КНИЖНАЯ ПОЛКА

Б.Ф. Егоров. От Хомякова до Лотмана. М.: Языки славянской культуры, 2003. 368 с. (Studia Philologica).

Бориса Федоровича Егорова нет необходимости представлять филологам: его книги по истории русской критики — необходимое подспорье для каждого, изучающего этот предмет в вузе, а недавно выпущенная научная биография Юрия Михайловича Лотмана стала чем-то вроде бестселлера. Специалисты более узкие знают его замечательные статьи о русской литературе и культуре, печатавшиеся в тартуских и петербургских сборников; студенты разных вузов слушали его лекции. И всё-таки новая книга учёного оказалась несколько неожиданной.

В аннотации сказано, что её составили “23 научно-популярные” статьи Бориса Федоровича. Действительно, по простоте и естественности языка с ними трудно состязаться любому популяризатору — а ведь Егоров был другом и соратником Лотмана, которого в простоте не заподозришь. И в то же время глубина проработки материала, широта его захвата (например, обилие на страницах книги незаслуженно забытых имён) как-то не позволяют говорить о “популярности”. Тут что-то другое, “ещё не ведомое” нашей науке о словесности…

Рассуждая в специальной статье о национальной специфике русской литературной критики, Егоров выделяет восемь её отличительных особенностей, которых нет в критике других европейских литератур. И на последнее, восьмое месте ставит хаотичность, отсутствие плана, характерное для статей и Аполлона Григорьева, и Хомякова, и большинства других. Возможно, составляя этот список, учёный думал и о своём методе работы — прямо противоположном описанному. У него план, чёткая структура — наоборот, всегда на первом месте. Даже описывая такие, казалось бы, трудно поддающиеся определению и классификации явления, как русский характер или упомянутое уже своеобразие русской критики, он умудряется (в лучшем смысле этого слова) всё разложить по полочкам — структуралистская выучка даёт о себе знать. Однако другую особенность национальной критики — публицистичность, обращённость не к эстетике, а к жизни — Егоров оставляет в своём творческом багаже.

Особенно это относится к его “плутарховым парам” — сравнительным парным описаниям различных русских писателей и критиков: Гоголя и Булгакова, Боткина и Герцена, Добролюбова и Чернышевского. Особенно убедительны его рассуждения о последней паре: Борис Фёдорович решительно восстаёт против трактовки двух этих критиков как “близнецов-братьев”, характерной для многих работ советского времени. “Единство основ мировоззрения, — утверждает учёный, — нисколько не сглаживает их человеческого и творческого разнообразия”, “лишь ярче проявляет их глубокую оригинальность”.

Многие статьи посвящены сложным и очень актуальным сегодня проблемам литературы и жизни: например, русскому славянофильству и его основным представителям; русскому национальному характеру, взаимодействию русской литературы и Православной Церкви. Так, рассуждая
о восприятии Церковью личности и творчества Пушкина, он находит единственно верный тон в освещении этой проблемы: не преувеличивая атеизма поэта и не впадая в модное ныне упоение пушкинской религиозностью, исследователь точно описывает и анализирует факты, в полном смысле слова опирается на них, а не на собственные фантазии, как это нередко делают другие.

Несколько статей посвящено личности и учению М.Бахтина, в том числе и в сопоставлении его с Лотманом. И здесь Егоров находит разумный компромисс: не сталкивает двух великих учёных ХХ века лбами, не противопоставляет их друг другу, а ищет и находит точки соприкосновения, объясняет явные недоразумения — в общем, делает всё, чтобы современному читателю было проще разобраться во взаимоотношениях двух авторитетнейших литературоведов, опираться в равной степени на идеи того и другого в практике анализа литературных явлений.

Наконец, последний раздел книги — «Литературное краеведение». Принято считать, что крупные учёные никогда не “опускаются” до таких “мелочей”. Егоров и тут — исключение: в книгу включены его работы «Жуковский и Тарту», «Огарёв и Нижний Новгород», «А.Григорьев в Петербурге и Оренбурге»; от многочисленных сочинений на эти и подобные темы провинциальных краеведов-дилетантов статьи Бориса Фёдоровича отличает опять-таки точное и глубокое знание предмета (и, что не менее важно, широкого литературного контекста), а также полное отсутствие тяги к фантастическим допущениям и сногсшибательным открытиям: только то, что было на самом деле и зафиксировано в источниках. Так, рассуждая по поводу официальной автобиографии Бахтина, в которой тот пишет о своей учёбе в Германии, Егоров, несмотря на явные симпатии к своему герою, всё-таки констатирует, со ссылкой на разыскания своих менее известных коллег, что Бахтин “закончил лишь 4-й класс Одесской гимназии”, всё же остальное добирал самообразованием. Мифотворчество, даже опирающееся на собственные “признания”, объективного учёного не устраивает: он предпочитает факты.

В заметке от автора Борис Фёдорович пишет, что собранные в книге статьи характеризуют “разные этапы и склонности” его научной деятельности; для этого статьи прежних лет печатаются “без модернизации и добавлений”. И это позволяет не только увидеть, как полагает учёный, “исторические прикреплённости и исторические возможности наших трудов ушедших лет”, но и ещё раз убедиться в безупречной объективности исследователя, даже к собственным трудам предъявляющего строгий критерий фактической точности. Именно поэтому он завершает своё вступление много стоящими словами: “Я тогда далеко не всё мог сказать, что хотел, но за то, что сказано, мне не стыдно”.

Ю.ОРЛИЦКИЙ