Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №17/2004

Я иду на урок

Готовимся к сочинению. Темы 343, 350, 357, 358, 370

Готовимся к сочинению
Темы 343, 350, 357, 358, 370

Татьяна ШВЕЦ,
г. Ульяновск


№ 343

“Дела определяются их целями: то дело называется великим, у которого велика цель” (А.П. Чехов). (По одному или нескольким произведениям русской литературы ХХ века)

Цель — понятие субъективное и изменчивое. Великая цель гораздо меньше подвергнута коррозии и переменчивости, потому что она всегда бывает общественно значима, а следовательно, и более устойчива к внешним и личностным влияниям. Ещё недавно великими целями были построение социалистического, а затем и коммунистического общества, покорение космоса, обретение собратьев по разуму во внеземном пространстве и тому подобное. Первые две сегодня мыслятся как великое историческое заблуждение, последние две не утратили своей актуальности, но оказались отодвинуты другими неотложными целями и задачами: борьбой с экономическими сложностями, бедностью, запущенной донельзя экологией. Представляется целесообразным раскрывать предложенную тему на материале бесспорном, очевидном, не вызывающем скептицизма. Таким материалом видится проза, связанная с темой Великой Отечественной войны.

В зависимости от материала, который изучался в данной школе, могут быть привлечены к разговору и Б.Васильев («В списках не значился», «А зори здесь тихие…»), и Ф.Абрамов (роман «Братья и сёстры»), и В.Гроссман («Жизнь и судьба»), и Ю.Бондарев («Горячий снег»), и весь корпус военной прозы В.Быкова. Цель действительно велика и значима для всех: победа над врагом и освобождение земли отцов. В свете этой цели всякое дело приобретает статус великого, будь то батарея Дроздовского или Кузнецова в «Горячем снеге» Бондарева, немыслимые усилия баб в «Братьях и сёстрах» Абрамова, спокойная решимость усвятских мужиков остановить врага в «Усвятских шлемоносцах» Носова, дом Грекова, который один, по сути, разрушает безукоризненный, выверенный до мелочей замысел немцев в романе Гроссмана «Жизнь и судьба», или дневник подростка из «Блокадной книги» А.Адамовича и Д.Гранина. А разве не поднимается над своим первоначальным ужасом Плужников в повести «В списках не значился» Васильева и не превращает каждое своё деяние, большое и малое, в страшное для врага, и разве хрупкие девчонки из «Зорей…» того же автора не остановили немецкий десант? А немолодые крестьяне Степанида и Петрок из «Знака беды» Быкова — разве они не напоминали каждый день полицаям и немцам о том, кто на хуторе Голгофа настоящий хозяин, а кто только квартирант?

Вероятно, стоит напомнить ребятам и о недавнем фильме «Звезда», снятом по старой повести Э.Казакевича молодым режиссёром. Не случайно премьера этого фильма состоялась в Артеке, в присутствии огромной детской аудитории. И это “поколение выбравших пепси” было тронуто фильмом до слёз.

Великая цель, таким образом, превращает любое дело в значительное, укрупняя масштаб привычной работы до деяния. Великая цель и рядового человека способна превратить в мифологического богатыря (Тёркин Твардовского, Сашка Кондратьева, тот же Плужников, перед которым обнажает голову немецкий генерал).

№ 350

“Счастья достигает тот, кто стремится сделать счастливыми других и способен хоть на время забыть о своих интересах, о себе” (Д.С. Лихачёв). (По одному или нескольким произведениям русской литературы ХХ века)

Раскрывая эту тему, можно предложить учащимся для осмысления под углом зрения данной формулировки роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита», «Матрёнин двор» А.Солженицына, рассказы Л.Петрушевской «Я люблю тебя», «Новые Робинзоны» и другие.

Как и в первом случае, сначала необходим разговор о счастье вообще, потому что категория эта не очень освоена нами как в контексте классики, так и в контексте советской литературы. Причин тому много, очевидно одно: это отнюдь не главная составляющая нашей ментальности, для нас гораздо естественнее звучат привычные афористические определения: “На свете счастья нет, но есть покой и воля”, “привычка свыше нам дана — замена счастию она”.

Итак, вместо счастья — душевный покой, гармония, равновесие, наконец — моральное удовлетворение. Счастье в формуле, которая предложена Д.С. Лихачёвым, предполагает самопожертвование и самоотдачу, а это, опять-таки в согласии с национальной традицией, привилегия женщины. Вот почему выбраны те произведения, которые названы в начале комментария.

Маргарита в романе Булгакова отвергла все преимущества прежней жизни: роскошный особняк, любящего мужа, комфорт, материальное благополучие — ради любви, навстречу которой она в роковой день вышла из дома с жёлтыми тревожными цветами в руках. Она была одарена всем, но сама роли дарителя ещё не знала, потому была так невыносимо несчастлива. Только полюбив, героиня обрела эту драгоценную способность и стала счастливой в нашем понимании этого слова. Забыв себя, она становится помощницей, нянькой, секретарём, сиделкой — кем угодно, а не только возлюбленной своего Мастера. По крайней мере, это не самое главное в том, что принесла Маргарита в убогое жилище Мастера, потому эта сфера отношений героев остаётся за семью печатями. Эти перемены превращают Маргариту в духовное существо, наделённое сверхъестественными способностями (ночной полёт, бал сатаны). Теперь у неё нет интересов, отдельных от интересов Мастера, теперь его цель — роман о Понтии Пилате — становится её целью. Забыв о себе, она становится всемогущей и нечеловечески красивой. В своей самоотверженности эта новая Маргарита способна подняться ещё выше: получив право на исполнение любого желания, она просит не за себя, не за Мастера, а за несчастную Фриду, детоубийцу. О чём это говорит? О счастливой полноте её жизни. Такой может быть логика движения мысли в контексте романа «Мастер и Маргарита».

Счастлива ли Матрёна из рассказа Солженицына? Да, если вспомнить об авторской характеристике героини: лёгкий, весёлый нрав, неизменное равновесие. Всё потому, что и эта героиня живёт не для себя, а для других. Родня и просто знакомые, соседи знают привычную готовность Матрёны помочь всем и вся, не имея в самых тайных помыслах корысти, и эксплуатируют её самым бессовестным образом, да ещё и посмеиваются за спиной над её неряшеством и неумением вести собственное хозяйство. Ни тебе “обзавода”, ни скотины, ни огорода толкового. Со стороны посмотреть — неудачница, а по мерке писателя — счастливая праведница, потому что живёт в ладу с собой и с целым миром.

Героиня рассказа Л.Петрушевской тоже может быть отнесена к этому национальному женскому типу. Жизнь героини рассказа «Я люблю тебя» спрессована в череду забот о матери, муже, детях, учениках, но никогда — о себе. “Она давно уже плюнула на свою косу и ямочки… шила себе платья сама по особому незатейливому фасону, длинные и мешковатые, чтобы скрыть полноту и штопаные чулки”. При всей незадачливости героиню можно назвать счастливой, потому что её самоотверженность достигла цели: дети удались и не оставили её в беспомощности, а самое главное: муж-красавец, из которого она неустанно делала в глазах детей идола, реально возвращается в лоно семьи и утверждается в своём праве царить в ней посмертным признанием жены: “Я люблю тебя”.

Герои рассказа Л.Петрушевской «Новые Робинзоны» счастливо избегают гибели в ситуации условной опасности тоже потому, что они думают о себе не по отдельности, как, допустим, герои «Гигиены», но как о неделимом целом, как о семье. Поэтому не только спасаются сами, но и становятся своего рода “Ноевым ковчегом” для посторонних людей: безродных старух, детей-подкидышей. “Продуктивность” формулы счастья Д.С. Лихачёва очевидна, потому что она предполагает воспроизводство духовного начала, противоположного эгоистически замкнутому существованию.

Если учесть, что среди школьников немало таких, которые следят за новинками литературы, то можно расширить список предложенных авторов ещё и отсылкой к произведениям Л.Улицкой («Сонечка», «Медея и её дети»), Т.Толстой («Соня», «Самая любимая»).

№ 357

“Стремиться к высокой цели низкими средствами нельзя. Надо быть одинаково честным как в большом, так и в малом” (Д.С. Лихачёв). (По одному или нескольким произведениям русской литературы ХХ века)

В контексте данной темы можно обратиться к произведениям Ч.Айтматова «Белый пароход», Б.Пастернака «Доктор Живаго», рассказам В.Тендрякова так называемого новомирского цикла: «Пара гнедых», «Хлеб для собаки», «Донна Анна».

На роман Б.Пастернака можно взглянуть сквозь призму характера Паши Антипова. Он воспринимает жизнь “как ристалище”, на котором происходит непрекращающийся поединок в интересах справедливости, чистоты, красоты. Он участник этого поединка, им движет стремление отомстить за поругание этих святынь, материлизовавшееся в судьбе Лары. Более чем высокая цель. Но каковы средства? Сначала он идёт на фронт Первой мировой, оставляя ту же Лару с чувством невольной вины, оставляет дочку, любящих его гимназисток, оставляет себя прежнего — милого, надёжного Пашу. То есть поединок за Лару Антипов начинает с себя, подчиняя “умыслу” (В.Набоков, «Дар») свою живую натуру, корёжа её немилосердно и превращаясь в конце концов в Стрельникова, знаменитого красного командира, именем которого пугают детей. Кровь, жестокость, ужас — вот спутники переменившегося Антипова, вот следствия эксперимента над собой и жизнью. Что может Стрельников положить к ногам той, кто была смыслом всей его жизни и которая когда-то любила его и готова была “на коленях ползти” следом? Ничего. Сокрушительное поражение героя очевидно и ему самому. Поэтому так и не происходит встреча его и Лары, поэтому и выстрел становится единственным выходом из тупика. Средства убили цель, отвратили её от героя. Такой может быть логика размышления в контексте романа «Доктор Живаго».

Вариант с повестью Ч.Айтматова «Белый пароход» отчасти прочитывается уже через подзаголовок: «После сказки». Высокая цель в сказке была озвучена: возвращение к прежде бывшей гармонии, о которой дед рассказывал внуку. Миф о Рогатой матери-оленихе свидетельствует об этом утраченном людьми рае. Дед Момун обращает в свою наивную веру маленького внука, и они уже вдвоём ждут возвращения белых оленей, что было бы равносильно обретению некогда потерянного. Для мальчика и миф, и ожидание — нечто абсолютное, что делает героя непроницаемым для зла, которым он окружён. Это можно сравнить с магическим кругом, который в сказках и легендах рисуют вокруг себя герои перед тем, как встретиться с инфернальным злом.

Дед Момун живёт в пространстве реальности, постоянно в чём-то уступая злодею Орозкулу, подчиняясь, приноравливаясь к его непредсказуемому нраву. Делает он это по причинам понятным и простительным, заслоняя своей покладистостью несчастную дочь и внука. Однако в итоге именно Момун стреляет в реальных заветных оленей и убивает не только олениху, но и святую цель, и любимого своего внука. Таким образом, каждодневная нужда незаметно увела старика от цели всей его жизни и обратила и его, и саму ту жизнь в прах.

Из рассказов В.Тендрякова целесообразнее взять близкие по материалу и тематически «Пару гнедых» и «Хлеб для собаки». Высокая цель — социальная справедливость — оказывается здесь начисто скомпрометирована низкими средствами и ложью, большой и малой, пленниками которой становятся и те, кому знамя справедливости дано утверждать по должности (Тенков-отец), и те, что становятся свидетелями, а по большому счёту — и косвенными участниками происходящего. Упрощённый “умысел” превращает праздник торжества справедливости в «Паре гнедых» в пародию. Она складывается и из ёрничанья и кривляний Акульки, и из зрелища её голозадого и разутого, неряшливого семейства, и из вороватых повадок другого “счастливого избранника” новой власти Мирона Богатьки. Даже сам верховный жрец (председатель сельсовета Тенков-старший) начинает испытывать сомнения на фоне этого зрелища: “Что-то тут не совсем… не додумано… Что-то тут у нас…” Ещё более определённо воспринимается происходящее мальчиком, глазами которого мы все видим. Для него праздник торжествующей справедливости — это надругательство над ладом и красотой жизни в облике пары гнедых и столь подходящего к ним хозяина-красавца Антона Коробова. Последующая деталь сюжета — Акулька возвращается из разорённой избы в дорогую сердцу баньку — уже мало что прибавляет к тому ощущению катастрофического разорения жизни, крестьянского уклада, которое предвещал словами Апокалипсиса старик Санко.

По логике Насти из платоновского «Котлована» утверждается идея колхоза и в рассказе «Хлеб для собаки»: “Плохих людей надо убивать, чтобы хороших стало больше”. Почти каннибальские картины гибели сотен людей; хотя одни и не пожирают других, это не делает их менее страшными. В их равнодушном смирении или молчаливом одобрении смерти себе подобных есть тоже что-то апокалиптическое. Здесь средством достижения цели становится низкий принцип “разделяй и властвуй”. Люди поделены на людей и не-людей. Этого оказывается достаточно, чтобы обречённых отделить от возможного сочувствия и исключить из реестра жизни. Большая ложь здесь инициируется государством: “Сделаем всех колхозников зажиточными”, а всеобщая и каждодневная малая научилась ловко рядиться в здравомыслящее “всех не накормишь”. А за всем этим — составы с хлебом, идущие за границу в обмен на станки, и ещё один шаг в сторону превращения нашей страны из кормилицы Европы в её нищую падчерицу. По правде, по-людски ведут себя в этом рассказе только два героя: опять мальчик-свидетель и начальник станции — первый купил себе право есть хлеб, оделяя им собаку, а второй не сумел себя обмануть и застрелился. Для главного героя автор оставляет одно оправдание: за ним инстинкт самосохранения маленького человека, однако и в его возрасте оказывается возможен суд над собой по максимуму, исключающий и самую малую ложь: “Не скажу, чтоб моей совести так уж нравилась эта подозрительная пища. Моя совесть продолжала воспаляться, но не столь сильно, не опасно для жизни”.

№ 358

“Защита Родины есть защита и своего достоинства” (Н.К. Рерих). (По одному или нескольким произведениям русской литературы ХХ века)

В процессе работы над этой темой могут быть очень продуктивно использованы следующие произведения военной тематики: В.Быков («Сотников», «Знак беды»), Е.Носов («Усвятские шлемоносцы»), В.Кондратьев («Сашка», «Отпуск по ранению»), Б.Васильев («В списках не значился»).

Тождество Н.К. Рериха состоит из двух частей. Содержание первой его составляющей не требует комментария, а вот вторая требует уточнения. В словаре В.Даля отмечено только два значения слова достоинство: “достоинство — 1) стоимость, добротность, 2) сан, чин, значенье”. Значит, тот смысл, который имеет в виду тема, утвердился позже. Смотрим у С.Г. Бархударова: “Достоинство — уважение к себе, сознание своих прав, своей ценности”. Синонимом этого смысла слова “достоинство” у В.Даля является слово “честь” — “внутреннее достоинство человека, доблесть, честность, благородство души и чистая совесть”. Исходя из этой словарной справки и учитывая степень начитанности учащихся и уровень владения текстом или текстами произведений, и нужно идти дальше в комментарии к теме.

В хорошо знакомой повести «Сотников» особое значение в связи с темой начинает приобретать образ следователя — предателя Портнова. Именно он зверствует над Сотниковым с особой настойчивостью. Почему? Когда-то с приходом немцев он обменял своё достоинство на жизнь и стал предателем. Для него победа над Сотниковым и Рыбаком стала бы отчасти и его оправданием в своих собственных глазах, доводом в его пользу: слаб человек. В этом смысле победа над Рыбаком была лёгкой: тот всю жизнь свою прежнюю прожил без оглядки на понятия чести и достоинства. Примеров в тексте можно найти достаточно. Человек, живущий инстинктами (и инстинктом самосохранения прежде всего), он перед лицом жизни и смерти выбрал жизнь. Другое дело Сотников. Урок чести ему ещё в детстве преподал отец, и Сотникову далеко не безразлично, как он выглядит в глазах других людей, будь то Рыбак, Портнов или мальчик в будённовке. Можно ли здесь отделить борьбу героя за своё нравственное превосходство над противником от борьбы за честь своей Родины? Наверное, нет. Одно перетекает в другое и умножает силы героя В.Быкова. Так отдельный враг Родины и своего народа Портнов терпит сокрушительное поражение от больного, измученного Сотникова. Единственное из последних желаний Сотникова — умереть достойно — осмысленно и последовательно реализовано. Не случайно в знаменитом фильме Л.Шепитько «Восхождение» уход героя осмыслен в евангельских традициях.

В «Усвятских шлемоносцах» Е.Носова спокойная решимость деревенских мужиков не жалеть живота своего за землю родную рождается отнюдь не сразу. Первая реакция при известии о войне — растерянность и ощущение неготовности своей кого-то убивать, делать что-то безнадёжно далёкое от привычных трудов. В повести, построенной в ключе перекличек со «Словом о полку Игореве», герои проходят через обряд инициации, второго крещения. Капищем, где это священнодействие происходит, становится худая, забытая людьми избёнка деда Селивана. Обряд включает в себя и имяречение, и приобщение к реликвиям (дедовской медали), и поучение старшего. При этом все мужики, уже семейные и многодетные, внимают всему с трогательной, детской доверчивостью и серьёзностью. Совершенно очевидно, что второе крещение заключает в себе и дополнительный смысл. Через него происходит осмысление своего достоинства уже не в качестве землепашца и хлебороба, каждодневном и привычном, а в качестве исторически значительном: защитника Отечества. А уж эта роль позволяет занять достойное место в ряду греческих героев, сказочных заступников, героев давних российских событий и усвятских стариков, которых представляет в обряде инициации Селиван: “Как же было землю неприятелю уступать? Ворога только впусти, токмо попяться, он ни на что твоё не поглядит, перед самим алтарём штаны спустит”. Таким образом, и в этой повести Е.Носова имеет место отождествление достоинства героев с Родиной и её святынями.

Тем более это очевидно и более прямолинейно выражено в повести В.Кондратьева «Сашка». Герой повести, двадцатитрёхлетний деревенский парень, рядовой пехоты, самый что ни на есть чернорабочий войны, с детской уверенностью осознаёт своё право говорить и решать от имени Родины. По этому праву он подтверждает пленному немцу, что, как и обещает листовка, у нас пленных не расстреливают. Именно поэтому, получив приказ комбата отвести языка подальше и расстрелять, Сашка решает про себя выстрелить сначала в немца, а потом в себя. Иначе не смыть пятна с достоинства своего и Отечества. Сашкина основательность тем и подкупает, что соединяет в себе, казалось бы, несоединимое: серьёзность государственного мужа и почти детскую непосредственность.

Лейтенант Володька из «Отпуска по ранению» — человек другой породы, москвич и марьинорощинская шпана. Нет в нём первоначально этой Сашкиной основательности. Скорее наоборот: несмотря на лейтенантские погоны, на училище, воевать он и командовать поначалу не умел и боялся. Чтобы страх скрыть, лез бездумно напролом, потому и людей положил много и зря. Его достоинство солдата, командира рождается из чувства вины перед теми, кто погиб из-за его глупости и малодушия. Из зрелища прифронтовой Москвы, общения с москвичами, из любви к нему и его собственного чувства, из тщательно скрываемого страха матери за его жизнь. Он возвращается на фронт, к своим, хотя есть возможность остаться при тылах. И им движет не потребность самоутвердиться в собственных глазах и глазах окружающих. Он идёт защищать всех, с кем свёл его отпуск по ранению: Москву, мать, москвичей, Юльку, Тоню…

Во многом сходный путь становления достоинства проходит и герой Б.Васильева Николай Плужников, о котором уже шла речь выше.

Очень интересным может быть размышление и в контексте судеб главных героев повести В.Быкова «Знак беды». Каждый из героев совершает в ней своё восхождение из быта, из будничных забот о корове, поросёнке, курах — к достоинству и бунту. Оба защищают свою честь, хотя по житейскому опыту своему безнадёжно, казалось бы, далеки от столь высоких материй, но тем не менее хутор Голгофа — символ мученической доли Белоруссии в Великой Отечественной войне — до самого окончания её был врагам страшен.

№ 370

“Где же познаётся истинное величие человека, как не в тех случаях, в коих он решается лучше вечно страдать, нежели сделать что-нибудь противное совести?” (В.Г. Белинский). (По одному или нескольким произведениям русской литературы ХХ века)

Данная тема может быть раскрыта на материале повести В.Распутина «Пожар», романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита», романов «Факультет ненужных вещей» Ю.Домбровского и «Жизнь и судьба» В.Гроссмана. Возможны и другие варианты, например «Матрёнин двор» и «Один день Ивана Денисовича».

Здесь возможны три принципиальных подхода и соответственно три типа произведений или групп их: если выбирается тип творческой личности, осознанно следующей своему этическому кредо, то это будут Мастер, Юрий Живаго Пастернака, Зыбин Домбровского. Если выбор падает на тип простого человека, тяготеющего к праведничеству, то это будут Иван Петрович и Дарья из «Пожара» и «Прощания с Матёрой» Распутина или Матрёна и Иван Денисович Солженицына. Возможен и более сложный вариант доказательства истинности сформулированного Белинским тезиса, когда это доказательство будет осуществляться от “противного”. То есть выбирается герой, который пошёл на компромисс с совестью и расплатился за этот сговор утратой самого себя, внутренним распадом. В этом случае иллюстрацией может стать история Настёны из «Живи и помни» Распутина, тот же Рыбак из «Сотникова» Быкова, Корнилов из «Факультета ненужных вещей», Сергей из «Встань и иди» Нагибина, Агеев из быковского «Карьера» и другие. Этот вариант более сложен, но и наиболее интересен. Однако в качестве непременного условия он предполагает, во-первых, начитанность, а во-вторых, широту и гибкость мышления.

Зыбин из «Факультета ненужных вещей» умеет жить без оглядки на призраков и оборотней своего времени, и это делает его счастливым избранником небес, чем-то вроде гуру. Он постоянно в окружении учеников. Только объединяет их не проповедь, а зыбинский магнетизм, обусловленный его вкусом к жизни, внутренней свободой, раскованностью. Никакие нетопыри от системы не в состоянии отнять у него его правосознания, на фоне которого все их уловки выглядят фарсом и шулерством начинающих политических шарлатанов. Отсюда особое к ним отношение Зыбина, пренебрежительное и снисходительное одновременно. Он чувствует себя значительно счастливее своих палачей, потому что, в отличие от них, не вступал в сговор с нечистью, не преступал неких границ недозволенного, которые нельзя переступать никому ни при каких обстоятельствах. Потому и сам герой не мог согласиться с уговорами соседа по камере Буддо — подписать всё и отделаться небольшим сроком. Не хотел делать этого Зыбин, потому что это значило бы играть по правилам призраков, пытающихся выдать себя за живых людей. Уж лучше умереть, но не тогда, когда они этого захотят, а по собственному выбору и в самим отведённые сроки. “Я боюсь больше всего потерять покой. Всё остальное я так или иначе переживу, а тут мне уж верно каюк, карачун”. В противоположность Зыбину, его ясному, солнечному, многокрасочному миру, мир палачей — замкнутое пространство, ночное время, доминанта серого цвета, ускользающая речь, унифицированные монологи, заданные роли. Для Домбровского они — не прирождённые злодеи. И они знают об изначальной святости жизни и человеческого права, но когда-то и где-то предпочли ему бесстыдные игры над человеком и самим бытием. Результат — внутренняя неустойчивость, призрачность, страх. Страх не только перед властью, которой они служат, но и перед возмездием высшего порядка. Опустошённость и есть возмездие. Знаком её становится смертная тоска, которая охватывает следователя Наймана, к ней идёт и предатель-осведомитель Корнилов.

Как видим, данная тема во многом связана с проблемой “самостоянья” человека. В трагических ситуациях, когда человеку не на кого опереться, кроме как на самого себя, ему на помощь приходит второе из кантовских чудес: “совесть внутри нас”. И верность ей способна человека спасти от внутреннего разрушения.

Юрия Живаго спасает в пору лихолетья та же способность слушать свой внутренний голос. То, что Тоне представляется “бесхарактерностью”, на самом деле есть его характер, который не позволил доктору ни на йоту умножить меру зла и распада, воцаряющихся в мире, остаться верным своему предназначению — лечить людей и служить красоте. И пусть эта верность отмечена чертами мученичества, но и воздаётся герою сполна: полнота счастья и любви при жизни и бессмертие после завершения её.

Мастер в романе М.Булгакова не поддался на искушение — написать что-нибудь на злобу дня. Остался верен своим “ненужным вещам”, своему роману о Понтии Пилате и бродячем философе — и был вознаграждён любовью прекрасной женщины и покоем.

Ровное, весёлое расположение духа Матрёны если и не признак счастья в житейском смысле этого слова, то уж точно свидетельство спокойной совести. Называя свою героиню праведницей, А.Солженицын не аванс ей выдавал, но заслуженную оценку её непростой жизни, в которой она не погрешила против божьей правды ни в малом, ни в большом. Невзирая на снисходительные усмешки односельчан, она жила, ни в чём не погрешив против своего естества, потому что, конечно, её способ существования идёт не от сознательного выбора, а от внутренней сути.

То же самое — Иван Петрович в распутинском «Пожаре». Вынужденный переселенец нелюбимой Сосновки, он при своей неумолимой совести, которая не позволяет герою принимать зло с привычной для большинства лёгкостью, в которой путаются нравственные понятия, уже не мил не только этому большинству, но и себе. Уже внутренне крепнет в намерении уехать к сыну на Дальний Восток, но совершенно ясно, что и там на него найдутся свои “архаровцы”, и там он не найдёт покоя. Неуступчивая совесть тому залогом.

К этому типу характера относится и Дарья из «Прощания с Матёрой». Вхождение её в “рай” цивилизации абсолютно исключается в силу той же натуры. Не случайно финал повести окутан туманом. В нём теряется последний катер с острова, на котором покидает его Дарья со своими старыми подругами.

Предполагая идти по третьему варианту, будем отталкиваться от тех произведений, которые были названы в самом начале комментария к данной теме. Когда-то Ю.Борев, анализируя произведения в ту пору только возвращённой литературы, определил два типа героев её. Один живёт по законам и нормам социума, “как все”, другой — ориентируясь на Бога внутри себя, то есть — совесть. Жизнь первых относительно благополучна, но приводит к явному дефициту личностного начала, и совести в том числе. Жизнь других трудна, а часто и трагична, но при этом исполнена достоинства и нравственной значимости. Горизонталь и вертикаль как два способа человеческого существования.

Герой быковского «Карьера» — человек социума и устава. Всё его поведение за пределами последнего выдаёт в нём человека с абсолютно стёртой совестью и нравственными реакциями. Их давно заменил “общий глас”, расхожие истины, которые навязаны общей жизни системой и делают её такой же простой, не располагающей к размышлению, как и армейский устав.

Вина Агеева перед Марией, которую он посылает с сумкой тротила на станцию, несомненна. Поступок этот продиктован страхом перед своими, желанием обелиться перед ними. Понадобилась вся последующая жизнь героя, чтобы и он понял это. Раскапывая братскую могилу карьера, он ищет либо оправдания себе, либо подтверждения своей вины, но в последний момент, когда остаётся совсем немного, вдруг бросает свою странную для окружающих работу. Почему? Побоялся окончательного вердикта?

А может быть, всё-таки в своём нравственном развитии дошёл до той степени зрелости, когда момент истины определяется не внешними обстоятельствами, а внутренней догадкой о себе? Он виновен перед Марией, и нет таких доводов, которые эту вину сняли бы или смягчили. Все внешнее, начиная с мнения людского и кончая предметными уликами, утрачивает перед лицом этого открытия какой-либо смысл. Агеев “выпал” из ведомства горизонтали в ведомство вертикали, то есть внутреннего суда, совести.

Подобные коллизии мы обнаруживаем в «Горячем снеге» (Дроздовский), рассказе В.Тендрякова «Донна Анна» (Ярик Галчевский), других произведениях, упомянутых ранее. Совпадения здесь — не в сюжетных обстоятельствах, а в механизмах поведения героев.

Рейтинг@Mail.ru