Архив
АРХИВ
Лев ПОЛИВАНОВ
О хрестоматии как пособии при учении отечественному языку в старших классах средних учебных заведений
(из Предисловия к первому изданию)
Авторы помогают согражданам лучше мыслить и говорить. (Карамзин)
Цель этого тома хрестоматии — дать разнообразный и содержательный материал, обработанный методически для основательного изучения и усвоения, как слога образцовых писателей, так и литературных форм вообще.
Усвоение их — дело не лёгкое, как показывает практика наших школ. Предоставив в недавнем прошлом эту часть языкоучения чутью учащихся, мы, было, разучили их писать. Но не много успели они и тогда, когда для поправления зла мы внесли теоретическое учение словесности в один из средних классов школы: для указанной цели (усвоения литературных форм) это учение приносит мало пользы даже при практическом методе изучения теории, то есть при извлечении её самими учащимися из разбора образцов. И понятно: целью этой части курса поставлено сознательное усвоение всё жe meopиu; цель эта достигается, приносит свою долю пользы, но не освобождает русского учителя от обязанности перенести силу этого учения на собственные письменные работы учащихся.
Как скоро обязанность так воспользоваться теорией словесности сознана, — ясно представляется всё различие, какое должны получить при её изучении проза и поэзия. Теория поэзии, по ознакомлении с её важнейшими положениями, при чтении произведений всех поэтических форм, тем и оканчивает своё дело; на ней не лежит обязанности руководить учеников в их собственных работах, так как школа не готовит поэтов. Совсем иное положение теории прозы, по самой сущности своей предназначенной служить руководительницей учащихся на пути к грамотности в полном смысле этого слова.
Такая грамотность возможна лишь при действительном усвоении прозаических форм в самом широком смысле этого слова, то есть начиная элементарной техникой отрывистой и периодической речи и кончая полным умением облекать мысли в изящную форму, столь же разнообразную, как могут быть разнообразны предметы изложения; умением владеть вполне свободно логическим расположением сочинения и его выражением.
Всё это не может быть приобретено учащимися ни изучением теории слога и прозы, ни самыми кропотливыми разборами для вывода этой теории из нескольких образцов. Не может быть приобретено оно и самым большим количеством письменных упражнений, если они ведутся после изучения теории прозы, хотя бы и при руководствовании её общими положениями, но уже отвлечёнными от тех забытых образцов, которые временно послужили в одном из средних классов (в 5-м классе гимназии) средством к её изучению.
От этого происходит большое зло: в течение почти всего последующего курса, когда развитие учащихся идёт быстрыми шагами и ум их обогащается новыми познаниями, всё более и более получающими строго научный характер, они — при своих письменных работах, в которых, конечно, и это развитие, и эти познания непременно должны находить своё выражение, — не имеют для руководствовавания ничего иного, кроме тех бедных положений детской теории прозы, с какими их оставили после 5-го класса.
Но, может быть, это неестественное положение столь важной части курса, продолжается (в гимназиях, по крайней мере) не более полутора лет, то есть до второго полугодия 7-го класса, когда учащийся уже может начать пользоваться руководством проходимой там логики.
Нет ничего ошибочнее
предположения, что ученик, приступивший к
изучению логики после того, как полтора года не
расширял области своих наблюдений над словесным
выражением логической стороны образцовой прозы,
сумеет освоиться с положениями этой науки
настолько, чтобы легко признавать её законы в
произведениях слова и сознательно применять их в
своих сочинениях. Кто из преподававших логику не
знает, как предательски скрыты железные обручи
этой математической науки в формах изящной
прозы? С полною уверенностью можно утверждать,
что, кто не основал изучения словесности, на
первых же шагах его, на логике, кто не вёл
методически последовательно изучение
прозаических форм рука об руку с ней во всё
продолжение курса, тот не отучит уже своих
учеников от привычки писать сочинения, как Бог на
душу положит, подтасовывая наскоро составляемый
“план”, нередко изготовленный уже после
окончания сочинения.
Замечая, что теория словесности, преподанная в 5-м классе, остаётся бедным средством усвоения литературных форм для учеников последующих классов, прибегают обыкновенно к другому средству, которое может быть оправдано лишь как мера паллиативная: дабы придать работам учеников приличный вид стройного сочинения, их обязывают писать рассуждения по раз навсегда данному шаблону, заимствованному из старой риторики. Здесь не место говорить о степени применимости этой меры в наших школах1. Укажу только, насколько она недостаточна для достижения той цели, какую ставит себе современная средняя школа.
Если ограничиться при сочинениях этим риторическим средством, то
1) естественный рост самого нежного из органов человеческого духа — слова — задерживается в тех упражнениях, которых образовательная сила именно и состоит в совместном развитии мысли и слова;
2) вносится всегда вредный разлад между теорией и практикой, так как риторические схемы не совпадают даже с той краткой теорией, которая ныне проходится в 5-м классе;
3) производится упражнение в одной из прозаических форм (рассуждений), так что окончивший курс не умеет изящно изложить повествования или описания, ибо упражняется в них лишь в низших и одном из средних классов;
4) и в этой одной прозаической форме привыкает к рутине, которая не оказывает надлежащей помощи при сочинении на тему, не приложенную к риторической схеме, что обыкновенно и оказывается, но слишком поздно, при испытании зрелости.
Лучше поступают те преподаватели, которые ведут письменные упражнения, не решаясь долго держать учеников на риторических схемах или вовсе не умея избежать потребности в них. Они пытаются ненадёжное руководствование ими заменить личным руководствованием, выбирая для задач темы, которые вводили бы учащихся в различные комбинации логического построения сочинений. Этот способ состоит: 1) в предварительном разъяснении темы и расположения сочинения по ней при задавании её и 2) в разъяснении исправлений сочинения. Это самый разумный путь руководствования. Мною предлагаемое nocoбиe и предназначается для содействия такому способу обучения, но имеет в виду освободить его от той случайности, которой легко подвергается обучающий этим способом, и от лишней траты времени, которая свойственна ему.
Нежелательно, чтобы предварительные разъяснения при задавании темы оставались бесплодны, а это бывает так, когда учитель избегает касаться подробностей будущего сочинения: разъяснения невольно получают характер общих мест, если учитель избегает предупредить в них самоё изобретение мыслей, с другой стороны, они лишают задачу возможной для учеников самостоятельности, если касаются подробностей будущего сочинения, предвосхищая труд их собственной изобретательности.
Дабы предварительные разъяснения были вразумительны, необходим определённый предмет, на который было бы при этом обращено внимание как учащего, так и учащихся; предмет этот должен быть перед глазами обоих; таким предметом должна служить статья хрестоматии, как сочинение, которого все части уже готовы, наблюдать который удобно без недоразумений между руководящими и руководимыми; в то же время статья эта не есть то будущее сочинение, к написанию которого готовит учитель; она только образец будущего сочинения: логический путь, пройденный её автором, может быть пройден учеником в его собственном сочинении на тему, аналогичную с темою образца, все примеры автора образца поняты учеником в связи с потребностями темы этого образца и потому не могут быть перенесены учеником в его сочинение всецело: сознательное отступление от образца будет не менее поучительно, как и следование ему.
Таково первое употребление статей хрестоматии при руководствовании ученическими сочинениями.
Эта первая цель статей хрестоматии потребовала тщательного выбора образцов разнообразного типа, в отделах описаний и рассуждений2.
Но самый выбор этих типических образцов должен быть не случайный. Я не терял из виду тесную связь этого выбора с теориею словесности: вот почему последовательное изучение образцов, выбранных согласно со степенью развития и познаний учащихся от 5-го класса до последнего (8-го гимназического), я даю возможность производить с помощью постепенно расширяющегося приложения теории слога и прозаических сочинений, элементы которой проходятся в 5-м классе и окончательное усвоение которой совпадает с учением логики в 7-м и 8-м классах. Мне удалось это сделать благодаря тому, что самую теорию слога я основал на элементах логики и на логике же основал теорию прозы.
Но было бы ещё недостаточным дать по одному образцу каждого типа, не показав, как видоизменяются литературные приёмы в каждом из них. Выше было упомянуто, что самые отступления от образца поучительны не менее следования ему; нужно, следовательно, учащемуся показать, что ведёт к видоизменениям и логического пути, и приёмов изложения в статьях, подобных, но не одинаких: отсюда потребность в нескольких статьях, подобных по предмету, но различных по цели авторов, а также подобных по цели, но различных по предметам. Группировка статей хрестоматии потребовала не меньшей заботы, как и выбор их.
При такой группировке статей учащемуся
предоставляется возможность делать множество
плодотворных наблюдений над приёмами образцовых
писателей. Сличение сопоставленных статей,
подобных по форме или по содержанию, даёт
возможность писать не одни близкие подражания
образцам, но научиться
целесообразному применению в собственных
сочинениях всевозможных приёмов, свободно
выбирая их из статей образцовых прозаиков. С этою
целью особыми примечаниями я руковожу в этих
наблюдениях; с тою же целью в указателе, сопровождающем
оглавление, я кратко обозначил, какого рода
логические, стилистические и другие наблюдения
удобны при каждой статье отделов «Описаний»3, «Повествований» и
«Рассуждений». Таково второе употребление
статей методической хрестоматии при
руководствовании ученическими сочинениями.
Такое живое обращение с произведениями отечественного слова на высоте его служения логическим целям под пером лучших авторов изящной прозы, и только оно может перенести силу теоретического учения словесности на собственные письменные работы учащихся; с другой стороны, только оно может придать цену той опытности, какую приобретёт учащийся, упражняясь в собственных сочинениях, и сделать эту опытность не бессознательным делом набивающего руку ремесленника, но сознательным искусством проходящего хорошую школу ученика.
Имею право назвать эту школу хорошею потому, что в ней учат прежде всего сами образцовые писатели. Дело учителя — дело посредника между ними и учащимися. Дабы сделать возможным такое дело учителя, я и составил эту хрестоматию.
В то самое время, когда всякий заботливый учитель при историческом курсе литературы обязывает учеников читать прозу Нестора, Мономаха, Кирилла Туровского, Даниила Заточника, Серапиона, Афанасия Никитина, Грозного, Сильвестра, Стоглава, Курбского, Прокоповича и прочих, неужели же на эти полтора или два года простительно учеников удалить от современной прозы, в годы, когда именно образуется слог их, когда требования от задаваемых им ежемесячно сочинений усиливаются? Не направляемые в своих опытах никакими образцами изящной прозы, отложив в сторону те хрестоматии, по которым наскоро ознакомили их с теорией прозы, они или заметно оскудевают в формах своих сочинений, или — что едва ли не хуже — невольно обращаются за образцами к ходячим произведениям журналистики и в своих сочинениях отражают их пошиб.
Стремясь удовлетворить главной цели, я в то же время не упускал из виду и важную полноту курса теории словесности; как теории слога, так и теории прозы и поэзии. Все отделы теории словесности изложены в сжатых очерках, помещённых в соответствующих местах книги, дабы учащиеся могли ими пользоваться как учебниками, заключающими свод важнейших положений теории, но пользоваться не иначе, как после изучения образцов. Для этой цели в виду каждого отдела теории прозы я назначаю несколько образцов с руководящими при их разборе заметками, которые приготовляют к усвоению положений теории. Таковы выводы о слоге поэтическом в отличие от прозаического и описания простого от художественного (с. 7), о технике изложения повествования (с. 119); об элементах рассуждений (с. 277 и выноски на с. 279–296, 313–315, 335–337 и другие), о построении ораторских произведений. С той же целью введены мною примечания к поэтическим образцам и выбранные места из собственных объяснений Гоголя комедии и комического для теории драматических произведений (по второй книге).
Указанное выше главное назначение моей хрестоматии не было бы достигнуто вполне без другого, не менее важного, её значения.
Ученики наших средних школ мало читают образцовых прозаиков. Изучить на каждое положение теории словесности по одному образцу — ещё не значит их читать достаточно. Такое упрощение знакомства с писателями оказывает менее вреда относительно поэтов, так как, во-первых, новейших поэтов ученики читают и без побуждения со стороны школы, а во-вторых, с ними ученики встречаются снова в историческом курсе новой литературы, где невозможно обойтись без чтения её произведений. Нельзя того же сказать о прозаиках. Не быв внимательными их читателями, ученики сразу становятся при историческом изучении литературы их судьями; притом даже и такое знакомство с их произведениями может коснуться очень немногих из них: из новых — собственно одного Карамзина. Неужели же после 5-го класса, то есть с тех пор, как начинается историческое изучение литературы, возможно оставить учащихся без чтения новейших отечественных историков и мыслителей, не только ради наблюдения формы их сочинений? Чем же пробудить вкус к самым предметам их сочинений?
Вот почему я внёс в отделы «Повествований» и «Рассуждений», кроме образцов, удобных для уяснения теории прозы и для наблюдения литературных форм, целый ряд статей — как материал для чтения внеклассного. Таковы выдержки из «Истории Государства Российского» Карамзина, сделанные не с целью исторического изучения его труда (чему место в исторической хрестоматии), но для ознакомления учащегося юношества с лучшими местами этого историка-художника, богатый выбор исторических характеристик в отделе «Рассуждений» (Карамзина, Грановского, Кудрявцева, Соловьёва, Аксакова, Костомарова и прочих). Затерянные в больших и по большей части недоступных ученику средней школы книгах, эти образцовые страницы русской прозы могут быть прочитаны с большою пользою в особенности тогда, когда две-три из них будут избраны для классного изучения и дадут таким образом ключ к обращению с подобными страницами истории. Наконец, с тою же целью пробуждения любознательности и умения уже на скамье гимназической приняться за чтение статей отвлечённого содержания из области литературной и вообще художественной критики, я собрал, как мне кажется, весьма содержательный ряд статей (с. 401–440 и следующие); сюда внесён разбор «Эдипа-царя» Кудрявцева и значительная часть Лессингова «Лаокоона», составляющая законченное целое (в семи главах).
Если учитель воспользуется этими статьями для того, чтобы дать учащимся почувствовать удовольствие от серьёзного чтения, то он поможет им сделать значительный шаг в образовании, тот шаг, необходимость которого так сильно чувствуется в наших учениках, готовящих себя к университетскому курсу.
Полагаю, этот выбор оценит каждая школа, считающая своею обязанностью давать в руки учеников лучшие произведения русской прозы, и каждый учитель, основывающий литературное образование своих учеников не только на изучении учебников теории и истории словесности, не только на чтении образцов, избранных в интересе этих доктрин, но и на знакомстве, так сказать, бескорыстном, с самими произведениями литературы. При неудовлетворительности ученических библиотек в наших школах и при невозможности иметь в них большое количество экземпляров многотомных учёных сочинений, в целом и недоступных ученику, такое назначение даваемой в руки хрестоматии неизбежно.
Я выше сказал, что назначение хрестоматии, как пособия при руководствовании ученическими сочинениями, не может быть достигнуто без этого второго её назначения — дать содержательный материал серьёзного чтения. И действительно: по законам душевной организации самый слог учащихся находится в неразрывной связи с их умственным и нравственным складом. Варварский слог всегда бывает следствием варварства, в котором коснеют учащиеся. Никакие ухищрения практического рассудка, на который так рассчитывают риторические правила, не сдёрнут с учащихся звериной шерсти невежества, если ум и сердце не будут задеты за живое идеями представителей просвещения, создавших и просвещённый язык для своего народа. Образцовые писатели должны быть для учащегося этими представителями. Должно ввести идеи их в разумение учащихся, помочь им вращать в собственных опытах эти идеи, не заслоняя формы содержанием, а влагая в форму всегда достойное содержание и тем её определяя, — и учащиеся заговорят языком просвещённых людей, а не варваров.
Скажу более. В средних и старших классах все признают нужным давать темы серьёзного содержания-рассуждения из области нравственной, исторической, литературной... Но, не затронув интереса к рассуждениям в этой области, из коей почерпаются темы, можно ли обращаться к ним? Считаю прямо вредным обращение темы на предмет, пока учащийся не почувствует потребности говорить о нём; всякое вынуждение слова, помимо возбуждения мыслительной способности самим предметом, — есть противное природе и потому вредное насилие, бесплодная жертва извне принятой системы, и при учении родному слову — положительно безнравственное дело, отучающее приводить в движение лучший орган духа не иначе, как при внутренней потребности действовать им, следовательно, приучающее говорить тогда, когда не созрел импульс к речи, а потому упражнение в слове бесплодное, совершаемое по внешнему побуждению, подобно пляске Миньоны под палкой шарманщика.
Полагаю достаточным этих указаний тому, кто, привыкнув иметь дело с хрестоматиями, довольствующимися возможно меньшим выбором образцов, необходимых для прохождения курса теории, поспешил бы упрекнуть меня за слишком большой объём издаваемой мною книги, тем более что цена её не превышает обычную цену подобных ей хрестоматий, назначаемых для всех старших классов, если принять во внимание, что она включает в себя учебник mеоpиu словесности (каковые обыкновенно продаются по цене от 50 к. до 1 р.).
Мне остаётся пожелать, чтобы обучение отечественной словесности в наших средних школах более и более принимало тот характер, при котором, кроме приобретения определённых для каждого класса теоретических и историко-литературных сведений, ученики побуждались бы к чтению самих отечественных писателей; чтобы в стенах средней школы образовалось своего рода общественное мнение, по которому малое знакомство с ними считалось бы делом постыдным, как мы то видим в школах европейских. Дабы это могло осуществиться, нужно дать к тому сподручные средства. В предисловии ко второму тому хрестоматии я указал, как может хрестоматия послужить этому делу в средних классах; повторяю это снова в отношении к классам старшим.
Л. П.
В четвёртом издании сделан более строгий выбор образцов в части прозаической. В каждом отделе её образцы, наиболее удобные для первого ознакомления с формами описаний, повествований и рассуждений, вынесены вперёд и примерными разборами приспособлены для выяснения видов прозы. За ними уже следуют образцы, которыми каждый преподаватель воспользуется по своему выбору.
Вновь внесена в прозаическую часть из первого тома «Истории Государства Российского» Карамзина статья «Правление Ольги», удобная для сличения с соответствующими отрывками летописи; предисловие Карамзина, прежде сокращённое, помещено всё. В число статей критического и литературно-исторического содержания внесены вновь Белинский «Положительное и отрицательное изображение жизни» и три главы статьи Буслаева «Эпическая поэзия».
О более существенной переработке поэтической части см. в предисловии к ней.
Л. П.
От составителя. Для публикации в семинарии было выбрано Предисловие к «Русской хрестоматии» и фрагмент из раздела «Описания». Методический характер Предисловия совершенно очевиден: вслед за этим предисловием, безусловно адресованным преподавателю, а не ученику, Л.И. Поливанов помещает большой раздел «Теория слога». Это вполне объяснимо, так как при таком построении учебной хрестоматии реализуется предложенный автором путь логико-стилистического изучения курса.
Знакомство с теоретическим материалом, помещённым в раздел «Теория слога», необходимо предваряет работу с художественными текстами, ибо создаёт своеобразную установку на восприятие художественного текста. В самом начале раздела дано определение слога: “Слог, или стиль, есть способ выражения мыслей, различаемый в выборе слов, в построении и в соединении предложений”. Таким образом, внимание учащихся сразу обращается на главное: на роль слова в художественном тексте, на “закон сцепления” слов между собой... Как здесь не вспомнить слова Л.Н. Толстого, который мечтал о таких критиках, которые “постоянно руководили бы читателей в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства, и к тем законам, которые служат основанием этих сцеплений”. Этим целям совершенно блистательно служит «Русская хрестоматия» Л.И. Поливанова.
Раздел «Теория слога» вниманию учащихся предлагает следующие сведения: ВЫБОР СЛОВ. Представление и понятие. Выражение представлений — средства изобразительности. Понятие: род и вид. Выражение понятий — условия прозаического слога. О ПРЕДЛОЖЕНИИ. Суждение. Выражение суждений. О СОЕДИНЕНИИ ПРЕДЛОЖЕНИЙ. Отношения между суждениями. Умозаключение и его выражение. Речь отрывистая. ПЕРИОД. АРХАИЗМЫ. ВАРВАРИЗМЫ. НЕОЛОГИЗМЫ. ПРОВИНЦИАЛИЗМЫ.
Далее следует раздел «Теория описаний», фрагмент которого мы предлагаем вниманию читателей.
ТЕОРИЯ ОПИСАНИЙ4
ОПИСАНИЕ ПРОСТОЕ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ. ВЫБОР ПРИЗНАКОВ В ОПИСАНИИИ ПРОСТОМ И ЕГО РАСПОЛОЖЕНИЕ. ОПИСАНИЕ СИСТЕМАТИЧЕСКОЕ. ЧЕМ СООБЩАЕТСЯ ЕДИНСТВО ОПИСАНИЮ ПРОСТОМУ? ВЫБОР ПРИЗНАКОВ В ОПИСАНИИ ХУДОЖЕСТВЕННОМ И ЕГО РАСПОЛОЖЕНИЕ. ЧЕМ СООБЩАЕТСЯ ЕМУ ЕДИНСТВО? ВЫРАЖЕНИЕ ДУШЕВНОГО НАСТРОЕНИЯ АВТОРА. ТИПИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ (ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА). ЯЗЫК ОПИСАНИЙ. ОПИСАНИЯ СМЕШАННЫЕ.
§ 1. Описание есть исчисление признаков предмета, отличающих его от других предметов, ему подобных.
Предметом описания может быть и явление5.
§ 2. Описания бывают простые и художественные.
Простое описание имеет целью дать общее представление или понятие о предмете (или явлении) и потому останавливается на признаках постоянных или на изменении признаков, составляющем постоянное свойство этого предмета.
Описание художественное имеет целью дать представление предмета (или явления) в известный момент, и потому выдвигает признаки случайные.
§ 3. В описании простом выбор признаков зависит от особенностей описываемого предмета6 и от мысли, положенной в основание описания7.
Если расположение выдержано строго по частям или принадлежностям предмета, то описание называется систематическим. Такой однообразный порядок видим в научных описаниях животных, растений, стран и тому подобном по частям их8.
В числе описаний простых должно отличать такие, которые расположены в порядке зависимости признаков одного от другого. Такие описания, имея целью указывать причинную связь признаков, относятся к области рассуждений (см. § 3 теории рассуждений: о “логическом описании” и примечание к статье «Нидерланды»).
Единство простому описанию даёт самый предмет описания или же мысль, положенная в его основу9.
§ 4. В описании художественном выбор признаков и расположение зависят от точки зрения, с которой предмет представляется и открывает взорам свои части, и от момента, в который предмет представляется10, или от тех чувств, которые вызваны предметом11. Следовательно, единство описанию художественному придаёт лицо автора: всё описывается как его представление.
Художественное описание, кроме изображения предметов и явлений (объектов), заключает в себе явно12 или скрытно13 выражение личных чувств автора (субъекта). Такими субъективными описаниями пользуется лирическая поэзия.
§ 5. Если художественное описание многосторонне, то есть изображает предмет в несколько характерных моментов и с различных точек зрения, то оно может достигнуть и целей описания прозаического (простого), то есть дать материал, приспособленный к образованию общего представления или понятия14.
Если автор художественного описания соединит с изобразительностью цель “описания логического” (см. теорию рассуждений, § 3), положив в основу существенный признак предмета или явления, то описание называется художественной характеристикой, ибо возводит изображаемый предмет в тип. Признаки, из коих слагается тип, будучи случайными (в том смысле, что наглядно представляют предмет в известный момент), выбираются с целью выдвинуть наиболее характеристические постоянные свойства предмета и таким образом послужить к раскрытию его сущности15.
§ 6. Язык описаний простых — прозаический, а художественных — изобразительный16.
§ 7. Оба рода описаний могут соединяться вместе17.
Многие из описаний, входящих в историю, в географические сочинения, в путешествия, соединяют эти оба рода, то есть относятся к описаниям смешанным.
ДЛЯ ПЕРВОГО ЗНАКОМСТВА С ОПИСАНИЯМИ
Классная комната
Налево от двери были две полочки: одна наша, детская, другая Карла Ивановича, собственная. На нашей были всех сортов книги, учебные и неучебные: одни стояли, другие лежали; коллекция книг на полочке Карла Ивановича если не была так велика, как на нашей, то была ещё разнообразнее.
На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенные рукою Карла Ивановича.
На третьей стене, в средине которой была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна изрезанная, наша, другая новенькая, собственная; с другой — чёрная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево от доски был угол, в который нас ставили на колени.
Посредине комнаты стоял стол, покрытый оборванной чёрной клеёнкой, из-под которой во многих местах виднелись края, изрезанные перочинными ножами. Кругом стола было несколько некрашеных, но от долгого употребления залакированных табуретов.
Последняя стена была занята тремя окошками. Вот какой был вид из них: прямо под окнами дорога, за дорогой стриженая липовая аллея, из-за которой кое-где виднеется плетёный частокол; через аллею виден луг, с одной стороны которого гумно, а напротив лес; далеко в лесу видна избушка сторожа; из окна направо видна часть террасы, на которой сиживали обыкновенно больше до обеда.
Из сочинений графа Л.Толстого
(Комментарии Л.И. Поливанова. Простейший план описания — по частям описываемого предмета. Описание предмета состоит в перечислении признаков, отличающих его от других подобных предметов.)
Комната в деревенском доме
Небольшая низенькая комната была очень чиста и уютна. В ней пахло недавно выкрашенным полом, ромашкой и мелиссой. Вдоль стен стояли стулья с задками в виде лир. В одном углу возвышалась кроватка под кисейным пологом и кованый сундук с круглою крышей. В противоположном углу горела лампадка перед большим тёмным образом Николая Чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию. На окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зелёным светом; на бумажных их крышках было написано крупными буквами: “КРЫЖОВНИК”. Под потолком, на длинном шнурке, висела клетка с короткохвостым чижом; он беспрестанно чирикал и прыгал, и клетка беспрестанно качалась и дрожала: конопляные зёрна с лёгким стуком падали на пол. В простенке, над небольшим комодом, висели довольно плохие фотографические портреты в разных положениях, сделанные заезжим художником: Ермолов18, в бурке, грозно хмурился на отдалённые Кавказские горы из-под шёлкового башмачка для булавок, падавшего ему на самый лоб.
Тургенев
(Комментарии Л.И. Поливанова. План сравнивается с планом предыдущего описания. Выбор признаков в зависимости от мысли, положенной в основание описания (с выражения которой статья и начинается): перечислены лишь те из них, которые объясняют чистоту и уютность комнатки молодой деревенской хозяйки.)
Постоялый двор
На большой дороге, в одинаковом почти расстоянии от двух уездных городов, чрез которые она проходит, ещё недавно стоял обширный постоялый двор, очень хорошо известный троечным извозчикам, обозным мужикам, купеческим приказчикам, мещанам, торговцам и вообще всем многочисленным и разнородным проезжим, которые во всякое время года накатывают наши дороги.
Кроме своего выгодного местоположения, постоялый двор брал многим: отличной водой в двух глубоких колодцах со скрипучими колёсами и железными бадьями на цепях; просторным двором, со сплошными тёсовыми навесами на толстых столбах; обильным запасом хорошего овса в подвале; тёплой избой с огромнейшей русской печью — и, наконец, двумя довольно чистыми комнатками с красно-лиловыми, снизу несколько оборванными бумажками на стенах, деревянным крашеным диваном, такими же стульями и двумя горшками гераниума на окнах, которые, впрочем, никогда не отпирались. Другие ещё удобства представлял этот постоялый двор: кузница была от него близко; наконец, и поесть в нём можно было хорошо...
Словом, много было причин, почему на том дворе не переводились всякого рода постояльцы.
Тургенев
(Комментарии Л.И. Поливанова. Во вступлении автор объясняет, что побуждает его заняться описанием избранного предмета (общая известность постоялого двора). К тому же возвращается и в кратком заключении статьи (“Словом, много было причин...”), но в иных выражениях: здесь лица обозначены лишь именованием родового понятия “постояльцы”, во вступлении же родовое понятие (“проезжим”) выражено после перечисления видовых понятий (извозчики, обозные мужики, приказчики, мещане, торговцы...). Выбор признаков в зависимости от мысли, положенной в основание описания: перечислены лишь те из них, которые объясняют удобство постоялого двора для проезжих. Самая последовательность в расположении частей следует порядку потребностей проезжающих возчиков: сначала необходимое для лошадей, потом — для успокоения самих проезжающих и — для их нужд.
ДЛЯ ВЫЯСНЕНИЯ РАЗЛИЧИЯ ОПИСАНИЯ ПРОСТОГО И ХУДОЖЕСТВЕННОГО
Урал
Яик, по указу Екатерины II переименованный в Урал, выходит из гор, давших ему нынешнее его название; течёт к югу вдоль их цепи до того места, где некогда положено было основание Оренбургу и где теперь находится Орская крепость; тут, разделив каменистый хребет их, поворачивает на запад и, протекши более двух тысяч пятисот верст*19, впадает в Каспийское море.
Он орошает часть Башкирии**, составляет почти всю юго-восточную границу Оренбургской губернии; справа примыкают к нему заволжские степи; слева простираются печальные пустыни, где кочуют орды диких*** племён, известных у нас под именем киргиз-кайсаков.
Его течение быстро, мутные воды наполнены рыбой всякого рода, берега большею частию глинистые, песчаные и безлесные, но в местах поёмных**** удобные для скотоводства. Близ устья оброс он высоким камышом, где кроются кабаны и тигры.
На сей реке в XV столетии явились донские казаки, разъезжавшие по Хвалынскому морю******. Они зимовали на её берегах, в то время ещё покрытых лесом и безопасных по своему уединению; весною снова пускались в море, разбойничали до глубокой осени и к зиме возвращались на Яик.
Пушкин
(Комментарии Л.И. Поливанова. План: 1) Течение реки, 2) Страны, ею орошаемые, 3) Фауна и флора, 4) Жители на Урале. — Относительно выбора признаков и выражения сличи с художественным описанием Гоголя Днепра.)
Днепр
Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнёт, ни прогремит: глядишь и не знаешь, идёт или не идёт его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьётся по зелёному миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод, и прибрежным лесам ярко отразиться в водах. Зелёнокудрые, они толпятся вместе с полевыми цветами к водам и, наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своим зраком20, и усмехаются ему, и приветствуют его, кивая ветвями; в середину же Днепра они не смеют глянуть; никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него; редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! ему нет равной реки в мире!
Чуден Днепр и при тёплой летней ночи, когда всё засыпает — и человек, и зверь, и птица, а Бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звёзды, звёзды горят и светят над миром, и все разом отдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в тёмном лоне своём: ни одна не убежит от него — разве погаснет в небе. Чёрный лес, унизанный спящими воронами, и древле разломанные горы, свесясь, силятся закрыть его хотя длинною тенью своею, — напрасно: нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр. Синий, синий ходит он плавным разливом и середь ночи, как середь дня, виден за столько в даль, за сколько видеть может человечье око. Нежась и прижимаясь ближе к берегам от ночного холода, даёт он по себе серебряную струю, и она вспыхивает, будто полоса дамасской сабли, а он, синий, снова заснул. Чуден и тогда Днепр, и нет реки равной ему в мире!
Когда же пойдут горами по небу синие тучи, чёрный лес шатается до корня, дубы трещат, молния, изламываясь между туч, разом освещает целый мир — страшен тогда Днепр! Водяные холмы гремят, ударяясь о горы, и с блеском и стоном отбегают назад, и плачут, и заливаются вдали. Так убивается старая мать казака, выпровожая своего сына в войско: разгульный и бодрый, едет он на вороном коне, подбоченившись и молодецки заломив шапку; а она, рыдая, бежит за ним, хватает его за стремя, ловит удила, и ломает над ним руки, и заливается горючими слезами.
Гоголь
ОПИСАНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ В ОТЛИЧИЕ ОТ ПРОСТОГО
(особенности каждого из них по материалу, цели и выражению. свойства языка поэтического: средства выразительности.)
I. В отношении материала. Сравнивая описание Урала Пушкина с описанием Днепра Гоголя, мы замечаем различие между ними. Оба автора исчисляют признаки рек, но у Гоголя признаки меняются при каждом новом моменте, в который представлен Днепр: 1) в тихий день, 2) в ясную ночь и 3) во время бури; Пушкин же не даёт нам образа Урала в какие-нибудь определённые моменты, а указывает признаки, которые принадлежат этой реке постоянно (признаки постоянные). Желая показать читателю три различные картины, Гоголь останавливается на тех признаках, коими представления одного и того же предмета отличались одно от другого (такие признаки называются случайными).
Представление есть умственный след ощущения, вызванного в душе действием предметов на наши чувства.
Предметы действуют на наши чувства всеми своими признаками, как постоянными, так и случайными. Следовательно, ограничиваясь признаками постоянными (длина Урала, степь с одной и пустыни с другой стороны, глинистые берега, мутные воды и прочее), Пушкин не заботился о том, чтобы читатель представил себе Урал, каким он бывает в один момент. Гоголь же имел целью дать представления Днепра. Сверх того Гоголь при описании своём не имел в виду всего Днепра. Он описывает реку лишь настолько, насколько она видна глазу с той точки зрения, откуда могла быть наблюдаема: Пушкин же не ограничивается одной точкой зрения, а описывает Урал во всём его протяжении на 2500 в. Во всю длину река не может производить одновременно впечатление на наблюдателя; такое колоссальное представление в действительности невозможно.
Из биографии Пушкина мы знаем, что он был на Урале, хотя и не исследовал его от истока до устья; собирал сведения об этой реке; слушал рассказы о ней, читал описания её. Всё это дало ему много представлений местностей этой реки в различные моменты. Сличая эти представления, автор отвлёк все случайные признаки, соединив постоянные признаки Урала. Из соединения их образовалось общее представление. Это общее представление Урала и составляет материал пушкинского описания.
II. По цели. Цель Гоголя — вызвать в воображении читателей картину Днепра; цель Пушкина — указать признаки, которые объяснили бы ему, почему на Урале появились казаки. Большая часть признаков Урала, указанных Пушкиным, объясняют это; уединённое положение (давшее им безопасное убежище), рыба всякого рода (доставлявшая им пищу), впадение в Каспийское море (дававшее возможность выплывать в море, разбойничать), глинистая почва берегов (не представлявшая особенного неудобства казакам, так как землепашество не составляло источника их благосостояния).
Которое же из обоих описаний лучше? Хороши оба, каждое в отношении к своей цели. Если Урал не рисуется так живо нашему воображению, как Днепр, зато мы получаем более полное познание его; если Днепр живо представляется воображению, то мы не знаем ни его длины, ни направления его течения, ни почвы его берегов. Оба описания целесообразны. Первое можно сравнить с ландкартой, которая даёт понятие о местности, второе с пейзажем, изображающим её. Первое удовлетворяет требованиям рассудка, второе требованиям воображения...
III. По выражению. Оба автора выразили свой материал в слове, но выбор слов у обоих различный. У Пушкина слова выражают понятия, у Гоголя — представления. Изобразительности Гоголь достиг:
1. Самим обозначением случайных признаков изображаемых им предметов; для того сопровождает он имена существительные определительными словами: солнцу жаркому, голубого неба, летней тёплой ночи, в тёмном лоне, чёрный лес, древле разломанные горы, длинною тенью, синий (определение, повторяемое Гоголем несколько раз, с целью несколько раз вызвать в воображении читателя случайный признак Днепра, принадлежащий ему ясной ночью), плавным разливом, серебряную струю, синие тучи. Такие определения, означающие признак, который вызывается в воображении читателя для того, чтобы имя предмета стало выражением представления, называется эпитетом21.
2. Случайный признак предмета выдвигается на первый план и тем, что автору вспоминается другой предмет, имеющий с ним один или несколько общих признаков, и он сопоставляет оба предмета: “Середь ночи (виден Днепр), как середь дня”. Сравнение это основано на общем: признак такой ночи и всякого дня — свет. Свет — постоянный признак дня, но случайный признак ночи. Упоминая день, Гоголь тем самым выдвигает признак — свет, характеризующий изображаемую ночь. “Струя вспыхивает, будто полоса дамасской сабли”: здесь сравнение струи с клинком сабли основано на общем их признаке — ярком блеске; такой блеск — постоянный признак дамасской сабли (эти сабли отличаются чистотою стали), но много нужно случайностей, чтобы так блеснула струя реки ночью: для этого нужен свет луны, положение струи под лучом её и прочее; вот отчего сравнение это удачно изображает случайный признак струи — блеск. “Пойдут горами синие тучи” (величина, очертание, цвет — постоянные для горы, случайные для тучи). Такое сопоставление двух предметов по общим им признакам называется сравнением.
Описание Гоголя оканчивается распространённым сравнением Днепра в бурю с трогательной сценой проводов казака. Это сравнение, основанное на сличении столь, по-видимому, далёких представлений, однако же передаёт, как нельзя лучше, признаки изображаемой картины. Главный общий признак этих обеих картин — то душевное ощущение, которое производят они на зрителя. Не упоминая ни одним словом об ощущении тоски, которое возбудит во всяком горчайшая минута из жизни старой казачки, автор даёт живое представление тех ощущений сердца, какие возбуждены были в душе его картиною бури. Это важнейший признак, который роднит оба сравниваемые представления; за ним следует ряд внешних признаков, сходных у обоих; как казачка то подбегает к сыну, то возвращается, отводимая назад, и снова бросается вперёд на отъезжающего сына: так и волны то порывисто ударяются о горы, то отбегают назад от них; как непоколебимо переносит (разгульный и бодрый, подбоченившись и молодецки заломив шапку) сын её объятия, так же непоколебимо дают отпор волнам эти горы, мрачные, как тот всадник на своём вороном коне; буря завывает подобно тому, как стонет мать. Легко объяснить и самую причину возникновения подобного сравнения. Возникновение в воображении автора старого представления сцен из казацкого быта22 вполне естественно на берегах Днепра, которые видали нередко подобные сцены (казаки жили на берегах Днепра и его острове). Слёзы матери применены к волнам реки в духе народной поэзии. Так в одной песне23 народ поёт:
Лежит тело белое,
Тело белое молодецкое...
Вкруг его вьются три ластушки:
Первая ластушка — родимый батюшка,
А вторая ластушка — родимая матушка,
А третья ластушка — молода жена;
Где отец плачет — тут ключи текут,
А где мать плачет — Волга-матушка прошла,
А где жена плачет — роса утренняя;
Солнышко взойдёт — вся роса опадёт!
Содружество (ассоциация) представлений (плачущей матери и волн реки) подсказано поэту народной песней, выражающей также всю силу скорби матери.
Грамматическое обозначение сравнения — союзы (будто полоса сабли, как середь дня, так убивается мать) или творительный падеж (тучи пойдут горами).
3. Леса называются зелёно-кудрыми. Понятие, выраженное этим эпитетом, заменяет понятие зелёно-лиственные, по общему признаку листьев у изображаемых им деревьев и у кудрей человека — расположению их мелких прядей. Этот признак, рисующий прибрежные кусты и деревья, составляет необходимую принадлежность кудрей, но, будучи приписан предмету, в котором не составляет признака постоянного, выдвигает случайный признак предмета, не называя его. Такая замена одного понятия другим по общему им признаку называется метафорой. Её отличие от сравнения ясно: при сравнении упоминаются оба предмета, свойства или действия: как сравниваемые, так и те, с коими сделано сравнение (струя — полоса сабли, тучи — горы); метафора же есть результат сравнения; она называет лишь тот предмет, свойство или действие, с которым сделано сравнение (зелёно-кудрые).
В разобранной метафоре неодушевлённому предмету приписано свойство предмета одушевлённого, то есть она заключает олицетворение. Это олицетворение повлекло за собою целый ряд других метафорических выражений: толпятся (по общему признаку — тесному расположению), глядят — не наглядятся, не налюбуются светлым своим зраком и усмехаются, и приветствуют его, кивая ветвями (по сходному положению над зеркальной поверхностью воды и по движению).
Метафоры во второй части: звёзды горят (по яркому свету) и отдаются в Днепре. (Употреблено выражение в собственном смысле означающее отражение звука, вместо отражаются, собственного выражения о свете; будучи перенесено на свет, слово отдаётся выдвигает признак Днепра — тёмное его русло, кажущееся во время тихой ночи пустым, глубоким пространством, необходимо нужным для того, чтобы могло родиться эхо звука); горы силятся закрыть его хотя длинною тенью своею: здесь действие неподвижных гор заменено действием живого существа, которое сопровождается движением, так как этим живее рисуется общий их признак — движение отбрасываемой тени.
4. “Идёт его величавая ширина” (вместо: движется вода реки). Здесь вместо понятия вода именовано свойство воды — ширина. Замена произведена не по общему признаку обоих понятий, ибо они суть понятия несравнимые; но между обоими понятиями есть известное отношение (ширина есть свойство воды, то есть водной поверхности) — отношение измеряемого (вода) к измерению (ширина). Язык, заменяя измеряемое его измерением, разом дал уму читателя оба понятия (вода сама собою здесь понимается) и не оставил образ предмета отвлечённым, выдвинув его характеристический признак — ширину. Замена одного понятия другим, по известному между ними отношению, называется метонимией.
5. При выражении: “всё спит — и человек, и зверь, и птица”24 — воображению легче представить себе один предмет, нежели многие; потому замена общего частным, множественного числа единственным — синекдоха — способствует изобразительности.
Последние три средства изобразительности, состоящие в замене одного понятия другим, называются тропами.
6. Употребление в двух местах слова мир вместо окрестность (“вьётся по зелёному миру”… “молния освещает целый мир”) указывает далёкое пространство. Этот признак не в одинаковой степени принадлежит обоим предметам: мир несравненно в большей степени обладает этим признаком. Такой троп, приписывающий предмету признак в степени большей, нежели он имеет его на самом деле, называется гиперболой. К гиперболическим же выражениям должно отнести: “нет реки равной ему в мире”, “водяные холмы”... Употребление таких выражений объясняется или сильным возбуждением воображения у автора, или тем, что автор искусственно придумывал их по привычке к фигуральным выражениям, предписывавшимся риторикой. Зная характер Гоголя и принимая в расчёт то, что «Вечера на хуторе близ Диканьки» (откуда взят этот отрывок) писаны им в молодости, следует приписать большое употребление фигуральных выражений пылкости молодого, сильно возбуждавшегося воображения.
Изображая звёзды, Гоголь пишет: “Бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды...” Эта картина даёт представление, которое не могло явиться вследствие восприятия в действительности. Она заимствована Гоголем из народной песни. В ней поётся:
Отчего у нас звёзды частые?
Звёзды частые от риз Божиих.
(Стих о Голубиной книге)
Как же могла в народной песне явиться такая картина, которая не представляет действительность?
Все выражения, указанные выше, основаны на действии воображения, в котором являются наряду с одними представлениями другие, им подобные. Если Гоголь и не видел сам сцены прощания казачки с сыном, то, как любитель и знаток малороссийской народной поэзии и сам малоросс по происхождению, не раз слышал малороссийская песни25. Одна из них:
Стоит месяц над горою, да солнца немае;
Мати сына в дороженьку слезно провожае:— Прощай, милый мой сыночку, да не забавляйся!
Чрез четыре неделоньки до дому вертайся.
— Рад бы я, матусенько, скорейше вернуться;
Да вже що-сь мой вороненький в воротах зподкнувся.
Ох Бог знае, коли вернусь, в якую годину:
Прийми ж мою Марусеньку, як родну дытину:
Прийми ей, матусенько, и всё в Божией воле!
Во кто знае: чи жив вернусь, чи ляжу на поле?
(чи — вопр. частица).— Ой рада я Марусеньку за родну приняти,
Да не так вона мене буде шановати (уважать).
— Ой не плачьте, не журитесь, в тугу не вдавайтесь:
Заграв мой конь воронёный: назад сподевайтесь
(надейтесь, ожидайте меня назад).
В другой песне подобного же содержания читаем:
— Вернись, сынку, до домоньку!
Змыю тебе головоньку!— Мене, нене, змыют дожчи,
А росчешут густы тёрны,
И высушать буйны ветры!
Итак, при описании бури на Днепре в воображении Гоголя возникли представления знакомые. А народ, поющий эти песни, передавал в них представления знакомых ему впечатлений, часто предлагавшихся действительностью.
Иного рода представления в картине Бога, сотрясающего ризы. Действительность мало участвует своими образами в созидании её. Если народ, поющий песню о Голубиной книге (см. выше), воспитав своё воображение на византийских иконах, изображавших нечто подобное приведённой картине, воспроизвёл в песне некоторые черты этих икон, то те художники, которые создали эти иконы, значительно переработали знакомые им представления и создавали новые: служащая к тому способность ума называется фантазией; деятельность её — творчество.
О течении речи (в описании Гоголя) см. прим. к ораторским произведениям.
После этого разбора см. систематический свод выясненных в нём сведений в § 1–4 «Теория слога».
От составителя. Мы привели лишь десятую часть раздела «Описания» (11 из 116 страниц, отводимых на него в «Хрестоматии»). Раздел этот выбран нами далеко не случайно: при работе с этим типом текста учителя, как правило, сталкиваются со значительными трудностями, связанными в первую очередь с восприятием текста этого типа учениками. Методика работы с описаниями, предложенная в хрестоматии Л.Поливанова, направлена прежде всего на развитие у учеников наблюдательности, формирование умений видеть слова, с помощью которых писатель создаёт словесно-зрительные образы. Безусловно, путь, предложенный Поливановым, будет принят далеко не всеми, но можно с уверенностью сказать, что этот материал будет небезынтересен и небесполезен коллегам-словесникам: кого-то он наведёт на размышления, кто-то возьмёт на вооружение саму методику, кто-то использует удачное наблюдение или составит своё задание.
Приводя ниже оглавление раздела «Описания», мы стремились показать, как детально Поливанов планирует работу с текстами-описаниями: в скобках после каждого текста автор хрестоматии обозначил, на какой аспект логико-стилистического анализа надо обратить внимание при работе с этим отрывком. Современный же учитель-словесник, обратившись к опыту методиста, также может привлечь указанный текст для работы на уроке.
ОПИСАНИЯ
Теория описаний
Для первого знакомства с описаниями:
Классная комната — гр. Л.Толстого
Комната в деревенском доме — Тургенева (простейший план описания)
Постоялый двор — Тургенева (выбор признаков и расположение, согласные с основной мыслью).
Для выяснения различия описания простого и художественного:
Урал — Пушкина
Днепр — Гоголя
Описание художественное в отличие от простого. (Особенности каждого из них по материалу, цели и выражению. Свойства языка поэтического (средства изобразительности) в сравнении “Урала” Пушкина с “Днепром” Гоголя)
Описания простые (предметов и явлений)
Рейн — по Мендельсону и Ф.Миллеру
Плавание по Нилу — Норова (путевые заметки как материал для переработки по образцу предыдущих описаний)
Гагара — С.Аксакова (описание в первой части — систематическое; во второй — не систематическое)
Африканская пустыня — из хрестоматии Галахова (описание предмета и явления)
Обвал — Пушкина (описание явления, краткое)
Осень — С.Аксакова (описание явления сложного)
Москва в XVI столетии — Карамзина
Древняя Москва — Соловьёва
Москва в XVII веке — Щебальского (для сравнения выбора признаков, группировки их расположения)
Севильский Собор — Боткина (для сравнения плана и предметов описания, краткого и полного; выражение в том и другом)
Севильский собор — Григоровича
Пирамиды — Ковалевского
Пирамиды — Норова (краткость и полнота (многосторонность) описания в зависимости от отношения автора к описываемому предмету; расположение в зависимости от предмета и от основной мысли автора)
Рафаэлева Мадонна — Шевырёва
«Преображение» Рафаэля — Шевырёва
Картина Иванова — Гоголя (описания картин)
Сикстова капелла — Шевырёва
Московский Успенский собор — Филарета (описания храмов)
Описания художественные (предметов и явлений)
Новороссийская степь — Гоголя (для сравнения с описанием “Днепра” Гоголя в отношении цели и чувств автора)
Hoвopoccийские степи — Пассека (для сравнения с предыдущим описанием по выбору моментов наблюдения; связь между частями описания)
Сен-Готард — Жуковского (группировка представлений в зависимости от ощущений автора; образец эскиза)
Горная дорога — стихотворение Жуковского. (Из Шиллера) (описание аллегорическое)
Berglied v. Schiller
«Горная дорога» Шиллера (разбор, выясняющий представления описания)
Кавказ — Пушкина
Кавказ — Лермонтова (сравнение выбора представлений в зависимости от точки зрения)
Роща — Тургенева (для изучения выражения представлений: эпитеты и сравнения)
Берёзовая и осиновая рощи — Тургенева (сравнение с тремя предыдущими описаниями по размеру моментов наблюдения; детали)
Сад — Гоголя (выбор представлений в зависимости от основной мысли статьи; звукоподражание)
Гренада — Боткина (объяснение разнообразных представлений указанием одного господствующего признака)
Заброшенная усадьба — Тургенева
Усадьба старосветских помещиков — Гоголя (особенности стилистического и синтаксического выражения; выбор признаков в виду отношения автора к предметам описания)
Дворянская усадьба — Тургенева (для сравнения с предыдущим описанием)
Дорога в степь — его же (разделение описания в зависимости от отношения автора к описываемым предметам; полнота описания)
Троицкая лавра ночью — Муравьёва (статьи писателя риторической школы)
Петербург — Пушкина
Воронеж — Никитина (для определения целей двух описаний подобных предметов)
Рейнский водопад — Карамзина
Рейнский водопад — Жуковского (для того же)
Шафгаузен и Рейнский водопад (из путевых заметок) — Гёте (как материал для переработки по образцу одного из предыдущих описаний: 1) простого и 2) художественного)
Водопад — Державина
Водопады Иматрский и Нарвский — Муравьёва (описание отдельное и сравнительное)
Самум — из хрестоматии Галахова (описание явления в различные моменты наблюдения)
Пожар в лесу — Тургенева (общее и частное в описании явления)
Летний дождь — его же (метафоры в описании)
Обвал — стихотворение Пушкина (описание с целями лирического выражения чувства; извлечение идеи стихотворения из разбора описанных представлений и выражения их)
Весенний вечер — Тургенева (разделение и подразделение описания в зависимости от изменения признаков предмета в различные моменты изображаемого явления)
Майский вечер — его же (для сравнения с предыдущим описанием в отношении разделения)
Июльское утро — его же (для сравнения с предыдущим описанием)
Утро в роще — его же (для сравнения с предыдущим описанием)
Июльский день — его же (для сравнения с предыдущим описанием)
Жаркий полдень — его же (выражение и расположение в описании явления)
Украинская ночь — Гоголя (особенности слога, вызванные выражением чувств автора)
Ночь на Днепре — его же (то же; трёхчленное сравнение)
Наступление весны — гр. Л.Толстого (краткое описание сложного явления, отличающееся полнотой)
Зимний день — С.Аксакова (соединение целей описания простого и художественного)
Дорога — Гоголя (стилистические средства в описании)
Лес и степь — Тургенева (единство чувства в целом ряде картин; стилистические средства, к тому служащие, — с разбором)
Щит Ахиллеса (из «Илиады» Гомера) — Гнедича (описание в повествовании)
Жизнь Гоголя (поэтическая характеристика)
Видения Тургенева:
Рим
На Волге
Париж (для сравнения с четырьмя предыдущими описаниями)
Дракон — из поэмы гр. А.Толстого (образ предмета в движении)
От составителя вместо послесловия
Когда материал семинария «Уроки Льва Поливанова» готовился к публикации, не оставляла мысль: многие ли из нас, сегодняшних учителей-словесников, держали в руках старые учебники? И можно ли сегодня вести дискуссию о том, какая учебная книга нужна школе, не зная старых учебников? Ведь на их страницах не только бесценные методические находки, интереснейшие наблюдения, неожиданные вопросы и задания, учебник — это воплощённая концепция литературного образования. Поэтому без осознания, осмысления того богатейшего опыта по созданию учебных книг по литературе, понимания того, как менялись подходы к их созданию, двигаться дальше трудно. Так, может быть, наша уважаемая и любимая «Литература» откроет новую рубрику — «По страницам старых учебников» — и сделает доступными для нас учебники Галахова и Житецкого, Сакулина и Сиповского, Бродского и Сидорова и многих других известных и неизвестных авторов.
Примечания Л.И. Поливанова
1 Отсылаю читателя к моей статье «Риторика в европейских школах» в т. 1 «Учебно-воспитательной библиотеки». Изд. Учебного Отдела Моск. Общ. распр. техн. зн. (1876, с. 458–472), в отдельном издании «Отечественный язык», т.1, того же года. См. также статью г. Басистова в т. 2 «Учебно-воспитательной библотеки», 1878. «Материалы к решению вопроса: что надобно делать, чтобы ознакомить учеников с рассуждениями?»
2 В нашей учебной литературе уже есть опыт такого методического подбора материала во второй части Хрестоматии Басистова, но в ней обработан для целей подражания образцам лишь отдел описаний, и книга предназначена для учеников 3-го, 4-го и 5-го классов.
3 Как это сделано в «Русской хрестоматии» будет показано ниже.
4 Здесь крупным штрифтом отпечатана теория описаний, которая должна быть усвоена как вывод из разбора нескольких описательных образцов, мелким — добавления, которые могут быть поняты лишь после прохожденния теории рассуждений и теории поэзии.
5 См. описания: «Осень», «Самум», «Летний дождь», «Пожар в леcy», «Обвал», стихи и др.
6 См. вын. к ст. «Классная комната» и «Комната в деревенском доме».
7 «Постоялый двор».
8 См. опис. «Урал» и «Гагара».
9 См. два первые описания и разбор ст. «Урал» Пушкина.
10 См. «Рейнский водопад» Карамзина и Жуковского.
11 См. стихотворение «Петербург» Пушкина и вын. 1 к нему.
12 См. последнюю часть описания Тургенева: «Роща».
13 См. разбор стихотворения Пушкина «Обвал».
14 См. «Новороссийские степи» Пассека и «Щит Ахиллеса».
15 См. «Жизнь» Гоголя и «Видения» Тургенева.
16 См. разбор описания «Урал» и «Днепр» (с. 7–11).
17 См. «Рейнский водопад» Карамзина.
18 Портрет известного генерала.
19* Автор не упоминает о
втором, главном повороте Урала (близ Уральска) на
юг, потому что, определяя направление реки, имел в
виду лишь связь течения её с горами.
**Автор так назвал часть
Оренбургской губернии, населённую башкирами.
*** Слово “дикие” здесь
употреблено не в первоначальном его значении
(как именование свойства народов на нижней
ступени развития, то есть звероловов), но как
синоним, определяющий имя народа вообще
необразованного, грубого.
**** Поёмных местах,
которые понимаются вешнею водою.
***** Хвалынское м. —
Каспийское м.
20 Зрак — ц.-сл.: лицо.
21 Ясно, в чём состоит разбор стилистически: жаркому, голубому, плавным и пр. — прилагательные с этимологической точки зрения; определения — с синтаксической; признаки — с логической и эпитеты — с стилистической.
22 Гоголь воспроизвёл такую картину ещё раз в «Tapacе Бульбе» (см. отд. «Повествований»).
23 Чт. в Общ. Ист. и Др. Рос. 1860, III.
24 Ср. Поучение Мономаха: “почивает и зверь, и птицы, и человеци”.
25 Он собирал малороссийские песни. Они вошли в состав изданных Максимовичем.