Я иду на урок
Готовимся к сочинению
Тема 222
Александр Кобринский,
Санкт-Петербург
Многие литературоведы не без основания полагают, что своё лучшее произведение Горький написал в самом начале творческого пути, в 1902 году, и это — пьеса «На дне». В год, когда был закончен один из лучших русских символистских романов — сологубовский «Мелкий бес», возникает прекрасная пьеса далёкого от символизма автора, которая тем не менее не может быть прочитана вне принципа символистского построения художественного мира.
Вопрос, относящийся к рассказу Луки про “праведную землю”, на мой взгляд, является ключевым, как, собственно, ключевой является и эта вставная легенда. Тема “правды” и её поиска проходит лейтмотивом через всю драму, начинаясь уже с проходного, казалось бы, диалога Квашни и Клеща в первом действии. Квашня обличает Клеща в том, что он “заездил жену до полусмерти” (кстати, к теме женских образов: женщины у Горького ближе к правде, исключая, конечно, Василису). Клещ огрызается — и тогда Квашня произносит:
— А-а! Не терпишь правды!
Через некоторое время, уже в третьем действии, Клещ, словно спохватившись, “отвечает” ей: в припадке безнадёжной ярости и отчаяния он рвёт на себе одежду и кричит, что правда — в отсутствии работы и пристанища, в том, что “подыхать надо”, и он, Клещ, эту правду ненавидит, “будь она, окаянная, проклята”.
Слова “правда” и “праведность” — однокоренные в русском языке.
В процессе развития драматического действия выясняется, что “праведная земля” — то есть тот островок надежды в душе, который только и даёт силы жить, — существует чуть ли не у каждого персонажа пьесы. От того, какой это островок, зависит и характеристика персонажа, а для школьника тут широкое поле для сравнения и анализа. Для Насти — это её мечты, порождённые дешёвыми книжками типа «Роковая любовь», её правда — в фантазиях и грёзах. Для Барона таким психологическим убежищем становится прошлое, дедушка-богач, баронский герб на карете. Клещ свято хранит веру в своё предназначение как рабочего человека — и даже смерть жены становится для него лишь шагом к цели (нетрудно увидеть, как схожи эти “я барон” — у Барона и “я — рабочий человек” — у Клеща). Для Актёра аналогом “праведной земли” являются обрывки ролей, которые он играл и которые дают ему возможность видеть себя в ином мире, а затем эту функцию начинает выполнять внушённая ему Лукой мечта о лечебнице. Крах мечты означает, что жить более незачем, и Актёр кончает с собой. Василиса лелеет мечту избавиться от мужа и зажить свободной жизнью. Даже для Татарина — второстепенного персонажа — Горький припас свою “праведную землю” — “закон душе”. Вот на этом фоне и возникает рассказ Луки о человеке, верившем в “праведную землю”.
Анализ этого рассказа поможет школьнику, в том числе, показать, что Лука вовсе не является бесплодным утешителем, наподобие матери, сующей ребёнку пустышку — только бы замолчал и не плакал. Лука этой легендой рассказывает каждому обитателю ночлежки о нём самом, он предостерегает от столкновения хрупкой мечты с грубой реальностью и говорит прямо: “Не всегда правдой душу вылечишь”. Вообще — для образа Луки характерна устремлённость в будущее: мы видим, что история о “праведной земле” почти буквально предсказывает судьбу Актёра. Но и в других эпизодах Лука не одинаково воздействует на людей. Тех, кому уже ничем не помочь, вроде Анны, он утешает, но если старик видит в человеке силы и способности сопротивляться удушающей, засасывающей силе ночлежной жизни, то он всячески стремится увеличить в нём эти силы, дать не абстрактный, а вполне чёткий и реальный совет — как действовать, как бороться. Понимая, что для Васьки Пепла будет немыслимо удерживаться от воровства, оставаясь в этом же городе, он направляет его в Сибирь, где новая атмосфера, новое окружение и совсем иные условия жизни должны были бы помочь ему переломить собственные привычки и пристрастия. Между прочим, и Актёру Лука даёт вовсе не безнадёжный совет: с одной стороны, как выяснили исследователи, лечебницы для алкоголиков в то время уже существовали, а с другой — старик стремится сделать его самого активной стороной в борьбе с водкой, ведь надежда на излечение требует от него поначалу самому воздерживаться от алкоголя. И уже вспомнил Актёр свою сценическую фамилию, и уже зазвенели в его кулаке заработанные, но не пропитые, как обычно, монеты.
Пьеса насквозь символична. Мотивы возникают, переплетаются, проходят насквозь через весь её текст. И монеты в кулаке Актёра, чувствующего себя обновлённым человеком, перекликаются со словами Сатина, которые как раз и проводят грань между жизнью ночлежников до и после появления Луки: “Он… подействовал на меня, как кислота на старую и грязную монету”.
Это тоже символическое сравнение: кислота вытравляет ржавчину, обновляет металл, снимает всё наносное, лишнее, выявляя основное, сущностное. Такова и роль Луки в пьесе. Человек не может жить без мечты и надежды — и важно ему эту надежду дать. Вера — ключ к сути пьесы. Пламенная речь Сатина, представляющая собой идейный центр четвёртого действия, по сути, призыв к ней же, только веру в человеческую душу он предлагает фактически заменить верой иной — в самую свободную и независимую идею человека. Интуитивно Сатин чувствует родство с Лукой и защищает его, а школьник, разумеется, покажет, что сатиновский гимн Человеку чрезвычайно близок утверждению Луки, что человек живёт “для лучшего человека”. То есть — для развития и совершенствования. Но разговор о четвёртом действии, разумеется, не может оставить в стороне и судьбу Актёра, которая склоняет чашу весов в споре в сторону Луки, ведь самоубийство Актёра как раз и доказывает, что не все люди психологически одинаково сильны. Сатин прямолинеен, он пытается придумать одинаковый рецепт для всех людей, а Лука хорошо понимает, что каждый человек требует особого подхода.
Несомненно, не должно быть забыто и будущее богоискательство Горького, некоторые черты которого отразились уже в этой пьесе, и евангельские мотивы. Не случайно имя старика, которое обыгрывает Пепел (“старец лукавый”), одновременно является именем евангелиста. И, как само слово “евангелие” дословно обозначает “благую весть”, так и Лука становится вестником добра и надежды в пьесе «На дне».
Как жили обитатели ночлежки до прихода старика? Отвечая на этот вопрос, следует обратить внимание на авторское описание ночлежного дома. Это, по сути, замкнутое символическое пространство, опущенное ниже уровня земли (подвал), а значит — аналог могилы, в которой обитают люди, только формально ещё живые (не случайно Актёр вспоминает, что в своё время в «Гамлете» играл могильщика). Его обитатели изолированы от мира, да и мир, существующий за пределами подвала, условен — нам не показывается ничего из того, что происходит на улице. Сами персонажи (кроме некоторых) лишены даже человеческих имён — их клички усиливают символическое значение изображаемого. Свет в подвал пробивается лишь через единственное небольшое квадратное окно. Появление Луки в ночлежке словно распахивает двери и окна. Люмпены понемногу вспоминают, что они — люди. И — возникает тема любви. Именно любовь даёт вору Ваське Пеплу ощущение ответственности за Наташу, помогает ему осознать подлость и гибельность пути, на который его толкает Василиса. Именно в памяти о любви — пусть выдуманной, пусть совершенно фантастической — укрепляет Лука Настю, поскольку, согласно его теории, то, что существует в искренней вере человека, не менее реально, чем всё остальное. Эти две темы — любви и женских образов в пьесе — связаны между собой. Не случайно именно Василисе и Костылёву совершенно неведомо это чувство. Они как бы находятся за пределами человеческого — по этому важнейшему для Горького критерию.
Что же касается социальной проблематики и образов “хозяев жизни”, то эти темы представляются весьма простыми и бесперспективными в плане возможностей интересных поворотов мысли и стиля. Брать их следует только самым отстающим ученикам.