Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №46/2003

Архив

Методика характеристики людей. Из книги Н.М. Соколова «Устное и письменное слово учащихся»

АРХИВ

Из книги Н.М. Соколова
«Устное и письменное
слово учащихся»


Методика характеристики людей

Высшею формою описания, часто сочетаемой с рассуждением, являются так называемые “характеристики”. Термин характеристика имеет своим назначением выразить ту мысль, что в таких описаниях отмечено, изображено, показано самое важное в изображаемом, то, что принадлежит ему по преимуществу, “выцарапано, награвировано” на нём и указывает на его отличительные приметы... С этой точки зрения в характеристике предмета очерчивается его индивидуальное, его оригинальное, отличающее его от других сходных предметов, и потому термин должен относиться ко всякому описанию, преследующему те же цели. Работа по составлению характеристики, таким образом, должна быть основана на умении наблюдать или воображать именно это особенное, оригинальное, — относится ли это к наружности предмета и, в особенности, человека или к его личности, то есть особому психическому строю. И если мы и наши ученики умеем плохо видеть, то ещё хуже мы умеем воображать себе литературных героев по тем словесным намёкам, которые дают нам писатели. Борьба с этим крайне печальным явлением тесно связана с работою по сочинению характеристик. Насколько необходимо приучить учащихся живо и верно воображать наружность литературных героев, видно из того, что очень часто лица, даже заканчивающие своё высшее образование по группе русской литературы, создают себе ложное представление о наружности таких известнейших героев, как, например, Печорин. Многим он рисуется высоким (“среднего роста”), брюнетом (“белокурые волосы”); узнав, что он блондин, решают, что и усы, и брови у него светлые (были чёрные); нос прямой (“немного вздёрнутый”); глаза голубые (“карие глаза”) и так далее.

Словом, на место подлинного Печорина с его необыкновенно оригинальною (и постольку — романтическою) наружностью подставляется ложно-романтичный образ высокого стройного брюнета с носом прямым, даже с небольшою горбинкою и пр. и пр.

Эти ходячие, шаблонные портреты героев чрезвычайно распространены у читателей и даже у писателей средней руки. Ещё лет сто тому назад остроумный французский писатель Альфонс Карр высмеивал такие портреты-клише у некоторых французских романистов: “...У неё лоб был точно из слоновой кости, глаза — сапфировые, губки коралловые, жемчужные зубы, лебединая шея” и так далее. “Что может быть противнее такого портрета!” — восклицает он. Немногим выше литературный портрет героини, написанный Жюлем Сандо, приятелем Жорж Санд: “Она была очень хороша собою, блондинка, с белою кожею, и тем не менее (sic!) внушала к себе скорее уважение, чем любовь. Её на редкость великолепные волосы венчали собою прямой и твёрдый лоб. У неё был орлиный гордый нос, повелительный высокомерный взгляд, слегка презрительная улыбка... Её талия не была лишена элегантности, но не имела в себе ничего воздушного...” и так далее, и так далее. Средствами борьбы против подобных “портретов”, живут ли они лишь в сознании читателя или ложатся на бумагу под пером писателя, являются два главных приёма: 1) самостоятельное списывание учащимися наружности живых людей; 2) тщательное творческое изучение учащимися литературных портретов у действительно выдающихся писателей, писавших с натуры или заботившихся о придании своим портретам воображаемых героев оригинальных черт (ср., например, удивительный портрет Анны Карениной, написанный с точки зрения Вронского, в гл. XVIII, ч. I романа). Первая работа требует наблюдательности, вторая — развитого воображения. То и другое может быть развиваемо планомерными занятиями под руководством мастеров слога так же, как и умение писать рассказы и составлять описания предметов и явлений.

При составлении (inventio) описания наружности человека автору необходимо прежде всего собрать в памяти, а ещё лучше — на бумаге, все характерные черты описываемого, стараясь при этом выявить его образ в своей фантазии. Надо представить его себе в разных жизненных положениях, в разные моменты дня, в разных местах и так далее. Если мы его не видели в том или другом положении, стараться тем не менее представить его себе и в таких положениях. При этом мы должны избрать такие моменты или положения, в которые образ данного лица предстанет пред читателями особенно выпуклым, ярким, с чертами, типичными для него самого, а не для окружающих его людей и людей вообще. Если мы намерены дать короткое описание, то очевидно, что такой момент (или положение) тем более должен быть самым характерным для объекта.

Этот выбор самого характерного, конечно, относится не только к описанию наружности человека, но и всяких других предметов и явлений. Принципиально неправильно постоянное употребление в школах и в житейском обиходе термина тип по отношению к индивидуальным образам людей. “Тип” — продукт абстракции; это не образ, а общее представление, суммированное из сходных деталей разных образов. Мы, конечно, можем говорить о типичности людей, о типических образах, а тем более о типических чертах личности героев, но при этом мы не забываем, что даже у самого типичного из них комбинация общих черт своеобразна, не говоря уже о наличности у них хотя бы иногда и слабо выраженных личных особенностей. Всё это относится не только к наружности, но и к общему психофизическому облику человека.

Если, таким образом, мы выдвигаем как цель для описания и наружности человека, и его остальных свойств передачу его особенностей, а не составление инвентаря всех его признаков, как выражается один американский методист, то задачею учащего является привитие этого сознания своим ученикам в разных упражнениях — при чтении жанровых картин, изучении портретов и, наконец, при изучении литературных произведений и живых людей.

К работам “инвентарного” характера мы прибегаем в классе очень редко. Вряд ли можно в школе добиваться полных психологических характеристик научного типа; подобные работы можно было бы осуществлять только с любителями из старших классов, и то распределив между ними отдельные задачи. В виде же общеклассной работы можно было бы поставить только подробную анкету, обследование какого-нибудь литературного образа1, а отнюдь не изготовление самой характеристики, тем более что сами писатели при работе над образами своих героев производили художественные опыты, художественный анализ, не упуская из виду их оригинальной личности и не задаваясь целью ответить на каждый пункт “программы исследования личности”. И одним из наиболее верных и постоянных их приёмов является именно концентрирование внимания читателей около главнейших, господствующих черт (основных наклонностей) личности, группирующих около себя и остальные2. Эти краткие соображения могут быть применены и к описанию наружности людей.

Господствующие в ряду других черты (или одна черта) наружности, своего рода доминанты, прослеживаются и в отдельных деталях. Так, например, Тургенев в характеристике своего Степного короля Лира — Харлова — и начинает с “доминанты”: после эмоционального вступления (“самое резкое впечатление”: “...ничего подобного Харлову я уже в жизни потом не встречал”), он приглашает слушателей представить себе “человека росту исполинского!” Всё дальнейшее описание наружности пронизано тою же идеею и в словесном отношении — синонимами этого слова и представляет собою своеобразный гимн этому гиганту, с восклицаниями, гиперболами и тому подобное: громадное туловище; чудовищная голова; копна волос; обширная площадь лица; здоровенный нос; “надменно топорщились глазки”. Далее — контраст этих глазок и ротика (издающего, однако, крепкие, зычные звуки) с обширным размером всех других частей лица и тела: но этот контраст только усиливает впечатление от прочего. И опять “пространное лицо”, величавость его; размеры рук, пальцев, ног таковы, что остаётся только восклицать: “что за руки!”... Всё остальное также поддерживает эту доминанту: двухаршинная спина; плечи — жернова; уши — калачи; тяжёлое дыхание при совершенно свободном костюме; сознание своей необъятной силы и гордость, своим званием, происхождением, своим умом-разумом... Доминанта проведена весьма искусно и начинает собою всю характеристику, очень сгущённую в первой же главе повести. Это, впрочем, объясняется заданием: ведь характеристика даётся рассказчиком, взявшимся поведать кружку однокашников о русском короле Лире. С него и с его внешнего образа (явно романтичного) и надо было начать его же историю, но представление о нём как о чём-то величавом дано уже самим прозвищем, которое так много говорило романтическому поколению 40-х годов, зачитывавшемуся Шекспиром.

Тот же в сущности приём употребляет и Л.Н. Толстой, когда знакомит нас со старым князем Болконским; он начинает характеристику с психологических его черт, с его железного характера, необыкновенной силы воли, вызывавших “почтительность и страх”, и затем выводит пред нами самого героя: “И каждый в высокой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно-высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигура князя, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и молодых блестящих глаз”. И дальше: “По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром сапожок, по твёрдому налеганию жилистой сухощавой руки видна была в князе ещё упорная и много выдерживающая сила свежей старости...” Холодная улыбка... Крепкие желтоватые зубы... табачный и старчески едкий запах отца и так далее («Война и мир», т. I, ч. I, гл. XXV).

Разница в том, что Тургенев не нуждался в психологическом введении в образ “короля Лира” и начинает сразу с внешнего образа Мартына Петровича Харлова, дав вниманию слушателей установку на образ Лира, и затем иллюстрирует эту художественную тему типичными для Харлова сценами. Толстой же избирает другой путь: после психологической характеристики он показывает нам старого князя в рамке громадно-высокой двери и на мгновение держит его в ней. Потом переводит нас, вместе с княжной Марьей, в его кабинет, где естественно уже показать энергичного старика в действии, показать его строго размеренную деятельность, его механизированную и подчинённую рассудку жизнь.

Остановимся ещё на приёме распылённой по произведению, постепенно образующейся характеристики. Возьмём, например, образ предводителя «Железного потока» Кожуха. Автор Серафимович сразу выдвигает доминанты и последовательно, с усердием, иногда чрезмерным, проводит их через всю свою эпопею: “У ветряка стоит низкий, весь тяжело сбитый, точно из свинца, со сцепленными четырёхугольными челюстями. Из-под низко срезанных бровей, как два шила, посверкивают маленькие, ничего не упускающие, серые глазки” (глава II). В дальнейшем характеристика рассеивается по всему произведению, накапливаются отдельные чёрточки: на него напали — “Лишь судорога, похожая на улыбку, дёрнула мгновенно пожелтевшие, как кожа, черты”. Он говорит толпе — “с железными челюстями разжал их и, тяжело ворочая, медлительно заговорил... А железные челюсти неумолимо перемалывали...” Его избрали командующим... “Кожух сомкнул каменные челюсти, сделал под козырёк, и видно было, как под скулами играли желваки” (скрывает волнение). “Подошёл к мертвецам, снял грязную соломенную шляпу”. Много времени спустя, в минуту смертельной опасности “железное лицо Кожуха было неподвижно. Из-под насунутого черепа маленькие глаза не глядели, но ждали... Маленькие тонко-колючие глазки Кожуха ждали, только — нет! не ответа ждали... Кожух слушал и тот и другой разговор, и словами, и за словами и с всё так же сощуренными глазками прислушивался к темноте за окном — ждал.

И дождался” (глава XVII).

Автор развёртывает то, что было намечено в начале создания портрета...

Но, как бы ни располагали писатели свой материал, мы видим в нём лишь ту или иную систему художественных намёков, по которым усердный любопытствующий читатель-творец3 может воссоздать в той или иной мере образ литературного героя, живший в воображении писателя. Таким образом, при восстановлении литературного портрета мы прибегаем к перечитыванию литературного произведения, затем к мысленному или же заносимому на бумагу извлечению “строительных материалов”. Эта работа неизбежно связана с попутным представлением себе литературного героя, фигура которого становится всё отчётливее. Основное задание упражнений и заключается в том, чтобы учащийся получил от своего воображения наиболее отчётливый образ. Этот-то образ он и должен описать. И это он может сделать, будет ли он при этом пользоваться авторскими словами или своими. Но без такой работы, основанной на деятельности читательского построительного воображения, “характеристика” наружности будет узко “словесною”, не основанною на работе фантазии, а следовательно, — схоластическою.

Совершенно то же относится и к “психологической” характеристике, с тою только особенностью, что опасность чисто вербального отношения к переживаниям героя здесь ещё возможнее и легче, так как душевный опыт учащихся неизменно ниже их наблюдательности к внешности людей. Как бы мы ни смотрели на возможность для читателя (и писателя) перевоплощаться4 в образы других людей, для нас ясно, что для улавливания чужих настроений и душевных движений необходимо пережить хотя бы зародыши этих состояний. Поэтому весьма многое в психике литературных героев остаётся для подростков непонятным, криво толкуемым, ложно понимаемым и ложно называемым. “Психологические” характеристики героев — дело гораздо более трудное и щекотливое для учащихся, чем это обыкновенно думают словесники, которые считают своим долгом прорабатывать в IV–III и даже более ранних классах “характеристики” самых сложных литературных характеров, явно недоступных пониманию учащихся даже 18–19 лет. Неудивительно, что учащиеся в таких случаях обращались за помощью к критикам и даже к разным “шпаргалкам”, и их самодеятельность сводилась к разыскиванию таких пособий и к более или менее удачному компилированию чужих текстов...

Поэтому особенно большое внимание педагога-словесника при работе над литературными портретами и характеристиками могут и должны занимать опыты применения приёмов элементарного социологического анализа художественных произведений. Разумеется, социологический анализ в строгом смысле слова может быть проводим только в старших группах II ступени. Учащиеся этих групп, получившие уже основательную обществоведческую подготовку и усвоившие навыки вдумчивого чтения художественного произведения, смогут поставить и элементарно разрешить вопрос о социальной обусловленности того или иного литературного явления — его идейного содержания и его формальных моментов; смогут они подойти и к постановке вопросов историко-литературного порядка: наблюдения над языком, стилем, над развитием того или иного литературного жанра и тому подобное могут быть сделаны ими в разрезе историческом, литературные явления будут поняты ими как идеологические сдвиги в классовом обществе на фоне и в зависимости от развития общественных отношений.

В младших группах, начиная с класса Д (5-й год обучения), во всяком случае, нужно уже ориентироваться на эту будущую работу, нужно подготовить возможность её в старших группах. Возможна и необходима эта работа при составлении описаний. Установка внимания учащихся на внешнем и внутреннем облике, например, помещичьей усадьбы в произведениях классиков дворянской эпохи, на убранстве комнат, на предметах домашнего обихода, на костюмах действующих лиц, на их пище и питье и тому подобном, в особенности в связи с возможной экскурсией (музей быта, сохранившаяся помещичья усадьба), будет богата достижениями в двух направлениях. Она углубит и расширит усвоение текста, обратит внимание учащихся на те чрезвычайно ценные “мелочи”, которые обычно ускользают из поля зрения и ученика, и учителя (например, в «Евгении Онегине»: усадьба Лариных, дом-дворец дяди Евгения, кабинет Онегина в деревне, его “будуар” в столице, отъезд Лариных в Москву — элементы натурального и денежного хозяйства; костюм Евгения Онегина и так далее и тому подобное). С другой стороны, учащиеся приучатся воспринимать действия и характеры в их “материальном” социальном окружении, а это чрезвычайно важно. Если же мы имеем возможность это описание, например помещичьей усадьбы, дать одновременно и в противопоставлении крестьянской избе, то тем самым мы подчёркиваем классовое строение изображаемой в произведении среды и делаем солидную подготовку к будущему (например, нет крестьянской избы, нет изображения и самого крестьянина и так далее). Подобного рода работы могут быть проведены на литературных произведениях и других эпох, других общественных групп (например, буржуазной — по Островскому, и тому подобное) <…>

Повторяем опять, что социологический анализ высшего порядка будет доступен учащимся только в старших группах трудовой школы, только здесь они смогут подойти к пониманию историко-литературного процесса (в развитии и содержания, и формы) как социально обусловленного. Но подготовка к работам такого порядка может вестись и в младших группах.

При работе над характеристикой мы можем и должны больше обращаться к творческому воображению учащихся, упражняя их в тщательном восстановлении внешнего облика героев, а также в литературном экспериментировании5 наших учащихся.

Допустима в школе и работа над типологическими очерками, “психологическимипо преимуществу, или, как их прежде называли, — характеристиками общечеловеческих страстей, наклонностей. В них бытовая и историческая стороны отступают на задний план. С этими наблюдениями очень легко сочетается работа по картинам, поскольку они не узкожанровые. Другой вид типологических характеристик — бытовые и этнографические очерки, которые требуют от учеников более солидных знаний и большего умственного развития. В то время как простейшие виды “психологических” характеристик доступны ученикам даже V (и сильным IV) отделения, вторые уместны лишь в VIII и особенно IX отделениях.

Из нашего школьного обихода уже давно исчезли как самостоятельные работы те элементарные психологические характеристики “общечеловеческих” типов, которые когда-то были блестяще разработаны французской классической “литературой XVII и XVIII веков (Ф.Лабрюйер. «Характеры; или нравы этого века». Рус. пер. Первова — 1890), являясь объектом злой или шутливой сатиры (Лафонтен, Вовенарг, Ларошфуко) или этической проповеди. Это направление было хорошо знакомо и нашей литературе XVIII и первой половины XIX века благодаря нашим баснописцам и особенно И.А. Крылову. Работа над баснями и приводила к двум видам “психологических” обобщений. В первых выяснялись типичные образы, в которых личное, индивидуальное почти совершенно стушёвывалось перед типичным, тем более что человеческие образы часто принимали аллегорическое обличье животных, птиц. Отсюда первоначально взялось и то употребление слова тип, о котором я говорю выше; оно ещё сколько-нибудь подходит к действительно типичным классическим образам Крылова и совершенно неуместно при работе над сильными и сложными “индивидуальностями литературных героев XIX и XX веков”. Другой ряд обобщений имел вид характеристик “страстей” — жадность, скупость, мотовство, нахальство, глупость или великодушие, щедрость, скромность и так далее. Вряд ли стоит к ним возвращаться в нашей школе. Но следует обратить внимание на то, что дети даже 10–12 лет уже образуют некоторые подобные общие представления (хороший товарищ, “подлиза” и так далее) и накопляют ряд наблюдений над людьми. Школа хорошо сделала бы, если бы в целях развития критического чутья по отношению к поведению окружающих людей (и развития детской речи) извлекла эти смутные, зачастую сумбурные суждения и наблюдения — в виде коротеньких очерков-опытов (essays), возможных и в V, и даже IV отделениях.

Как и в предыдущих работах, я ставлю на первое по времени место самостоятельное составление учащимися элементарных характеристик, без непосредственного изучения каких-либо литературных текстов. К ним учащиеся придут после нескольких упражнений в данном виде описаний. Эта последовательность проведена в обоих видах, то есть и в описании внешних черт героев, и в составлении общественно-бытовых, генетических и других характеристик. Во всех этих работах я придаю особенное значение подготовительной работе, то есть стадии собирания и подготовки материала (inventio), с которой, впрочем, тесно связаны и последующие — планирования (dispositio) и изложения (elocutio). В общих чертах я уже высказался выше о значении этих работ. Замечу только, что именно при описании личностей важна усиленная и очень добросовестная работа по собиранию тех намёков на жизнь и склад личности, какие мы находим в своих личных впечатлениях от неё, и в тех намёках, какие даёт нам текст. Ничто так не вредит этому вчувствованию в образы людей, как торопливая, поверхностная работа, благодаря которой блондины оказываются брюнетами, носы выпрямляются и даже делаются орлиными, карие глаза голубыми и так далее (см. выше). К этому присоединяются ещё всякого рода предвзятые мнения, и в результате учащиеся оперируют своими ложными образами, что ведёт и к нездоровым последствиям. Штудирование образов выдвигает вопрос о “доминантах”, которые обыкновенно указываются или показываются авторами; ставится на очередь вопрос о влиянии этих доминант на другие стороны индивидуальности. После этого, естественно, возникает вопрос о том, как расположить этот материал, уже в значительной степени организованный, — избрать ли для этого аналитический план, выдвинув доминанты в начало, как это мы видим в некоторых тургеневских описаниях людей, или же отнести их формулировку к концу, как это сделал, например, в своей мастерской характеристике Елисаветы В.О. Ключевский («Курс русской истории», т. IV). Наиболее простым способом построения является первый; второй и некоторые другие труден для средних учащихся, особенно на первых порах. Поэтому я прибегал бы при коллективном сочинении портретов именно к аналитическим планам, но считал бы и в данном случае наш план примерною схемою, а не обязательным, во что бы то ни стало. Отступления неизбежно будут невелики; так, после передачи общего впечатления от фигуры могут описываться крупные части тела, а не непременно сперва голова и лицо, потом торс и так далее. Чтобы создать упорядоченное описание, учащийся должен в определённый момент (удобнее всего перед выработкою своей канвы-схемы для устного или письменного ответа) попытаться вызвать в своём воображении связный образ и его стараться записать и его же затем шлифовать, проверяя по тексту и экспериментируя над ним.

Конечно, такой ответ на вопрос: “Каким я представляю себе N?” — потребует немалой, а главное — неторопливой работы. Этот приём — записывания своего образа героя и последующей отделки его — редко рекомендуется в нашей школе, хотя, казалось бы, такой путь единственно плодотворный.

Иначе ведётся работа по описанию типов, где работа построительного воображения отступает на задний план, уступая место рассуждающей мысли. Но и для этой работы, если мы хотим сделать её серьёзной, требуется серьёзная работа по творческому изучению тех образов, от которых мы собираемся отвлечь некоторые общие им, “типические” черты для объединения их в общие (не конкретные) представления о “типах”.

Упражнения по описанию наружности людей изложены достаточно подробно; поэтому остановлюсь только на некоторых, менее ясных или более трудных.

Они начинаются упражнениями (1–5) в описании живых или, точнее, живо представленных людей (упражнение 4-е приводится, скорее, как типичное для американских риторик и отнюдь не рекомендуется мною). Работы № 3 и № 5 проделываются иногда подростками и даже взрослыми в виде игры «Угадать Х» и рассчитаны на уменье живо нарисовать портрет человека. Упражнение № 6 приучает к наблюдению над планами характеристик и над степенью их полноты. Прилагаемые описания наружности имеют назначением облегчить педагогу разыскивание подходящих образцов и вывод некоторой схемы (приблизительной) кратного описания наружности. Задача № 7 даёт для сравнения очень короткие характеристики Пушкина и ставит вопрос о том, где и когда показывает своего героя автор (что далее разбирается на текстах Чехова).

Задачи № 8–10 указывают тип работ, в которых изучению и усвоению литературной характеристики предшествует составление её учениками — по художественной картине (или статуе); задача и раскрывает пред учениками работу художника над образом, в данном случае — исторического деятеля.

Задачи № 12–14 обращаются к построительному воображению учеников по поводу литературных образов. Иллюстрации привлекаются лишь для сравнения с уже созданными представлениями о наружности и для возможного дополнения последних.

Задача № 15 является приёмом самоконтроля.

Задачи № 16, 17 и 20 посвящены вопросам композиционным и переводят нас к вопросу о манере писателя. Задачи № 18–19 укажут на то, что Гоголь предполагал у актёров знакомство с бытовыми фигурами и потому ограничился минимальными намёками, между тем как А.Толстому приходилось давать больше сведений из истории быта. Задача № 19 переводит юных авторов от композиционных приёмов Чехова, столь удобных для маленьких новелл, к их собственным произведениям.

Задача № 21 ставит очень сложный и важный вопрос о физиономических наблюдениях по картинам, как это когда-то разработал профессор Сикорский в своей «Всеобщей психологии», но ввиду крайней ограниченности времени для занятий словесностью я лишь намечаю его. Подробно этот вопрос представлен в списке тем и указателе картин, вошедших в мой указатель тем6.

Описание людских характеров начинается с работ вполне самостоятельного элементарного типа, доступных ученикам V–VI отделений (13–14-летним) и даже более способным IV отделения. Описание внешности соединяется с намёками на психологические черты (задача № 1). Переходными являются и задачи № 2 и № 3, в которых работа ведётся на литературном материале. Этот материал лучше всего выбирать небольшой по размерам (рассказы, психологические портреты Тургенева, Толстого, Гончарова, Гаршина, Горького, Короленко и так далее).

Тщательное извлечение подходящих мест и сопоставление их иногда производят очень сильное впечатление на учащихся, которым фигуры героев предстают в совершенно новом, гораздо более рельефном виде. Задача № 3 предлагает небольшой эксперимент над извлечённым материалом; при ней удобнее всего работать над разносторонним материалом.

УПРАЖНЕНИЯ В СОЧИНЕНИИ ХАРАКТЕРИСТИК

1. Описание внешности людей

1. Составить газетное объявление: “Исчез ребёнок или взрослый...” Прибавить подробное описание его наружности: лица, мимики, роста, костюма, манеры говорить, ходить, жестикулировать и так далее.

То же объявление для пропавшего домашнего животного (собаки, кошки, лошади, коровы и так далее). Описание ведётся от лица его хозяина или хозяйки.

2. Отец посылает сына или дочь на вокзал (или пароходную пристань) встретить его знакомого, ещё не бывавшего в данном городе. Описать его наружность (см. выше; голос и прочее) так, чтобы дети могли его узнать.

3. Описать наружность какого-нибудь лица по фотографической его карточке, поясной или во весь рост, или по хорошей картине, прочитать товарищам, потом показать карточку — признают ли они описанное лицо; можно взять несколько картинок и карточек, чтобы товарищи выбрали из них именно то, которое описано.

Для описаний № 1, 2, 3 необходимо прежде всего самому писателю живо представить себе описываемое лицо или животное, выделить особенно характерные для него “оригинальные” черты, по которым легче признать его: типичное отступает на задний план.

4. В окрестностях скрывается беглый преступник, совершивший несколько грабежей и убийств, в том числе и несовершеннолетних. В городе или селе вывешено объявление о нём от милиции, с указанием примет. Составить объявление.

5. Описать наружность известного всем товарищам ученика, или ученицы, или взрослого, не называя его, не гонясь за подробностями, указывать прежде черты характерные для него... Товарищи должны угадать это лицо.

6. Прочитать характеристики наружности: “Степного короля Лира” (Тургенев, гл. 1), “старого князя Н.А. Болконского” («Война и мир», ч. I, гл. XXII); одного из слуг старого века И.А. Гончарова (наружность Валентина и Матвея, начиная с разговора с буфетчиком); А.П. Чехова Куприна (см. ниже — А), Лизы Грачёвой Либединского (см. ниже — Е); бабушки М.Горького, «Детство», гл. I: “меня держит за руку бабушка”... “а когда проснулся, пароход снова бухал”... и до конца отдела: “для трудной жизни”; героев «Записок охотника» Тургенева: Ермолая («Ермолай и мельничиха», см. ниже — Б), П.П. Каратаева (см. ниже — В), Акулины («Свидание»; см. ниже — Г), доктора Рагина («Палата № 6»; см. ниже — Д) Чехова и так далее (см. ниже).

Определить, стремятся ли авторы к исчерпывающей все признаки полноте описания или заботятся о характерности его?

Определить, какую именно черту наружного вида выдвигают на первый план авторы в данных характеристиках. Как они это делают — начинают ли с неё или к ней приводят в конце, или постоянно говорят о ней? Как они описывают: а) манеру говорить, б) мимику (выражение и игру лица), в) жесты, г) повадку ходить, работать и так далее? В каком порядке описывают они черты наружности, с чего начинают и систематически описывают (среднее описание наружности Харлова и Чехова)? Каковы приёмы описания костюма?

А. “Всегда бывает так: познакомишься с человеком, изучишь его наружность, походку, голос, манеры и всё-таки всегда можешь вызвать в памяти его лицо таким, каким его видел в самый первый раз, совсем другим, отличным от настоящего. Так и у меня, после нескольких лет знакомства с Антоном Павловичем (Чеховым), сохранился в памяти тот Чехов, каким я его увидел впервые в общей зале Лондонской гостиницы в Одессе. Показался он мне тогда почти высокого роста, худощавым, но широким в костях, несколько суровым на вид. Следов болезни в нём тогда не было заметно, если не считать его походки — слабой и точно на немного согнутых коленях. Если бы меня спросили тогда, на кого он похож с первого взгляда, я бы сказал: «На земского врача или на учителя провинциальной гимназии». Но было в нём также что-то простоватое и скромное, что-то чрезвычайно русское, народное — в лице, в говоре и в оборотах речи; была также какая-то кажущаяся московская студенческая небрежность в манерах. Именно такое первое впечатление выносили многие, и я в том числе. Но спустя несколько часов я увидел совсем другого Чехова, — именно того Чехова, лицо которого никогда не могла уловить фотография и которое, к сожалению, не понял и не прочувствовал ни один из писавших с него художников. Я увидел самое прекрасное и тонкое, одухотворённое человеческое лицо, какое только мне приходилось встречать в моей жизни.

Многие впоследствии говорили, что у Чехова были голубые глаза. Это ошибка, но ошибка до странного общая всем, знавшим его. Глаза у него тёмные, почти карие, причём зрачок правого глаза был окрашен значительно сильнее, что придавало взгляду А.П. при некоторых поворотах головы выражение рассеянности. Верхние веки несколько нависли над глазами, что так часто наблюдается у художников, охотников, моряков — словом, у людей с сосредоточенным зрением. Благодаря пенсне и манере глядеть сквозь низ его стёкол, несколько приподняв кверху голову, лицо А.П. часто казалось суровым. Но надо было видеть Чехова в иные минуты (увы, столь редкие в последние годы!), когда им овладевало веселье, и когда он, быстрым движением руки сбрасывая пенсне и покачиваясь взад и вперёд на кресле, разражался милым, искренним и глубоким смехом. Тогда глаза его становились полукруглыми и лучистыми, с добрыми морщинками у наружных углов, и весь он тогда напоминал тот юношеский известный портрет, где он изображён почти безбородым, с улыбающимся, близоруким и наивным взглядом несколько исподлобья. И вот — удивительно — каждый раз, когда я гляжу на этот снимок, я не могу отделаться от мысли, что у Чехова глаза были действительно голубые.

Обращал внимание в наружности А.П. его лоб — широкий, белый и чистый, прекрасной формы: лишь в самое последнее время на нём легли между бровями, у переносья, две вертикальные, задумчивые складки. Уши у Чехова были большие, некрасивой формы, но другие такие умные, интеллигентные уши я видел ещё лишь у одного человека — у Толстого.

Помнится мне теперь очень живо пожатие его большой сухой и горячей руки — пожатие, всегда очень крепкое, мужественное, но в то же время сдержанное, точно скрывающее что-то. Представляю также себе и его почерк: тонкий, без нажимов, ужасно мелкий, с первого взгляда — небрежный и некрасивый, но, если к нему приглядеться, очень ясный, нежный, изящный и характерный, как и всё, что в нём было” (Куприн. «Антон Павлович Чехов»).

Б. “Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого, худого, с умным и тонким носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими, насмешливыми губами. Этот человек ходил и зиму, и лето в желтоватом нанковом кафтане, немецкого покроя, но подпоясывался кушаком; носил синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему в весёлый час разорившимся помещиком.

К кушаку привязывались два мешка, один спереди, искусно перекрученный на две половины, — для пороху и для дроби, другой сзади — для дичи; хлопки же Ермолай доставал из собственной, по-видимому, неистощимой шапки. Он бы легко мог на деньги, вырученные им за проданную дичь, купить себе патронташ и суму, но ни разу даже не подумал о подобной покупке и продолжал заряжать своё ружьё по-прежнему, возбуждая изумление зрителей искусством, с каким он избегал опасности просыпать или смешать дробь и порох. Ружьё у него было одноствольное, с кремнем, одарённое притом скверной привычкой жестоко «отдавать», отчего у Ермолая правая щека всегда была пухлее левой. Как он попадал из этого ружья, и хитрому человеку не придумать, но попадал” (Тургенев. «Записки охотника». «Ермолай и мельничиха». Описание наружности Ермолая).

В. “На вид ему было лет под тридцать. Оспа оставила неизгладимые следы на его лице, сухом и желтоватом, с неприятным медным отблеском; иссиня-чёрные длинные волосы лежали сзади кольцами на воротнике, спереди закручивались в ухарские виски; небольшие опухшие глазки глядели — и только; на верхней губе торчало несколько волосков. Одет он был забубённым помещиком, посетителем конных ярмарок, в пёстрый, довольно засаленный архалук, полинявший шёлковый галстук лилового цвета, жилет с медными пуговками и серые панталоны с огромными раструбами, из-под которых едва выглядывали кончики нечищеных сапог. От него сильно несло табаком и водкой; на красных и толстых его пальцах, почти закрытых рукавами архалука, виднелись серебряные и тульские кольца. Такие фигуры встречаются на Руси не дюжинами, а сотнями; знакомство с ними, надобно правду сказать, не доставляет никакого удовольствия; но, несмотря на предубеждение, с которым я глядел на проезжего, я не мог не заметить беспечно доброго и страстного выражения его лица” (Тургенев. «Записки охотника». «Пётр Петрович Каратаев». Портрет Каратаева).

Г. “То была молодая крестьянская девушка. Она сидела в двадцати шагах от меня, задумчиво потупив голову и уронив обе руки на колени; на одной из них, до половины раскрытой, лежал густой пучок полевых цветов и при каждом её дыхании тихо скользил на клетчатую юбку. Чистая белая рубаха, застёгнутая у горла и кистей, ложилась короткими, мягкими складками около её стана; крупные жёлтые бусы в два ряда спускались с шеи на грудь. Она была очень недурна собою. Густые белокурые волосы прекрасного пепельного цвета расходились двумя тщательно причёсанными полукругами из-под узкой алой повязки, надвинутой почти на самый лоб, белый как слоновая кость; остальная часть её лица едва загорела тем золотистым загаром, который принимает одна тонкая кожа. Я не мог видеть её глаз — она их не поднимала; но я ясно видел её тонкие, высокие брови, её длинные ресницы: они были влажны, и на одной из её щек блистал на солнце высохший след слезы, остановившейся у самых губ, слегка побледневших. Вся её головка была очень мила; даже немного толстый и круглый нос её не портил. Мне особенно нравилось выражение её лица: так оно было просто и кротко, так грустно и так полно детского недоуменья перед собственною грустью. Она, видимо, ждала кого-то; в лесу что-то слабо хрустнуло: она тотчас подняла голову и оглянулась; в прозрачной тени быстро блеснули передо мной её глаза, большие, светлые и пугливые, как у лани. Несколько мгновений прислушивалась она, не сводя широко раскрытых глаз с места, где раздался слабый звук, вздохнула, повернула тихонько голову, ещё ниже наклонилась и принялась медленно перебирать цветы. Веки её покраснели, горько шевельнулись губы, и новая слеза прокатилась из-под густых ресниц, останавливаясь и лучисто сверкая на щеке. Так прошло довольно много времени; бедная девушка не шевелилась, лишь изредка тоскливо поводила руками и слушала, всё слушала...” (Тургенев. «Записки охотника». «Свидание». Портрет Акулины).

Д. “Наружность у него тяжёлая, грубая, мужицкая; своим лицом, бородой, плоскими волосами и крепким неуклюжим сложением напоминает он трактирщика на большой дороге, разъевшегося, невоздержанного и крутого. Лицо суровое, покрытое синими жилками, глаза маленькие, нос красный. При высоком росте и широких плечах у него громадные руки и ноги; кажется — хватит кулаком — дух вон. Но поступь у него тихая, и походка осторожная, вкрадчивая; при встрече в узком коридоре он всегда первый останавливается, чтобы дать дорогу, и не басом, как ждёшь, а тонким, мягким тенорком говорит: «виноват». У него на шее небольшая опухоль, которая мешает ему носить жёсткие крахмальные воротники, и потому он всегда ходит в мягкой полотняной или ситцевой сорочке. Вообще, одевается он не по-докторски. Одну и ту же пару он таскает лет по десять, а новая одежда кажется на нём такою же поношенною и помятою, как старая: в одном и том же сюртуке он и больных принимает, и обедает, и в гости ходит; но это не из скупости, а от полного невнимания к своей наружности” (Чехов. «Палата № 6». Гл. V. Характеристика д-ра Рагина).

Е. “Её приход сразу заметили. Роста она маленького, худенькая, всегда грустная и молчаливая, а если веснушчатое лицо иногда озарится улыбкой, точно солнечным лучом, пробежавшим по траве, то на минуту только; потом она притихает и боязливо оглядывается. Она преподаёт красноармейцам арифметику, и звонкий её голосок, некогда украшавший хор гимназии в дальнем городе, где она училась, звучит теперь каждый день из-за больших зеркальных окон магазина, по главной улице. Там находится её школа.

Всего на свете боится она. Родители умерли давно, и выросла она у чужих, где её попрекали каждым куском хлеба. Боязнь стала её привычкой; она перехватывала ей горло при разговоре с людьми и она же заставляла её каждый вечер на коленях молиться неведомому, тоже страшному, но только всевидящему, всепрощающему, доброму.

Красноармейцев она тоже вначале боялась, на уроках краснела перед ними, молчаливыми и внимательными, но будто затаившими что-то, и каждый раз ждала с их стороны какой-нибудь выходки. Голос её дрожал и прерывался, она боялась спрашивать своих учеников и с тоской ждала конца урока.

Но однажды, когда она замерзающими на февральском ветру руками тащила домой свой паёк, к ней подошли два красноармейца — это были её ученики. Она по обыкновению испугалась, покраснела, а один из них, голубоглазый великан, приветливо предложил помочь и, не дожидаясь её позволения, легко взметнул мешок на плечо. С тех пор привязалась она к своим ученикам, разглядела каждого из них, полюбила свою работу и преподавание старалась сделать проще и доступнее” (Лиза Грачёва. «Неделя» Либединского. Гл. IV).

7. Сравнить описания (одно–три), указанные в п. 6, с описаниями наружности Пугачёва, Маши («Капитанская дочка»). Дают ли портреты пушкинских героев характерные их черты? Помогают ли эти описания читателю представить героев достаточно живо? Чем объяснить их краткость сравнительно с описаниями п. 6? Не упомянуты ли некоторые черты наружности Пугачёва раньше (чёрная борода).

“Мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна. Он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волосы были обстрижены в кружок; на нём был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднёс ему чашку чая; он отведал — и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость… Прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питьё»” и так далее («Вожатый», гл. II).

“Тут вышла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачёсанными за уши, которые у ней так и горели” («Крепость», гл. III). Что нового находим для описания наружности Пугачёва и Маши в дальнейших главах?

8. Рассмотреть картины (или снимки с них) Сурикова «Боярыня Морозова» или Чистякова «Старый боярин», составить канву или план описания наружности изображённых лиц, дополняя, где нужно, указаниями на душевное их состояние. Написать черновой набросок по канве, сравнить с описанием картин, данным В.М. Таршиным («Боярыня Морозова» — в «Заметках о художественных выставках», «Старый боярин» — вторая выставка «Общество выставок». Полное собрание сочинений В.М. Гаршина). Те же упражнения можно поставить и с другими портретами и портретными жанровыми и историческими картинами, сравнивая с литературными портретами у историков и беллетристов, например, Петра I по картинам и статьям, а также по характеристикам Ключевского, Соловьёва, Пушкина, Мережковского и других. По выполнении этой работы составить окончательный текст описания.

9. Сравнить описание наружности Грозного у Тургенева по Антокольскому с указанием «Проекта постановки на сцену трагедии “Смерть Иоанна Грозного”» А.К. Толстого со слов “Остаётся сказать несколько слов о наружной стороне этой роли”... и до конца характеристики Грозного.

10. Какой вы представляете себе наружность Чацкого (или какого-нибудь другого литературного героя или героини?)7. Каким он предстал бы пред нами, если бы сейчас отворилась дверь и вошёл он в комнату? Какое было бы у него выражение лица, осанка, манера говорить, держать руки, как он с нами всеми поздоровался бы, как заговорил бы? Подготовиться к описанию костюма, причёски и прочего по открыткам, изображающим молодых людей 20-х годов, или по художественному изданию Н.Озаровского «Горе от ума» (Пг., 1911. Пьесы художественного репертуара и постановка их на сцене, вып. II). Сравнить свой образ с изображением героев «Горя от ума» по изд. Голике и Вильборга — иллюстрации худ. Кардовского).

11. Та же работа по «Пиковой Даме» и художественному изданию её с иллюстрациями А.И. Бенуа (изд. Голике и Вильборг. Пг., 1917).

12. Выбрать из разных глав соответственных художественных произведений места, характеризующие наружность и манеру держаться и говорить следующих героев: Печорина, Максима Максимыча; Пьера Безухова, князя Андрея Болконского, Наташи, Денисова, Долохова; Елены Стаховой, Шубина, Увара Ивановича; Тараса Бульбы, Остапа; Акакия Акакиевича, Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича и так далее; а) перечитывая выборки, вызывать в своём воображении фигуры этих героев; затем, отдавая себе отчёт как в целых образах, так и их деталях, б) сравнить с иллюстрациями художника Боклевского: гоголевские герои, Пьер Безухов, Печорин8 и других иллюстраторов.

1З. Проверить после прочтения какого-нибудь классического романа свои образы главных действующих лиц по «Словарю литературных типов»9.

14. Всегда ли описание наружности литературного героя сосредоточивается в одном месте текста, преимущественно в так называемой экспозиции, или у некоторых писателей оно рассеяно по всему произведению? (Ср. Чехов — его постоянно упоминаемые здесь рассказы и очерк «Человек в футляре».) Значение этой попутной характеристики для небольшой ученической новеллы.

15. Сравнить вышеназванные наружности (зад. 6, 7 и 14) и определить, на какие черты наружности особенно обращает внимание каждый автор — на фигуру, рост, лицо и его выражение, на жесты, голос и манеру говорить, на отпечаток лет и предыдущей жизни, на костюм, движения. Замечаем ли мы какую-нибудь излюбленную манеру у писателя описывать наружность, или же он применяется к господствующей черте личности героя и у одного показывает одни особенности внешности, у другого — другие?

16. Можно ли представить себе героев «Ревизора» на основании заметок о них Гоголя?

17. То же для действующих лиц трагедий А.К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» и «Царь Фёдор Иоаннович» по его «Проектам постановки».

18. На каком месте произведения и в какой форме даёт Чехов описания наружности своих героев (например, «Злоумышленник», «Мужики», «Художество», «Ионыч», «Налим», «Мальчики», «Каштанка», «Сирена» и так далее)?

19. Пересмотреть свои рассказы и определить, какие герои заслуживали бы более подробного описания их наружности, какие — только упоминания двух-трёх черт её. Применимы ли вообще подробные портреты в небольших рассказах?

20. Как связывают авторы описания наружности героев и героинь с их характерами и судьбою? (Например, описания наружности типичных лиц. Лермонтов: Максим Максимыч, Грушницкий; гоголевские характеристики внешности и так далее.)

21. Для изучения выражения лица, поз и так далее см. мой «Указатель художественных картин». Отдел: Темы гл. III. «Человек, его душевный мир и судьба».

2. Описание характеров живых людей и литературных героев

1. Описать уличного продавца (газетчика, фруктовщика и т.п.), обращая внимание главным образом на его движения, разговор — словом, на всё, выражающее его характер и привычки.

2. Прочитать описание характера Филофея («Стучит») Тургенева или другого литературного героя. Указать подробности: а) которые выражают его характер; б) которые дают его портрет и могут быть зарисованы живописцем; в) которые указывают на его привычки и движения.

3. Выбрать три хороших литературных описания людей. Выписать те места (отдельные слова или фразы), которые а) описывают черты лица; б) общий внешний вид, манеры и движения; в) истолковывают или выражают характер. Перечитать описание с пропуском мест(а); взвесить ущерб, причинённый этим пропуском. То же проделать и с остальными двумя группами.

4. Составить список из 10–15 слов, которые указывают или истолковывают характер.

5. (Для разных возрастов.) Перебрать несколько изображений характеров из произведений, прочитанных в группе или дома, и определить для каждого литературного героя и героини те главные черты характера, на которые указывают авторы и которые определяют собою все прочие черты характера и даже влияют на наружность, обстановку и так далее. Например:

а) «Мёртвые души» Гоголя, обе части, особенно 1-я;

б) «Записки охотника» Тургенева: «Хорь и Калиныч», «Бирюк», «Однодворец Овсянников», «Касьян с Красивой Мечи», «Бурмистр», «Контора», «Певцы», «Лебедянь»;

в) Толстой: «Севастополь», «Война и мир». Типы казаков офицеров;

г) Чехов: «Мужики», «Человек в футляре», «Ионыч», «В овраге»;

д) Успенский: «Будка», «Власть земли» и так далее — «Крестьянин и крестьянский труд»;

е) Горький: «Фома Гордеев» (Фома Гордеев — отец, Маякин и другие), «Трое» и другие;

ж) Бунин: рассказы, например, «Деревня», «Суходол»;

з) Аросев: «Никита Шорнев», «Недавние дни» и другие;

и) Пильняк: «Голый год» и другие;

к) Федин: «Города и годы».

Выделить из собранных черт типически-классовые (в исторической перспективе). Перечитать то, что осталось индивидуального.

6. Выяснить главные черты, определяющие всё остальное, как это представлено писателями:

а) Толстой. «Детство» и «Отрочество», Володя и другие;

б) Аксаков. «Детские годы Багрова-внука»;

в) Гарин-<Михайловский>. «Детство Тёмы»;

г) Короленко. «Дети подземелья» («В дурном обществе»): Валек, Маруся;

д) Толстой. «Война и мир»: Наташа, Петя;

е) <Толстой>. «Севастополь в августе 1855 года». Володя Козельцов (III рассказ. Август, 1855);

ж) Гончаров. «Обломов»: Илюша, Андрюша Штольц;

з) Тургенев: Елена Стахова, Лиза (в детстве и юности);

и) Кропоткин (в детстве и юности — по «Запискам революционера»);

к) Герцен. «Былое и думы» («Детская и университет». Гл. I, II, Ш, IV, V; «Владимир на Клязьме» и гл. XIX, XX): Сам Герцен, Наталья Александровна;

л) Миша — по повести Неверова «Ташкент — город хлебный»;

м) Герои Сейфуллиной: Гришка («Правонарушители»), Ванька Сафронов;

н) И.Вольнов: «Повесть о днях моей жизни», «Детство», особ. «Юность», сам герой-рассказчик, его сестра Мотя и другие его товарищи.

Определить разницу задач (художественная и научная) и влияние на манеру описывать — наглядно изобразить или полно описать. Как пользуются художники и учёные “примерами” из жизни своих объектов?

Составить:

а) литературный психологический портрет героя, с указанием доминант, второстепенных черт, иллюстрируя его отдельными, подтверждающими случаями из жизни героя. Подобрать любимые словечки и выражения героев;

б) наукообразную характеристику по плану «Школьная характеристика»10 (или по программе исследования личности), домышляя и делая мысленные опыты в тех случаях, когда произведение не даёт прямых указаний. (Упражнения для взрослых.)

7. «Мой любимый литературный герой или героиня: как я себе его/её представляю? За что его/её люблю?» Написать очерк личности. Перечитать художественное произведение, в котором он изображён, сделать выборки всего, относящегося к описанию его наружности и характера, и сравнить с тем образом, какой сложился до перечитывания. Если под силу, объяснить разницу; откуда взялись у учащегося ложные представления.

8. Представить себе и описать литературного героя в совершенно неожиданной обстановке (по аналогии с былиной «Поток-богатырь» в Москве времён Иоанна Грозного — по А.К. Толстому — ср. Упражнения в повествовании, отд. VIII, задачи 11 и 12). Заставить встретиться, играть, совместно учиться у героев, перечисленных выше в зад. № 11 (литературный эксперимент).

9. Сравнительные характеристики. Прочитать одну из следующих сравнительных характеристик: “Англичанин и русский” Гончарова («Фрегат Паллада», ч. I); “Толстые и тонкие” Гоголя, “Чувствительный и холодный” Карамзина, “Гамлет и Дон Кихот” Тургенева (для самой старшей группы). Рассмотреть подход автора (точку зрения) к сравнению. Ведётся ли сравнение строго параллельно или же оно строится из рассмотрения сравниваемых по отдельным темам. Избрать один из этих путей по отношению к следующим парам литературных образов:

А. Онегин и Ленский.

Б. Татьяна и Ольга (Вера и Марфинька).

В. Братья у Толстого («Детство» и «Отрочество», «Севастополь в августе 1855 года» (братья Козельцовы), «Война и мир».

Г. Наташа и кн. Марья.

Д. Инсаров и Берсенев (или Шубин).

Е. Нежданов и Соломин.

Ж. Пунин и Бабурин

З. Чертопханов и Недопюскин.

И. Скупой рыцарь и Плюшкин.

К. Манилов и Тентетников (Ноздрёв и Хлобуев).

Л. Дедов и Рябинин («Художники» Гаршина).

М. Капитан Хлопов и поручик Розенкранц («Набег» Л.Толстого. Два типа храбрецов).

Н. Рудин и Покровский. Рудин и Лежнёв.

О. Обломов и Штольц.

П. Мишка и Серёжка, Мишка и Трошка (действующие лица из «Ташкента...»). Мишка и Гришка («Правонарушители»).

Р. Андрей и Курт Ван. Андрей и Фон-Шенау («Города и годы» Федина).

С. Климин и Репин. Климин и Суриков. Климин и Горных («Неделя» Либединского).

Т. Софрон и Жиганов (Перегной) и так далее, и так далее.

Разработать схему для сравнения, построив её синтетически или аналитически, параллельно по пунктам. (Приготовить устный отчёт.) Сравнить своё изложение с соответственными критическими статьями. Написать своё сочинение.

Эта работа может несколько сужаться и конкретизироваться, например, «День Татьяны и Ольги»; Онегин и Ленский за книгой, Нежданов и Соломин, или Пунин и Бабурин в какой-нибудь революционный момент; Дедов и Рябинин на этюдах в местах, поражённых голодом или разорённых войною. Кем были бы Рудин и Покорский в новой России?

10. Генетические характеристики (в связи с условиями и историей жизни, “судьбой” героев).

Воспитание и развитие личности Лаврецкого, Базарова, Нежданова, Обломова, Пьера Безухова, Андрея Болконского, Раскольникова, Татьяны, Елены, Лизы, Катерины, Наташи Ростовой («Война и мир» и «Декабристы»), Фомы Гордеева, Ильи (из «Троих» Горького); современных — Николая, Курбова (Эренбург), Никиты Шорнева (Аросева), Мартынова («Неделя»), Андрея («Города и годы») и так далее. Правильно ли называет себя “перекати-полем” Рудин (проследить его судьбу с детских лет до смерти).

11. Общественно-бытовые характеристики (в связи с социальным положением и значением героев).

Тип помещика в изображении Тургенева («Записки охотника», «Накануне», «Отцы и дети», «Новь»). Тип купца-самодура у Островского. Типы деревенского кулака, середняка, пролетария дореволюционного времени у Чехова («В овраге», «Мужики»), Бунина («Деревня»), Ив. Вольнова («Повесть о днях моей жизни»). Б.Пильняка, Вс. Иванова, Сейфуллиной, А.Яковлева и других. Тип рабочего до и после революции и так далее.

12. Упражнения в составлении анализов деятельности, положения и судьбы литературных героев (характеристики типа рассуждения).

А. Изучить построение анализа индивидуальности Евгения Онегина, данного Белинским. Основное положение (тезис), способы доказательства (литературные факты, доказательства от противного; параллели из жизни и так далее). Конспект или подробный план, с указанием хода мыслей.

Б. То же — для характеристики Татьяны и расположения доказательств.

В. Прочитать характеристику Онегина у Писарева, Овсянико-Куликовского («История русской интеллигенции», т. 1), Ключевского («Предки Евгения Онегина»), сравнить с анализом Белинского. Установить их точки зрения, основные положения анализов, сопоставить по пунктам их мнения. Мыслим ли в настоящее время анализ личности и судьбы Печорина без историко-общественного подхода к ним?

Г. То же для личности, общественной роли и судьбы Чацкого: Гончарова («Мильон терзаний»), Белинского («Горе от ума»), Пушкина, самого автора, Алекс. Веселовского («Этюды и характеристики — Альцест и Чацкий»), Овсянико-Куликовского («История русской интеллигенции», ч. 1). Те же вопросы.

Д. Московское светское общество в изображении Пушкина, Грибоедова и Л.Н. Толстого, в анализах Гончарова («Мильон терзаний»), Гершензона («Грибоедовская Москва») и по материалам, собранным А.Д. Алфёровым в его книге «А.С. Грибоедов» (Истор.-литер. библиотека), Н.К. Пиксановым во втором томе соч. Грибоедова.

Е. Московский университет, студенты и студенческая жизнь 30-х годов — в изображении Лежнёва («Рудин»), Гамлета Щигровского уезда; Герцена («Былое и думы», т. 1); Гончарова. Установить и объяснить разницу в фактической стороне и в освещении. В чём мнения всех не расходятся?

Примечания

1 См.: Лазурский А.Ф. Очерк науки о характерах. Пг., 1917. Изд. 3. (Все сноски раздела «Методика характеристики» принадлежат Н.М. Соколову.)

2 Недавно Л.П. Богоявленский посвятил этому вопросу полезную статью в сборнике «Родной язык в школе» (№ 8) «Метод анкеты в занятиях литературой и коллективные сочинения в условиях лабораторной системы», помогающую некоторыми своими пунктами выяснить индивидуальные особенности писателя, рассказчика (пп. 4–9). Ближе к моей теме подошёл в своём докладе ленинградский педагог-словесник тов. В.Ап. Краснов (Общество изучения и преподавания языка и литературы, декабрьское собрание русской секции), предложивший приём анкеты по отношению к литературному герою.

3 Большинство “лениво и не любопытно”, как — по другому поводу — верно сказал Пушкин.

4 См. по этому поводу интересную статью проф. И.И. Лапшина «О перевоплощаемости в художественном творчестве. Вопросы теории и психологии творчества» в сборнике его статей «Художественное творчество» (изд. «Мысль». II. 1923).

5 Более подробно об этом см. мою книгу «Изучение литературного произведения» (печатается), а также статью Е.И. Досычевой «Творческое чтение и письменные работы учащихся на 2-й ступени» (Пед. мысль. № 3–4, 21–28). Темы: «Детство Коробочки, смерть её, Коробочка в церкви»; «Утром, после бала в доме Фамусова»; «Репетилов дома»; «Супруги Горичи перед балом»; «Дом княжон Тугоуховских» и так далее. Ср. тему «Шарманка Ноздрёва», предложенную В.А. Красновым, «Смерть Плюшкина» («Наш мир»), а также темы, напечатанные ниже в «Упражнениях».

6 Указатель впервые был напечатан в виде приложения к № 1 журнала «Русская школа» за 1914 год.

7 “Каким я бы его нарисовал?” или “Как следовало бы загримировать? одеть?” и так далее.

8 Кузьминский. Художник-иллюстратор П.Н. Боклевский. Его жизнь и творчество. М., 1910.

9 Словарь литературных типов / Под ред. Н.Носкова и Г.Тумима. Вып.: Тургенев, Гоголь, Лермонтов.

10 8–11. Задачи примыкают к работам по выяснению личности литературных героев и живых людей по отдельным главам “программы исследования личности” проф. А.Ф. Лазурского (Вестник психологии. 1904. № 9); то же в его книге «Очерк науки о характерах». Приложение; то же — в его книге «Классификация личностей». Приложение. Пг. 1921 года и 1923 и в его же совместной с С.Л. Франком «Программе исследования личности в её отношении к среде». «Классификация личности», приложение (2).

Рейтинг@Mail.ru