ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО

Наталья ИВАНОВА

---

ИВАНОВА Наталья Фёдоровна (1957) — кандидат филологических наук, доцент, и.о. заведующего кафедрой русской литературы Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого.

Об одном “музыкальном моменте” в пьесе Чехова «Три сестры»

О музыке в пьесе Чехова «Три сестры» написано достаточно много¹. Мы остановимся только на одном “музыкальном моменте”, представляющем особенный интерес.

Вершинин в третьем действии пьесы поёт: “Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны…”.

В художественную ткань драматического произведения Чехов часто и с различными целями включал музыкальные “эпизоды”. Это могла быть просто инструментальная музыка без слов, передающая или создающая определённое эмоциональное настроение, мог быть музыкальный фрагмент со словами — “сюжетный”.

Вершинин в пьесе поёт начало арии Гремина из оперы П.И. Чайковского «Евгений Онегин».

Любви все возрасты покорны,
Её порывы благотворны
И юноше в расцвете лет
Едва увидевшему свет,
И закалённому судьбой
Бойцу с седою головой.
Онегин, я скрывать не стану,
Безумно я люблю Татьяну.
Тоскливо жизнь моя текла,
Она явилась и дала,
Как солнца луч среди ненастья,
Мне жизнь и молодость,
Да, молодость и счастье!²

Как известно, опера Чайковского не музыкальная иллюстрация к роману Пушкина, а самостоятельное музыкально-драматическое произведение. В пушкинских образах Чайковский выделил и высветлил черты, придававшие им сценическую чёткость, законченность. Композитор осмелился видоизменить ситуацию, начертанную Пушкиным. Так, в романе муж Татьяны “попросту не имеет имени, его нет смысла выделять, он не более как функциональная единица привычного «хаоса впечатлений»”³. Он — “важный генерал”, “князь”, родня и друг Онегина, с ним на “ты”, богат, знатен, имеет модный дом, “в сраженьях изувечен <…> его ласкает двор”. Пушкин ни словом не обмолвился о возрасте генерала⁴ — он друг Онегина, возможно, старше, но, во всяком случае, должен быть хотя бы одного поколения.

Этот литературный образ в опере получил и развитие, и иное звучание. Чайковский по-своему “договорил” Пушкина. Во-первых, генерал получает фамилию — Гремин и, скорее всего, не случайно. В романе Р.М. Зотова «Два брата, или Москва в 1812 году» (1850) впервые встречается персонаж с практически таким же именем — генерал Громин⁵. В беллетристике широко использовался традиционный приём образовывать фамилии героев от названия рек — Онегин, городов — Рославлев, существительных — Правдин, Силин, Громин. Гипотетически можно предположить, что зотовский герой, генерал Громин, является в какой-то степени прототипом персонажа Чайковского. Генерал — “закалённый боец с седою головой”, известен своими подвигами, у него блестящая карьера, его “ласкает двор”, он честен, благороден.

Чайковский был хорошо знаком с сыном Зотова — Владимиром Рафаиловичем, не мог не читать пользующиеся широкой известностью и часто переиздававшиеся романы Р.М. Зотова, и, возможно, это послужило причиной использования такой фамилии для героя-генерала. Чайковский только несколько изменил фамилию, сделал её более мягкой — Гремин. Герой с такой звучной, запоминающейся фамилией мог быть только положительным персонажем, героем. Фамилия Гремин не просто обозначала конкретного человека, а непременно крупного деятеля, военачальника. И, видимо, поэтому оперный генерал Гремин под пером либреттиста Чайковского становится благородным, сильным и независимым человеком, опорой и другом Татьяны.

Композитор показывает восторженную любовь Гремина к жене, по-своему переистолковав знаменитый пушкинский афоризм “Любви все возрасты покорны” и добавив строки, подчёркивавшие преклонение героя перед чистотой Татьяны: “Она блистает, как звезда во мраке ночи в небе чистом, и мне является всегда в сиянье ангела лучистом!”. Чайковский использует традиционные романтические штампы, которые часто встречаются и в поэзии, и в популярных романсах.

Глубоко нравственное чувство не позволяет Татьяне пожертвовать счастьем близкого человека, что психологически оправдано. Его Татьяна (Чайковского) духовно связана с Греминым.

Образ Гремина, так поднятый в опере по сравнению с литературным образом, предстаёт перед нами зрелым, много пережившим человеком, исполненным большого достоинства и благородства. Этот поэтический и психологически углублённый музыкальный образ Гремина раскрывается в басовой арии, исполняемой andante sostenuto — спокойно, сдержанно, и в нотах арии почти на каждой строке pp — pianissimo — очень тихо. Ария полна величавого благородства, торжественности.

С другой стороны, Чайковский определённо указывает на возраст генерала — “закалённый судьбой боец с седой головой”. Интересно, что Гремина стариком представил не только композитор (опера написана в 1878 году), но и Ф.М. Достоевский. В пушкинской речи (1880) Достоевский, обращаясь к «Евгению Онегину», постоянно упоминает старика-генерала: “Кому же, чему же верна? Каким это обязанностям? Этому-то старику генералу <…>? Да, верна этому генералу, её мужу, честному человеку, её любящему, её уважающему и ею гордящемуся”, он просто честный старик, муж молодой жены, “в любовь которой он верит слепо, хотя сердца её не знает вовсе, уважает её, гордится ею, счастлив ею и покоен”. И далее: “…Чистая русская душа решает вот как: «Пусть, пусть я одна лишусь счастия, пусть моё несчастье безмерно сильнее, чем несчастье этого старика, пусть, наконец, никто и никогда, а этот старик тоже, не узнают моей жертвы….»”⁶. Достоевский обращается не столько к роману, сколько к опере, и получается не Пушкин, а скорее Чайковский.

И открытие памятника Пушкину, и речь Достоевского при этом не могли пройти мимо внимания студента-Чехова⁷ и, можно не сомневаться, оставили след в сознании начинающего писателя. Кстати, разночинная интеллигенция именно в «Онегине» Чайковского ощутила своё родное произведение. Чайковскому удалось передать в опере приметы своего времени через судьбы героев в мыслях и чувствах людей другой эпохи (Ленский и Гремин), подчеркнуть то, что отражает типические черты века. Композитор, что, на наш взгляд, очень важно, создал образ положительного героя, сделав его современникам близким и понятным. С другой стороны, осовременив героев, композитор придал “концепции Пушкина иное освещение и завершил романтическую линию в перспективе своей эпохи”⁸. Музыка Чайковского ответила на эмоциональные запросы множества людей и ответила в понятных звукосочетаниях правдивейшего и искреннего художника, который удовлетворил ожидания и претензии слушателя по отношению к музыке как искусству романтическому.

Чехов в пьесе «Три сестры» также обращается не к Пушкину, а Чайковскому, он ближе по характеру своего художественного творчества, мышления, мировосприятия, не случайно его называют “литературным спутником” Чайковского.

Чехов понимал исключительную силу выразительности музыки, и не случайно её так много в пьесе «Три сестры».

Прологом к возникновению лирической сюжетной линии “Вершинин — Маша” является музыка, игра на пианино Тузенбаха.

Т у з е н б а х. <…> Сегодня у вас с визитом будет наш новый батарейный командир Вершинин. (Садится у пианино.)

О л ь г а. Ну, что ж! Очень рада.

И р и н а. Он старый?

Т у з е н б а х. Нет, ничего. Самое большое, лет сорок, сорок пять. (Тихо наигрывает.).

Начинается музыкальное развитие темы Маша — Вершинин, причём ария Гремина, к которой обратится Вершинин, — своего рода “кульминация” — начинает подготавливаться гораздо раньше. Обращение к арии Гремина оказывается “мотивированным”.

Маша не сразу, но вспоминает Вершинина: “Неожиданно земляка увидели. (Живо.) Теперь вспомнила! Помнишь, Оля, у нас говорили: «влюблённый майор». Вы были тогда поручиком и в кого-то были влюблены, и вас все дразнили почему-то майором…”.

У Чайковского: “Её порывы благотворны и юноше в расцвете лет, едва увидевшему свет…” И Вершинин говорит: “Да, когда меня звали влюблённым майором, я был ещё молод, был влюблён…”

Но, оказывается, любовные порывы не чужды “и закалённому судьбой бойцу с седою головой”. До встречи с Машей — “Тоскливо жизнь моя текла”. Не случайно Вершинин говорит: “…Сколько, однако, у вас цветов! <…> У меня в жизни не хватало именно вот таких цветов <…> если бы начинать жизнь сначала, то я не женился бы… Нет, нет!”. Маша появилась, “и дала <…> молодость и счастье”.

Музыкальная фраза из арии Гремина ещё не “прозвучала”, но её появление самим текстом пьесы подготовлено, и она несёт свой эмоционально-смысловой заряд, становится выразительным средством в художественной системе Чехова.

Вершинин в ночь пожара говорит: “Сегодня у меня какое-то особенное настроение. Хочется жить чертовски… (Поёт.) «Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны…»”.

Он поёт. Слова оперного либретто не проговорены, а спеты с искренней приподнятостью, волнением. Преимущество музыки перед литературой заключается в возможности передачи более сильных чувств и настроений — у неё более тонкий язык в передаче душевного настроения. Не случайно Чайковский часто любил повторять слова Гейне: “Где кончаются слова, там начинается музыка”.

Музыка создаёт особую поэтическую атмосферу, проявляет внутренний мир Вершинина, его переживания, психологическое состояние, обогащает наше представление о его эмоциональной сфере, мы входим в сложный мир человеческого чувства. Донести до зрителя живое, трепетное чувство любви во всей трагичности, полноте, обречённости — такова задача драматурга. Для этого он переводит словесный текст на язык музыкальный. Музыка выполняет функцию раскрытия внутреннего мира героя в особой, сложной жизненной ситуации.

Зарево пожара. Атмосфера накалена. Персонажи сконцентрированы на небольшом пространстве — доме Прозоровых. Все возбуждены, все говорят. В момент опасности, сильного эмоционального напряжения герои “проявляют” себя — высказывают затаённые мысли, проявляют чувства. Раскрывает перед сёстрами свои истинные чувства и поступки Андрей, произносит беспощадный приговор себе Чебутыкин. Именно в ночь пожара Вершинин сообщает о том, что их бригаду переводят куда-то далеко. Предстоит разлука с любимой женщиной, гибнет надежда на счастье, а он философствует о том, какая будет жизнь через “каких-нибудь двести-триста лет”. У него “какое-то особенное настроение. Хочется жить чертовски…”. И от полноты этого ощущения Вершинин поёт начало арии Гремина: “Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны… (Смеётся.)”.

Чехов однажды в письме заметил: “Когда я пишу, я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам”. Попробуем рассмотреть эти “субъективные элементы”.

Почему Вершинин исполняет именно это музыкальное произведение, арию Гремина?

Певец-исполнитель музыкального произведения, как правило, сливается с образом лирического героя, становится его “двойником”. Гремин для Вершинина является символом недосягаемого счастья — князь, прекрасная карьера, генерал, красивый дом, любимая жена. “Быть счастливым, как Гремин, это настоящее, подлинное”⁹. Вполне возможно, что здесь, в далёкой провинции, он, командир бригады, мечтает о таком полном человеческом счастье.

Однако чеховский герой обращается к басовой партии. Многоговорящий Вершинин скорее всего баритон¹⁰, он “надевает”, “примеряет” басовой партией не свою маску — героическую роль, он не Гремин, ни в судьбе, ни в чувствах, признаётся в любви не своей жене, оставляет любимую (ли?) женщину, покоряясь обстоятельствам. Настоящий герой у Чайковского получается, а у Чехова — нет. В словах и поступках Вершинина происходит несовпадение этического и эстетического начала, музыкальный образ Гремина помогает Чехову раскрыть несостоятельность его литературного “двойника”. Мы видим внутреннее бессилие, обречённость чеховского героя, иронию автора над первоначальными намерениями Вершинина, в общем-то, субъективно честными и искренними. “Неизменное реалистическое чутьё Чехова подсказывает ему, что о людях нельзя судить по тому, что они сами говорят (в данном случае — поют. — Н.И.) о себе. И, доверяя героям самохарактеристики или отзывы о других героях, он подвергает эти суждения проверке жизнью. А логика жизни (выраженная у Чехова чаще всего в своём противоположном качестве — как чудовищный алогизм) разбивает человеческую логику”, — как справедливо отметила Э.А. Полоцкая¹¹.

Вершинин, напевая арию, обращается к Маше, и она принимает её, отвечая: “Трам-там-там…” Умная, душевно тонкая, знающая и понимающая музыку, Маша не отвечает Вершинину ни музыкальной фразой, ни просто музыкой, хотя в пьесе неоднократно будут присутствовать свидетельства, что Маша “играет на рояле чудесно” (Тузенбах), “чудесно играет!” (Кулыгин). Однако жизнь сложилась так, что она “уже забыла. Три года не играла… или четыре” (Ирина), а главное — “здесь в городе решительно никто не понимает музыки, ни одна душа, но <….> Марья Сергеевна играет великолепно, почти талантливо <…> Уметь играть так роскошно и в то же время сознавать, что тебя никто, никто не понимает!” (Тузенбах). Возможно, Маша не очень надеется на полное понимание Вершининым, возможно, слишком реально понимает, что чувство их обречено. И поэтому она просто отвечает: “Трам-там-там…”¹².

Гремин признаётся в любви к своей жене — Татьяне Греминой. Не Лариной. В оперном либретто читаем: “Внимание гостей привлекает появление княгини Греминой… Гостиная в доме Греминых”.

Но Маша не Татьяна Гремина.

Игорь Северянин в «Поэзошпильке»¹³ (1915) обращается к этому образу:

Ты говоришь: “Татьяна Гремина
Совсем неправильно овсемена
Как чудо девичьей души<…>
Онегина
… отвергла для того,
Чтоб отомстить ему за прошлое
И выставить причину пошлую
Как… честь супруга своего <…>

И далее:

…лицемерно, свысока
Ответила княгиня Гремина,
Та, кто в мечту страны овсемена:
— Другому буду век верна.
Как это холодно и каменно!
Любовь воскликнула бы пламенно:
“Я рада, что тебе нужна!”

Маша воскликнула: “Я рада, что тебе нужна!” — и это обернулось для неё трагедией. Её чувство сталкивается с грубой действительностью, под влиянием рокового стечения обстоятельств, изменить которые ни Вершинин, ни она не в состоянии, происходит полное крушение надежд на счастье. И прозвучавшие строки “Любви все возрасты покорны, её порывы благотворны” получают иное “звучание”, ироническое — “благотворны” ли? В словесном и музыкальном выражении арии всё-таки два автора — не только Чайковский, но и Пушкин.

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Её порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют —
И жизнь могущая даёт
И пышный цвет, и сладкий плод.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвый след:
Так бури осени холодной
В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг.
(«Евгений Онегин», гл. 8, XXIX)

И в пьесе Чехова получают “звучание” пушкинские строки — “в возраст поздний и бесплотный, на повороте наших лет, печален страсти мертвый след”. И хотя Чехов тяготеет к романтически взволнованному Чайковскому, он, как истинный художник, не может отступить от правды жизни и оказывается ближе мудрому, всевидящему Пушкину.

Примечания

1 Тамарли Г.И. Музыкальная структура пьесы «Три сестры» // Поэтика драматургии А.П. Чехова. Ростов-на-Дону, 1993. С. 37.

Сахарова Е.М. Ваш А.Чехов, сверхштатный племянник (К творческой истории пьесы «Три сестры») // Чеховиана: Чехов в культуре ХХ века. М., 1993. С. 76–83.

Рейфилд П.Д. «Тара-ра-бумбия» и «Три сестры» // Чеховиана: Чехов в культуре ХХ века. М., 1993. С. 98–101.

2 Чайковский П.И. Евгений Онегин. Избранные отрывки из оперы. М., 1981. С. 38–39.

3 Об этом см.: Кошелев В.А. «Онегина» воздушная громада… СПб., 1999. С. 89.

4 Интересны наблюдения О.А. Проскурина, который предлагает сначала обратиться к рукописи Пушкина, к концовке 7-й главы. Черновые варианты XXV строфы дают любопытные чтения: “А глаз меж тем <с неё> не сводит / Какой-то (старый) генерал” (вариант: “Мужчина важный пожилой”). Далее исследователь показывает, как “муж-генерал”, резко контрастный былым идеалам Татьяны, утратив прямое указание на возраст, утрачивает и первоначальную полукомическую трактовку (“…И всех выше // И нос и плечи подымал // Вошедший с нею генерал”) и превращается в близкого приятеля Онегина, человека его круга. Меняется его возраст — меняется и его структурная функция в романе. Об этом подробнее: Проскурин О. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М., 1999. С. 191–192.

5 Благодарю В.А. Кошелева за указание источника.

6 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Л., 1984. Т. 26. С. 140.

7 См.: Летопись жизни и творчества Чехова М., 2000. Т. 1. С. 71. Громов М. Чехов. М., 1993. С. 64–65.

8 Розанова Ю. Оперное творчество Чайковского // Оперы Чайковского. М., 1970. С. 90.

9 Указ. соч. С. 66.

10 С.В. Фролов, зав. кафедрой истории русской музыки Санкт-Петербургской консерватории, в устной беседе высказал интересное наблюдение, что чеховский Вершинин скорее всего баритон, ему соответствует партия Онегина. Они и появляются на сцене с одинаковыми, созвучными репликами: “Я рад!”, “Я очень, очень рад”. Тенор в пьесе скорее всего Тузенбах, слишком много общего у него и в характере, и в судьбе с Ленским. Благодарю С.В. Фролова за эти обоснованные сопоставления.

11 Полоцкая Э.А. О поэтике Чехова. М., 2000. С. 30.

12 Об этом см.: Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1974–1985. Соч. Т. 13. С. 423–424, 429, 443.

13 Северянин И. Соч.: В 5 т. СПб., 1995. Т. 2. С. 270.