Архив
ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО
Владислав
НИКОЛАЕНКО
«Натали» Бунина: любовь, судьба и смерть
«Натали» входит в «Тёмные аллеи» — сборник рассказов и миниатюр, объединённых по большей части темой любви — или даже шире, темой влечения полов друг к другу. Тема эта — одна из центральных для той эпохи, в какую жил и творил Бунин. Эта же эпоха, как бы Бунин ей ни сопротивлялся, научила его видеть сквозь покров обыденности скрытое действие непонятных и могущественных сил: судьбы и смерти, любви и похоти. Это и делает Бунина, при всей “классичности” его стиля и при всей неприязни, с которой он относился к основным художественным течениям своего времени, писателем ХХ века.
Ещё древние увидели двойственность половых отношений, в которых сплелись чистейшее и мерзейшее, духовное и плотское, рождающее и гибельное — и сложили миф о двух Афродитах, Небесной и Площадной. С той поры два женских образа, между которыми мечется герой, — неземная блондинка и демоническая брюнетка, Прекрасная Дама и демоническая искусительница — превратились в штамп, в ходовой мотив приключенческих романов и голливудских фильмов. Однако подлинный талант не пугается штампов — он знает, что не попадёт к ним в кабалу, а заставит их работать на свой замысел.
Две героини рассказа — Соня и Натали — в общем, соответствуют упомянутой классической схеме (разве что волосы у Сони не чёрные, а каштановые). К Соне герой испытывает тяжёлое плотское влечение, вдобавок проникнутое тем трепетом, какое бывает лишь у юноши, которому впервые открывается женская нагота. Его чувство к Натали возвышеннее, в его основе — любование и поклонение. “Натали нашему роману всё-таки не помешает... Ты будешь сходить с ума от любви к ней, а целоваться будешь со мной”, — не без проницательности говорит Соня. Но она ошиблась: любовь и похоть, конечно, разные вещи, и Бунин их отлично различает, но вот спокойно отделить одно от другого нельзя: создавшийся в результате треугольник не устраивает никого — и саму Соню не в последнюю очередь: “Это ужасно, я ведь замечаю, как идиотски ты пялишь на неё глаза, временами чувствую к тебе ненависть, готова, как какая-нибудь Одарка, вцепиться при всех тебе в волосы, да что же мне делать?”
Однако не оставим без внимания фразу Натали: “Я в одном убеждена: в страшном различии первой любви юноши и девушки”. Для того чтобы понять, что имеется в виду, сравним её биографию с биографией героя.
Итак, Натали: влюбляется в молодого человека, думая, что он любит её подругу; почувствовав его внимание и услышав его “отречение” от Сони (но, похоже, подозревая истину), несколько дней подряд избегает его, по-видимому, пытаясь смирить обуревающие её переживания; наконец, признаётся в любви сама — для того лишь, чтобы в тот же вечер застать его с Соней. Затем вступает в разумный брак без любви (отметим уж, кстати, и восхитительно написанную бальную встречу главных героев, где по именам не названы ни персонажи, ни эмоции), хоронит мужа… и только потом-потом-потом встречается с любимым, принимает унизительную скрытность их отношений и умирает в родах.
Другая сторона — Виктор Мещерский: с увлечением “крутит” два романа сразу, терзаясь, но и упиваясь разницей отношений с Соней и Натали; после разрыва так же терзается и упивается ощущением разбитой жизни (“Gaudeamus igitur!” на балу сказано, конечно, с надрывом, но всё же прямое значение этого возгласа не до конца поглощено иронией: слишком уж зорко отмечены “хорошенькая блондинка и сухая, темноликая красавица казачка”), бездумно сходится с крестьянкой, бездумно же рождает от неё сына…
Разницу можно, в общем, выразить просто: над девушкой (во всяком случае, в понимании Натали: Соня справедливо замечает, что “девушки разные бывают”) похоть имеет меньше власти. Можно и ещё проще — женщина (опять-таки, разумеется, не любая) ответственнее, она не столь охотно и легко повинуется тем силам, которые свободно играют мужчиной.
Рассказ чётко делится на две части: после пятой главки он, в сущности, мог бы завершиться, и последние две образуют своего рода постскриптум, который, в свою очередь, мог бы стать отдельным рассказом.
В первой части идёт речь о любви и похоти, причём чувственность выступает как соперница любви. Вторая часть — о любви, судьбе и смерти. Эти новые темы предвосхищены ещё в начале первой части зловещим видением летучей мыши (нечистого и демонического создания): “Я… ясно увидел её мерзкую тёмную бархатистую и ушастую, курносую, похожую на смерть, хищную мордочку”. Собственно, похоть, помешавшая в первой части осуществиться любви, выступает как один из псевдонимов судьбы. И судьба же повинна и в дальнейшей драме героя: его отношения с Гашей, описанные пренебрежительным “сошёлся” воспринимаются скорее как уступка судьбе, нежели похоти: “Вот и всё, что осталось мне в жизни!”
И эта уступка вторично встаёт на пути любви: хотя формально и герой, и Натали свободны, их союз должен остаться тайным и как бы недоосуществлённым: страшным симптомом этой роковой неполноты станет смерть Натали в преждевременных родах.
Итак, любовь в рассказе Бунина обречена: слишком могущественные силы противодействуют ей. Но торжество тёмных сил не окончательно, более того — оно, в некотором роде, мнимо. “Разве бывает несчастная любовь?” — говорит Натали: счастье любви неотменимо, и ничто не может его стереть. Свет любви “во тьме светит, и тьма не объяла его”, говоря словами Евангелия.
Такова проблематика бунинского рассказа. Но художественный мир — всё же не только проблематика. Общеизвестна роль описаний (особенно пейзажей, хотя отнюдь не только пейзажей) в бунинской прозе. “Ступеньки, погружённые в воду, мокрые, холодные и скользкие от противного зелёного бархата слизи”, “тёмно-красный бархат” розы, который “к вечеру… стал вялым и лиловым”, “ровный и от этой млечности матовый небосклон” — эти и подобные фразы не суть необязательные украшения, но носители художественного смысла. Поэт и критик Г.Адамович писал о Бунине, что его мир (мир, а не герои) существует как будто бы до грехопадения — и это очень точно. Мир Бунина благодатен, потому что увиден с любовью — а мы уже знаем, что несчастной любви не бывает. Именно поэтому Бунин столь чувствителен ко всем чувственным приметам мира — зрительным, слуховым, вкусовым, обонятельным, осязательным — и все они для него “хороши весьма”. Даже тот самый “противный зелёный бархат слизи” герой представляет с восторгом, а автор описывает с удовольствием.
И здесь мы опять возвращаемся к двойственности половых отношений. Их плотская сторона для Бунина — не только похоть, она причастна этому прекрасному миру, и этой причастностью освещена и освящена. Уже “телесное упоение” свиданий с Соней сохраняет свою ценность для автора и читателя, несмотря на то, что именно они разлучают героя с Натали. Тем более это касается отношений с нею самою — они выступают как настоящая святыня, и то целомудрие, с которым Бунин об их плотской стороне умалчивает, — оно ведь продиктовано чувством благоговения, а не приличия.
Таким образом, в художественном мире рассказа трагизм не отменён, но преодолён. И несмотря на то, что рассказ заканчивается отнюдь не “хэппи-эндом” (счастливых концов в «Тёмных аллеях» вообще не бывает), тягостного впечатления он не оставляет: печаль его светла.