Я иду на урок
Готовимся к сочинению
Тема 300-301
Александр ДУХОН,
школа № 1311, Москва
(учитель — Е.И. Слоним)
Как увидит читатель, в сочинении Александра Духона анализ сосредоточен на образах деревьев в лирике Пастернака. И такой подход предпочтительнее просто рассуждений на тему; он применим к самым разным творениям разных писателей. Установление лейтмотивных образов творчества поэта или прозаика, движение от частного к обобщениям позволяет сохранить ощущение целостности художественного произведения, соединить аналитические цели с необходимостью передать феномен эстетического воздействия литературы на читателя.
Мир природы и мир человеческой души в лирике Б.Л. Пастернака
Собеседник рощ…
(Анна Ахматова)
В своей автобиографической повести «Охранная грамота» Борис Пастернак пишет о том, как ещё маленьким мальчиком любил в одиночестве бродить по парку или лесу, воображая окружавшие его деревья то грозными великанами, то своими верными подданными. Он говорил с ними и, чувствуя, что они слышат и понимают его, плакал от восторга и благодарности.
Впечатления детства нашли отражение в поэзии Пастернака. Образы природы, и прежде всего — сада, парка, леса и населяющих их деревьев, кустов, трав проходят через всё его творчество, а благоговейное и восхищённое отношение автора к голосам и разговорам рощ, ветвей, листьев говорит нам о его слиянии с жизнью природы, о глубоком понимании и переживании своего единства с Богом и миром.
Отношение к природе как к священному храму чувствуется уже в ранних стихах Пастернака. Сад поэта — это вселенная, где “миры расцветшие висят”, а сам он “висит постройкой свайно // И держит небо пред собой” (1912). То же видит он и в дикой природе: “В лесу клубился кафедральный мрак” (1917). Особенно царственны и величавы у Пастернака сосны, хранящие “иерархию мохнатых династов” и принимающие поклонение самого солнца (1916).
Деревья в лирике Пастернака служат яркими обозначениями, как места, так и времени. В городах они определяют их облик и своеобразие: в Киеве “на побеждённой мостовой // Устало тополя толпятся”, а над Тифлисом “совершало подъём мелколесье, // Попирая гнилой бурелом” (1931). Времена года Пастернак также видит через призму изменений в жизни деревьев, никогда не теряющих своей романтической и возвышенной красоты: зимой “опять укроет к утру вихрь // Осин подследственных десятки // Сукном сугробов снеговых” (1931), в ожидании весны, “и млея, и силы накапливая, // Спит строй сосновых высот” (1915), а в апреле “возмужалостью тянет из парка // И реплики леса окрепли” (1914). В конце лета “всею махиной на август // Напарывались дерева” (1916), а осенью “ветер, удаляясь, нёс // Как за возом бегущий дождь соломин, // Гряду бегущих по небу берёз” (1913).
Сады и леса у Пастернака часто парят над землёй, как бы висят в воздухе. Этого впечатления поэт добивается, играя отражениями деревьев и неба в водах рек и озёр: “И долго безмолвствует лес, // Следя с облаков за пронёсшейся шлюпкой” (1917).
Конечно, одушевляя растения, рассказывая об их чувствах, поэт прежде всего хочет передать свои внутренние переживания в тот или иной момент жизни. Он как бы слышит в природе созвучие своему состоянию, своим душевным поискам и тревогам: “...у плетня // Меж мокрых веток с ветром бледным // Шёл спор. Я замер. Про меня! // Я чувствовал, он будет вечен, // Ужасный говорящий сад” (1917). Так шёпот листьев сливается с внутренним голосом самого поэта. В немецком Марбурге влюблённый Пастернак бежит “чрез девственный, непроходимый тростник // Нагретых деревьев, сирени и страсти” (1916), и мы чувствуем, как сильно бьётся его сердце. Если поэту тоскливо и неуютно, то же чувствуют и деревья: “Лес хандрит. И ему захотелось на отдых // Под снега в непробудную спячку берлог” (1918).
Драматические события начала XX века поставили перед молодым поэтом непростые вопросы: что есть счастье, в чём суть поэзии, каковы задачи творчества. Его вечные спутники — деревья — наводят Пастернака на грустные мысли: “Стучатся опавшие годы, как листья, // В садовую изгородь календарей” (1915). Поэт пытается всему учиться у садов и лесов, он видит в них естественную основу жизни, черпает оптимизм “на дне бушующего обожания молящихся вышине” и верит, что всегда “будет высмеян листьями гром”. У них он находит рецепт своего беспокойного счастья: “Наверное, бурное счастье // С лица и на вид таково, // Как улиц по смытьи ненастья // Столиственное торжество” (1915).
Размышляя о путях творчества, пастернак и тут видит задачу художника в единении с миром, с природой: “Поэзия! Греческой губкой в присосках // Будь ты, и меж зелени клейкой // Тебя б положил я на мокрую доску // Зелёной садовой скамейки” (1914).
С годами чувство общего существования с вечной
природой и с её символами — деревьями — у
Пастернака только усиливалось: “Я просыпаюсь. Я
объят // Открывшимся. Я на учёте. // Я на земле, где
вы живёте, // И ваши тополя кипят” (1930). Образы
деревьев напоминают святых, приближенных к Богу:
“И вот, бессмертные на время, // Мы к лику сосен
причтены
// И от болей и эпидемий // И смерти освобождены”
(1941). Картины разных уголков парка, леса и даже
воспоминания о них способны облегчить
физические страдания человека: “Вихрь качает
липы, скрючив, // Буря гнёт их на корню, // И больной
под стоны сучьев // Забывает про ступню”. Не
только человек един с природой. Пастернак ясно
слышит перекличку самой истории с жизнью её
свидетелей — деревьев: “...Сам же он напишет
пьесу, // Вдохновлённую войной, — // Про немолчный
ропот леса...” (1941).
Как человек глубоко верующий, Пастернак видел в
засыпающих на зиму и пробуждающихся весной
деревьях христианскую весть о спасении. В
стихотворении «На Страстной» поэт делает лес
участником пасхального шествия, но, в отличие от
людей, он, как ребёнок, верит всему происходящему:
“Деревья смотрят нагишом // В церковные решётки.
// И взгляд их ужасом объят. // Понятна их тревога. //
Сады выходят из оград, // колеблется земли уклад: //
они хоронят Бога”. И мы понимаем, как много
значит для них, как и для верующего человека,
“слух весенний, // Что только-только распогодь, //
Смерть можно будет побороть // Усильем
Воскресенья” (1946). Эта детская
непосредственность леса, “простота травы”,
способность растений искренне удивляться и
радоваться, а также неподдельно грустить и
сопереживать всегда привлекали Пастернака как
свидетельство цельности и внутренней гармонии.
До конца жизни он старался следовать этому
эталону: “Средь заросли стоит лосиха. // Пред ней
деревья в столбняке.
// Вот отчего в лесу так тихо” (1957); “Снег идёт, и
всё в смятеньи: // Убелённый пешеход, удивлённые
растенья...” (1957). И в творчестве поэт до конца
остаётся верным учеником деревьев: “Я б разбивал
стихи, как сад. // Всей дрожью жилок. // Цвели бы
липы в них подряд, // Гуськом, в затылок” (1956). Сады,
парки, леса, рощи — самые верные друзья поэта,
которые не обманут, не предадут. Они — вечный
источник жизненной силы, истины и красоты.
Деревья, только ради вас,
И ваших глаз прекрасных ради,
Живу я в мире в первый раз,
На вас и вашу прелесть глядя.
Мне часто думается — Бог
Свою живую краску кистью
Из сердца моего извлёк
И перенёс на ваши листья.
(1957)
В заключение хочется отметить, что и в переводах Пастернак часто отдаёт предпочтение поэтическим образам деревьев. В одном из немногих переводов его любимого немецкого поэта Р.М. Рильке читаем: “Деревья складками коры // Мне говорят об ураганах, // И я их сообщений странных // Не в силах слышать средь нежданных // Невзгод...” У Рильке тоже “без возраста природа”, а роща способна научить человека настоящему счастью.
Борис Пастернак прожил долгую жизнь, богатую событиями, потрясениями и творческими открытиями, но кажется, что его диалог с деревьями не прерывался ни на минуту.