Готовимся к сочинению
Темы 18-20

Наталья БЕЛЯЕВА,
г. Тверь

---

№ 18

Стихотворение А.С. Пушкина «Отцы-пустынники и жёны непорочны...» (Восприятие, истолкование, оценка)

Стихотворение «Отцы-пустынники и жёны непорочны...» входит в так называемый каменноостровский цикл, куда включены также стихотворения «Из Пиндемонти», «Мирская власть» и «Подражание италианскому». Оно написано на каменноостровской даче, которую снимал поэт под Петербургом, в день церковной памяти жены-мироносицы святой Марии Магдалины 22 июля 1836 года.

Стихотворение нельзя считать только поэтическим переложением великопостной молитвы преподобного Ефрема Сирина, которое сделал также современник Пушкина Иван Великопольский, так как в композиции текста выделяются две смысловые части. Это вступление, содержащее авторское лирическое рассуждение о роли молитв в жизни человека и достоинствах молитвы, читаемой “во дни печальные великого поста”, и интерпретация текста молитвы, поэтически переосмысленной Пушкиным.

В первом четверостишии поэт рассуждает о создании “божественных молитв” и их “авторах”. К “отцам-пустынникам” в православии относят Иоанна Златоуста, Иоанна Богослова, Василия Великого и Ефрема Сирина, получившего своё прозвание за сирийское происхождение, к “жёнам непорочным” — деву Марию, мать Иисуса Христа, и Марию Магдалину, искупившую свои грехи истинной верой и покаянием. Молитвы создавались ими для того, “чтобы сердцем возлетать во области заочны, чтобы укреплять его средь дольних бурь и битв”. “Области заочны” — это области человеческого духа, не видимые очами. Молитвы же необходимы, чтобы укреплять сердце человека в его битвах с мирскими невзгодами, страстями и искушениями.

Вторая строфа стихотворения начинается союзом “но”. Его смысл в противопоставлении множества “торжественных молитв”, которые не укрепляют сердце лирического “я”, и молитвы Ефрема Сирина. Автор верит в силу этой молитвы, которая “падшего крепит неведомою силой” и не даёт ему окончательно упасть духом и свернуть с истинного пути. В чём же её чудодейственная сила?

Канонический текст великопостной молитвы “Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу твоему! Ей Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь” отличается от пушкинского переложения, в котором акцентированы наиболее важные для поэта понятия. Лирический субъект просит Бога избавить его от духа “праздности унылой”, соединяя эти грехи в новом образе, утверждая, что праздность порождает уныние. Он просит уберечь его и от любоначалия, то есть жажды власти, которое, в отличие от канонического текста, называет “змеёй сокрытой”, подразумевая, что всякая власть внешне обманчива, а на самом деле искушает и калечит душу. Главным пороком поэт провозглашает празднословие, придавая тем самым особое значение силе слова. В пушкинском обращении к Богу опущено приложение “рабу твоему”, лирический субъект просит Всевышнего дать ему возможность видеть его прегрешения. Просьба помочь “не осуждати брата моего” в стихотворении также трансформирована: “Да брат мой от меня не примет осужденья”. Если лирический субъект не может не осуждать ближнего своего, то пусть хотя бы сам брат не примет этого осуждения.

В стихотворении, как и в молитве, осуждаются пороки и провозглашаются человеческие добродетели — “дух смирения, терпения, любви // И целомудрия мне в сердце оживи”. Но Пушкин и здесь изменяет текст молитвы, ставя вершиной добродетели целомудрие, то есть духовную чистоту.

В пушкинском стихотворении православный канонический текст молитвы становится только основой для раздумий человека о нравственном самосовершенствовании, о вечных духовных ценностях, о том, какие душевные пороки нужно преодолевать, а какие добродетели воспитывать в себе, чтобы делать своё сердце духовно стойким.

№ 19

Стихотворение А.С. Пушкина «Я вас любил: любовь ещё, быть может...» (Восприятие, истолкование, оценка)

Стихотворение А.С. Пушкина «Я вас любил: любовь ещё, быть может...» опубликовано в 1829 году и относится к жанру элегии, в котором, по словам В.Г. Белинского, воплощается “благородное, кроткое, нежное, благоуханное и грациозное” начало зрелой любовной лирики поэта. В центре стихотворения переживания человека, охваченного неразделённой любовью, которая ещё живёт в душе как чувство, но смиряется по воле разума. Стихотворение подводит итог важному периоду жизни лирического “я”, когда надежды на взаимность, не оправдавшись, рухнули и на смену страсти приходит разум. Лирический герой понимает, что ему не суждено дождаться ответного чувства. Читатель ощущает драматизм безответной и гуманной любви, которой не свойственно чувство уязвлённого самолюбия. Напротив, лирический субъект исполнен заботой, желанием видеть предмет своей любви счастливым с другим. Поэтому в стихотворении три центральных образа: я, вы и другой. Чувства лирического “я” изображены наиболее полно и правдиво. Лирический субъект как бы сам убеждает себя, что его любовь — в прошлом, на что указывают глаголы в прошедшем времени.

Спокойно и сдержанно звучит первая строфа. В ней больше разума, чем чувства. Хотя любовь ещё “угасла не совсем”, но внешне это никак не выразится, потому что лирический субъект дорожит спокойствием возлюбленной и не хочет печалить её ничем, тревожить её душу своими чувствами.

Вторая строфа более экспрессивна. Вероятно, именно то, что любовь “угасла не совсем”, она всё-таки проявляется, вырывается наружу. Начало второй строфы звучит упрёком. Вряд ли можно было печалить возлюбленную своей любовью, если чувство и так было “безмолвно”, “безнадежно”, а встречи оставили только боль воспоминаний о своей “робости” и “ревности”. Кульминация в развитии чувства в финальных строчках стихотворения. Лирический субъект желает своей возлюбленной ещё раз встретить такую любовь, какую ей мог подарить он, чтобы с такой же силой и нежностью “любимой быть другим”. Обращение к Богу с просьбой ниспослать ей такую же любовь ещё раз подчёркивает благородство лирического “я”, его гуманность, великодушие и самоотверженность.

Образ высокого чувства создаётся поэтом предельно лаконичными художественными средствами. В тексте всего одна метафора — “любовь угасла”, практически нет других тропов. Поэтому художественная образность стихотворения связана с динамикой любовного чувства в прошлом, настоящем и будущем: “любил” — “не тревожит” — “любимой быть”. Текст стихотворения обладает тонкой синтаксической структурой. В нём три раза повторяется фраза “Я вас любил”. В первом случае она отделяется от основного текста смысловой паузой, что вместе с вводной конструкцией “быть может” придаёт ему настроение внутренней взволнованности, смятенности. В первых двух стихах лирический субъект как бы не знает, как ему начать свой монолог, но уже в третьем-четвёртом стихах его уверенность крепнет, появляется убеждённость, ведущая к чувству внутренней правоты и сдержанности. Повторение слов “я вас любил” дважды во второй строфе как бы противопоставляют пятый-шестой и седьмой-восьмой стихи. Хотя любовь лирического “я” не была внешне эффектной, хотя он “любил безмолвно, безнадежно”, скованный, томимый внутренней робостью и ревностью, в финальных строчках он говорит о силе своего чувства, которое могло бы принести счастье его избраннице. Интонации стихотворения отличаются ритмической упорядоченностью, однако при этом текст звучит совершенно естественно и задушевно.

Правдивость и искренность чувства, выраженного в стихотворении, приводит читателя к мысли о том, что истинную любовь невозможно уничтожить волей разума, но она только тогда станет благородным чувством, когда ею будет руководить желание сделать свою любимую счастливой, не мечтая об этом для себя.

№ 20

Стихотворение А.С. Пушкина «Поэту». (Восприятие, истолкование, оценка)

Теме поэта и поэзии, характерной для русской лирики, в творчестве А.С. Пушкина посвящены стихотворения «Поэт», «Поэт и толпа», «Эхо», «Пророк», «Поэту», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», которые внутренне перекликаются.

В центре стихотворения «Поэту» (“Поэт! Не дорожи любовию народной...”), опубликованного в 1830 году, изображён конфликт поэта и толпы, который можно соотнести с творческой биографией А.С. Пушкина. Поэт болезненно переживал отношение к себе читателей и критики, которое с конца 20-х годов приобретало отрицательные оценки. «Полтава» была принята сдержанно и холодно, последние главы «Евгения Онегина» — равнодушно и пренебрежительно, вокруг «Бориса Годунова» разразилась враждебная полемика. Но поэт не хотел бороться за своё место в литературной жизни ценой отступления от своих творческих и нравственных принципов. Его позиция нашла выражение в мыслях и чувствах, выраженных в стихотворении «Поэту». Оно созвучно идейному содержанию стихотворения «Поэт и толпа», перекликается с написанным позже «Эхом» и стихотворением «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», итожащим тему поэта и поэзии в творчестве Пушкина.

Стихотворение открывается призывом к поэту, собрату по перу или к себе самому, не дорожить “любовию народной”. В этих словах чувствуется внутренняя ирония по отношению к народной “любви”, которая оборачивается “судом глупца” и смехом “толпы холодной”. Образ толпы, характерный для лирики Пушкина, соотносится с евангельским образом толпы, оскорблявшей Иисуса Христа в его пути на Голгофу. Толпа в стихотворении Пушкина — стихийная сила, злобная, грубая, её восторженные похвалы лишь минутны, суд сборища глупцов не является справедливым, но толпе трудно противостоять. В восприятии лирического “я” “холодная”, то есть бесчувственная, толпа переменчива в своих оценках.

Образ толпы развивается и в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», но в нём лирический субъект призывает музу принимать равнодушно “хвалу и клевету” и прислушиваться только к “веленью Божию”. А в стихотворении «Поэту» лирический субъект объясняет своё равнодушие к суду толпы тем, что он сам — “свой высший суд”. Враждебный образ толпы характерен и для лирики М.Ю. Лермонтова, где “шум толпы людской” может спугнуть мечту, разрушить чудесный поэтический мир, творимый поэтом в своей душе, и для лирики А.А. Ахматовой, для которой предназначение поэта — исцелять слепых, “чтобы узнать в тяжёлый час сомненья учеников злорадное глумленье и равнодушие толпы”.

Толпе противопоставлен образ поэта. С интонацией внутренней поддержки самому себе звучит строка “но ты останься твёрд, спокоен и угрюм”, чтобы не реагировать на похвалы и смех толпы. Для этого нужны усилия воли, поэтому во второй строфе так много глаголов в форме императива: “Ты царь: живи один. Дорогою свободной // Иди, куда влечёт тебя свободный ум, // Усовершенствуя плоды любимых дум, // Не требуя наград за подвиг благородный”. По мнению автора, истинному поэту должны быть присущи спокойствие, хладнокровие, он должен творить, как сказано в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», “обиды не страшась, не требуя венца”, потому, что он “сам свой высший суд”. Именно умение оценить свой труд “всех строже”, стать “взыскательным художником” — вершина поэтического ремесла. Для описания душевного мира поэта характерна высокая лексика (царь, награды, подвиг благородный, высший суд), торжественные интонации, ассоциации с евангельскими сюжетами.

Кульминация в развитии чувства ознаменована в стихотворении вопросительной интонацией. Это не случайно. Пушкин подходит к проблеме оценки поэтического творчества диалектически. Ведь если “взыскательный художник” доволен своим трудом, “пускай толпа его бранит”. А если недоволен? В этом случае он сам — залог своего совершенствования, умения оценить свой труд “всех строже”. Именно сознание собственной правоты может даровать поэту подлинное бессмертие. Даже если от него отвернулись все и он одинок, то и тогда он не может лишиться творческой независимости, а должен идти “дорогою свободной” и руководствоваться в творчестве “свободным умом”, не скованным предвзятой критикой.

Своеобразна композиция стихотворения. Оно начинается и заканчивается описанием образа толпы. Толпа образует композиционное кольцо, окружающее хрупкий мир поэта. Но если вначале поэт по отношению к толпе резок, называет её оценки судом глупца, то в финальных строках он исполнен гуманности и благородства. Не стоит замечать похвалы и смех толпы и болезненно реагировать на неё: ведь она “плюёт на алтарь” и “колеблет… треножник” “в детской резвости”. Толпе не хватает мудрости, сдержанности, опыта, таланта, которые есть у поэта.

Характерно, что стихотворение «Поэту» написано в форме классического сонета, отличающегося строгостью стиховых правил. В катренах две пары рифм и рифмующиеся слова являются ключевыми в раскрытии образов поэта и толпы. Каждый из терцетов выражает законченную мысль. Особую торжественность звучанию придает ритм пятистопного ямба. Законам сонета подчинено и его содержание. В первом катрене заключён тезис, требующий аргументации. Почему нужно не дорожить “любовию народной”, не принимать минутные похвалы и смех толпы, а оставаться твёрдым и спокойным? Во втором катрене этот тезис доказывается. Поэт — царь в своём художественном мире, призвание его свободного, не скованного нормами и догмами ума — свободная дорога, ведущая к плодам его любимых дум. В первом терцете тезис превращается в антитезис. Действительно, зачем требовать “наград за подвиг благородный”, если “они в самом тебе”? Это и божественный поэтический дар, и способность быть своим высшим судом. В последнем терцете конфликт между поэтом и толпой приходит к разрешению. Когда поэт доволен плодами своего труда, то не страшно, если “толпа его бранит”. Поэт гуманно прощает несправедливость толпы, объясняя её оценки “детской резвостью”. Несомненно, что настроение стихотворения навеяно событиями биографии самого Пушкина, нападками на его творчество со стороны несправедливых критиков. Но выход из противоречия есть: он в поэтическом творчестве, в философском отношении к предвзятым критикам, в прощении и любви.