба”, “изнеможенья”, “увяданья”, обаяние самоубийства («Близнецы») (Бухштаб. С. 48).

Общеизвестно значение “ночной темы” в поэзии Тютчева. «Есть некий час в ночи всемирного молчанья...», «Как океан объемлет шар земной...», «О чём ты воешь, ветр ночной...», «День и ночь» — Пумпянский возводит эти стихи к русской поэзии, идущей от Эд. Юнга с его «Ночными размышлениями...» (1745), рано переведёнными на русский язык и повлиявшими на Г.Р. Державина, С.С. Боброва и других поэтов, и к немецким романтикам («Гимны ночи» Новалиса) (Пумпянский. С. 251–252). Здесь намечен путь дальнейших исследований.

Жизнь человеческой души созвучна жизни природы — и в стихотворении «Осенний вечер», и в «Поток сгустился и тускнеет...» — вплоть до позднего «Я встретил вас, и всё былое...». При этом ни природа у Тютчева не даётся в деталях, в конкретике (она явлена предельно обобщённо), ни человек (чаще всего это человек вообще). И важнейшей темой Тютчева становится разлад человека и природы («Певучесть есть в морских волнах...») — изначальный и непреодолимый.

Список литературы

Аксаков — Аксаков И.С. Биография Фёдора Ивановича Тютчева. М., 1997 (Репринтное воспроизведение издания 1886 года).

Берковский — Берковский Н.Я. Ф.И. Тютчев // Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений. 3-е изд. Л., 1987 (Библиотека поэта. Большая серия).

Бухштаб — Бухштаб Б. Русские поэты. Л., 1970.

Гагарин — Тютчев в Мюнхене (Из переписки И.С. Гагарина с А.Н. Бахметевой и И.С. Аксаковым) // Литературное наследство. Т. 97. Фёдор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989 (1991).

Георгиевский — Из воспоминаний А.И. Георгиевского // Литературное наследство. Т. 97. Фёдор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989 (1991).

Лейбов — Лейбов Роман. “Лирический фрагмент” Тютчева: жанр и контекст. Диссертация на соискание учёной степени доктора философии по русской литературе. Тарту, 2000.

Летопись I — Летопись жизни и творчества Ф.И. Тютчева. Кн. 1. 1803–1844. Музей-усадьба «Мураново». 1999.

Летопись II — Летопись жизни и творчества Ф.И. Тютчева. Кн. 2. 1844–1860. Музей-усадьба «Мураново». 2003.

Литературное наследство 2 — Литературное наследство. Т. 97. Фёдор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989 (1991).

Лотман — Лотман Ю.М. Поэтический мир Тютчева // Тютчевский сборник. Таллин, 1990.

Мильчина, Осповат — Мильчина В.А., Осповат А.Л. Из наследия П.Б. Козловского // Тютчевский сборник. Таллин, 1990.

Николаев 1976 — Николаев А.А. О тютчевских “циклах” «Современника» // Русская литература. 1976. № 4.

Осповат 1980 — Осповат А.Л. “Как слово наше отзовётся...”: О первом сборнике Ф.И. Тютчева. М., 1980.

Осповат 1986 — Осповат А.Л. Две реплики Тютчева по поводу смерти Пушкина // Пушкин и русская литература. Рига, 1986.

Осповат 1990 — Осповат А.Л. О стихотворении «14-ое декабря 1825» (К проблеме “Тютчев и декабризм”) // Тютчевский сборник. Таллин, 1990.

Осповат 1994 — Осповат А.Л. Тютчев и заграничная служба III отделения // Тыняновский сборник. Пятые тыняновские чтения. Рига, 1994.

Пигарёв — Пигарёв К. Жизнь и творчество Тютчева. М., 1962.

Погодин — Тютчев в дневнике и воспоминаниях М.П. Погодина // Литературное наследство. Т. 97. Фёдор Иванович Тютчев. Кн. 2. М., 1989 (1991).

Пумпянский — Пумпянский Л.В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. (Статья «Поэзия Ф.И. Тютчева», 1928.)

Современник — Современник. Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным. Т. 1–4. М., 1987 (Факсимильное издание).

Современник, комм — Современник. Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным. Приложение к факсимильному изданию. М., 1987 (комментарии В.А. Мильчиной).

Соловьёв — Соловьёв В.С. Литературная критика. М., 1990.

Тынянов 1977 — Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

Тютчев 2 — Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1980.

Указатель — Ф.И. Тютчев. Библиографический указатель произведений и литературы о жизни и деятельности. М., 1978.

Фет I — Фет А. Мои воспоминания М., 1992. Ч. 1 (Репринтное воспроизведение издания 1890 года).

Фет II — Фет А.А. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1982.

Чулков — Чулков Георгий. Стихотворение Тютчева «14-е декабря 1825» // Урания. Тютчевский альманах. Л., 1928.

Шайтанов — Шайтанов И.О. Ф.И. Тютчев. Поэтическое открытие природы. М., 1998.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ

1. Прочитайте статью Некрасова «Русские второстепенные поэты». Что, по вашему мнению, является главным в этой статье?

2. Проанализируйте стихотворение «Silentium!» и сравните свой разбор с любым из перечисленных в Указателе (см. список литературы).

3. Сравните стихотворение Тютчева «Бессонница» со стихотворением Пушкина «Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы».

4. Прочтите книгу Шайтанова (см. список литературы) и ответьте на вопрос: можно ли (или нельзя) говорить об эволюции Тютчева?