Я иду на урок
Я ИДУ НА УРОК
Борис МАНДЕЛЬ,
школа № 23,
г. Норильск
Материалы к урокам по творчеству Омара Хайяма в 9–11-х классах
“Я школяр в этом лучшем из лучших миров”
К сожалению, школьный курс литературы не предусматривает систематического изучения зарубежной литературы; к тому же в программы входит в основном литература европейских стран и Америки. Литературе Востока отводят немного места наши учебники для 5–6-го классов, не учитывая трудностей восприятия младшими школьниками своеобразной прелести, образности и глубины философского содержания, например, японской поэзии. Естественно, что преподаватели литературы “обыкновенных” школ сталкиваются с такими проблемами, как недостаток времени, нехватка методической литературы, да, что греха таить, и нежелание учащихся порой воспринимать “лишнее” накануне окончания школы... Но стоит попробовать, коллеги... Возьмём наши часы внеклассного чтения, подожмём программу и... Разве можно представить мировую культуру, мировую литературу без чудеснейших четверостиший — рубаи! Разве будет целостным представление наших подопечных о поэзии предшествующего тысячелетия, если не услышат они строк Хайяма?
Не оплакивай, смертный, вчерашних потерь,
Дел сегодняшних завтрашней меркой не мерь,
Ни былой, ни грядущей минуте не верь,
Верь минуте текущей — будь счастлив теперь!
Поскольку времени у нас не так много, как хотелось бы, рекомендую отвести под уроки, посвящённые творчеству Омара Хайяма, 2–3 часа (9–11-е классы).
Думаю, цели наших уроков ясны — дать представление о творчестве великого учёного, философа и поэта, получить определённые литературоведческие навыки в анализе поэтических произведений, расширить словарный запас, литературный кругозор и базу теоретических сведений учащихся, научить наслаждаться звучанием поэтического произведения, развивать память и внимание, прививать навыки самостоятельной оценки произведений художественной литературы, учить находить книгу для себя.
Предлагаю следующее распределение материала по урокам.
Урок 1
- Слово учителя, сообщение биографических сведений об Омаре Хайяме; новая терминология, общее представление о литературе Древней Персии.
- Выразительное чтение рубаи (учитель и ученики); можно сопровождать чтение показом иллюстраций Павла Бунина.
- В качестве домашнего задания рекомендую предоставить учащимся возможность выбрать для заучивания наизусть понравившиеся им рубаи.
Уроки 2–3
- Прослушивание чтения рубаи учащимися; обоснование ими своего выбора; понимание смысла прочитанного.
- Анализ четверостиший, сравнение переводов; попытки устного рисования или иллюстрирования.
- Итоговая беседа с учащимися с целью выяснения отношения к изученному (нужно ли было изучать стихи Хайяма?).
Предлагаемые для сравнения различные переводы рубаи:
В этом мире ты мудрым слывёшь? Ну и что?
Всем пример и совет подаёшь? Ну и что?
До ста лет ты намерен прожить? Допускаю.
Может быть, до двухсот проживёшь. Ну и что?
(Г.Плисецкий)
Познай все тайны мудрости! — А там?..
Устрой весь мир по-своему! — А там?
Живи беспечно до ста лет счастливцем...
Протянешь чудом до двухсот!.. — А там?
(И.Тхоржевский)
* * *
Мудрец приснился мне: “Веселья цвет пригожий
Во сне не расцветёт, — мне молвил он, — так что же
Ты предаёшься сну? Пей лучше гроздьев сок.
Успеешь выспаться, в сырой могиле лёжа”.
(О.Румер)
Некто мудрый внушал задремавшему мне:
“Просыпайся, счастливым не станешь во сне,
Брось ты это занятье, подобное смерти.
После смерти, Хайям, отоспишься вполне”.
(Г.Плисецкий)
* * *
Месяца месяцами сменялись до нас,
Мудрецы мудрецами сменялись до нас.
Эти мёртвые камни у нас под ногами
Прежде были зрачками пленительных глаз.
(Г.Плисецкий)
До тебя и меня много сумерек было и зорь.
Не напрасно идёт по кругам свод небес золотой.
Будь же тщателен ты, наступая на прах, — этот прах
Был, конечно, зрачком, был очами красы молодой...
(К.Бальмонт)
Варианты и элементы комментариев и анализа четверостиший:
Увы, душистым тёплым хлебом недопечённые владеют,
Увы, сокровищ совершенством несовершенные владеют,
Туркан-хатун прекрасны очи — отрада сердца для глядящих,
Увы, ведь ими безраздельно рабы безусые владеют.
Речь идёт о недолгой службе Хайяма при дворе вдовы Малик-шаха Туркан-хатун, и эту эпиграмму приписывают именно ему. Достаточно оскорбительная её форма вполне возможно послужила поводом для опалы поэта. Прямой выпад против государыни, намёк на молодых любовников и новых приближённых правительницы, а также достаточно прозрачные намёки на смуту в государстве.
О законник сухой, неподкупный судья!
Хуже пьянства запойного — трезвость твоя.
Я вино проливаю — ты кровь проливаешь.
Кто из нас кровожаднее — ты или я?
Учащимся совершенно понятна тема данного рубаи: порицание святош, выставляющих напоказ своё благочестие. Это роднит Хайяма с многими поэтами и писателями — как атеистами, так и мистиками, как современниками, так и более поздними авторами (параллели, которые могут найти старшеклассники: Мольер и Шекспир, Державин и Маяковский и так далее).
Ты ушёл, а вернулся в сей мир бессловесным скотом,
Твоё имя, известное прежде, меж других затерялось потом,
Твои ноги срослись воедино — копытами стали,
Борода твоя выросла сзади и стала хвостом.
Дети быстро выясняют, что поводом для этих грустно-язвительных строк послужила “встреча” с ослом где-нибудь на улице Нишапура или на базаре, а может, у входа в медресе, и проникающий насквозь взгляд поэта, ценителя и знатока философии (не атеиста, не религиозного фанатика) увидел в животном пример того преображения, печального варианта реинкарнации, о котором не хотелось бы думать просвещённому человеку и тогда, и сегодня.
Материалы к рассказу о биографии великого мастера
Начать можно с сообщения о судьбе произведений Омара Хайяма в Европе и России. Мир узнал стихи великого поэта только спустя семьсот лет после их создания. Английский поэт и переводчик Эдвард Фицджеральд (1809–1883), любитель персидской классической поэзии, познакомившись с подлинниками произведений Джами и Хафиза, Низами и Хайяма, переводит их на английский и в 1857 году издаёт тоненькую книжечку под названием «Рубайят Омара Хайяма». Почти два года никто не обращал на неё внимания, и вдруг... Мгновенный взлёт, оглушительный успех, блестящие отзывы критиков, три новых издания при жизни Фицджеральда, почти 130 изданий к 1930 году. Необыкновенная популярность во всей Европе и США (и, что поразительно, особенно в промежуток между двумя мировыми войнами). Николай II читал рубаи на немецком языке (книга с пометками императора находится в Екатерининском дворце в Павловске). Итак, почти никому не известный английский поэт и почти никому не известный персидский поэт... А теперь это неотъемлемая часть мировой культуры.
Я, как вода, в сей мир притёк, не зная,
Ни для чего, ни из какого края;
И из него, как ветер через степь,
Теперь несусь — куда, не понимая.
(Э.Фицджеральд. «Рубайят Омара Хайяма». Пер. М.Рейснер)
“Теперь несусь — куда...” В вечность!
Всё, что видим мы, — видимость только одна.
Далеко от поверхности мира до дна.
Полагай несущественным явное в мире,
Ибо тайная сущность вещей — не видна.
Не видна, не видна... а что на поверхности? Дата? И то не точна. 1048 или... Вопросы, вопросы, вопросы... И чем больше вчитываешься в строки его четверостиший, носящих таинственное и манящее название “рубаи”, тем больше убеждаешься в том, что не все загадки мировой литературы разгаданы, а, впрочем, стоит ли идти до конца? Не исчезнет ли та прелесть чеканных строк и цветистых сравнений, не исчезнет ли этот душный аромат восточных благовоний и утренних роз, запах старого вина и солнечный луч на персидском ковре, расстеленном в саду под сенью пышных дерев?
Омар Хайям. А имя-то какое звонкое! Перевод известен — “палаточник”. Семья? Да ремесленники, кто же ещё! Шатры и палатки для купцов и торговцев... Средств достаточно, чтобы дать способному мальчику образование. Палаточник! “Мастер, шьющий палатки из шёлка ума...” Палаточник! “Мудрец”, “Царь философов Запада и Востока”, “Доказательство истины” — неслучайно уже при жизни он был удостоен этих титулов от своих земляков... Но звучат ли здесь слова о его Поэзии? Не за учёные ли занятия все эти звания? Конечно, астрология и математика, астрономия и физика — вот они, подлинные занятия великого! Да ещё и философия, правоведение, история и теософия, мудрёная наука “корановедение” (это мы так называли бы её)... Юноша, закончивший одно из лучших на Востоке медресе в Нишапуре, учившийся в Балхе и Самарканде, овладевший всем комплексом наук, входящих в круг средневековой восточной образованности, безусловно, не мог оставаться безвестным поэтом, но ему, в совершенстве овладевшему арабским и родным персидским, знающему так много (и так мало, как казалось самому), было просто невозможно остаться в стороне от соревнований поэтов и музыкантов, от чтения и сочинения стихов, да, в конце концов, от посвящения любимым нескольких волшебных и страстных посланий!
Он держит эти строки в памяти, чтобы
потом старый калам начертал их на коже... Он
держит их в памяти так же, как загадочные знаки и
буквы «Альмагеста» Птолемея, чей арабский
перевод по прочтении семи раз запомнил наизусть.
Поистине, феноменальная натура — в промежутке
между игрой в шахматы и романтическим свиданием
набросать трактат по математике, предвосхитив на
много сотен лет самого Ньютона с его биномом
(Хайям, вероятно, открыл эту формулу
действительно первым). Двор наследного принца в
Бухаре по заслугам оценил молодого математика, а
служба эта стала ещё и дорогой к самому
Малик-шаху в Исфаган — столицу персидского
государства Сельджукидов. Двадцать лет
плодотворнейшего труда в одной из крупнейших
средневековых обсерваторий... И блестящий итог —
точнейший календарь, в основу которого был
положен тридцатилетний период, включавший
восемь високосных годов, идущих через четыре
года семь раз и один раз через пять лет... Да,
говорят, этот календарь, названный «Календарём
Малик-шаха», превосходит и нынешний, но утрачен,
безвозвратно утрачен, как и бесценные
«Астрономические таблицы». Не сохранился и тот
математический трактат с великой формулой и
между делом открытым методом извлечения корней
из целых чисел... Всё поглотило время, оставив нам
только строки «Рубайата», вызывающие огромное
количество споров, переводимые бессчётное
количество раз, толкуемые многими и по-разному...
Он был “на ты” со звёздами. Что это значило в прошлом? Астрономия и астрология — сёстры или соперницы? А кто же ты, Омар Хайям? Ведь это о тебе вспоминает Низами Арузи Самарканди, повествуя о том, как заподозривший своих астрологов в намеренном искажении смысла звёздных предсказаний шах был готов снести им головы, да смягчился, когда те, бедняги, в качестве последнего довода предложили послать гонца с их гороскопами к Хайяму в Хорасан, дескать, тот так известен, что уж проверит всё без ошибок... А славная история о султане Мерва, получившем от Хайяма благоприятный гороскоп для выезда на охоту и вдруг попавшем под снегопад? Наш доблестный астролог, стоявший в кругу осмеивающих его придворных, уговаривающих султана отменить охоту, благословил правителя в путь, обещая, что тучи рассеются, и — о Аллах! — небо очистилось, и пять дней светило солнце великому султану, суля чудесное времяпрепровождение.
Но убит фанатиком покровитель Омара в Исфагане мудрейший визирь Низам ал-Мулык, умирает Малик-шах, наследникам не до науки, обсерватория приходит в запустение. “Мы были свидетелями гибели людей науки... Мне сильно мешали невзгоды общественной жизни...” — это голос самого великого Мастера...
Вдова Малик-шаха и юный царевич, за судьбу которого во время его болезни (оспа гуляла по Востоку...) опасался Хайям (недолгое время ещё пребывая в качестве астролога и придворного медика), не могли простить близости его к визирю, затаили жуткую азиатскую злобу... Отъезд Омара в родной Нишапур (где и оставался он до конца своих земных дней) совпал (случайно ли это?) с потерей Исфаганом своего значения как культурного и научного центра...
Изгнание? Наверное... Останется лишь несколько поездок в Балх и Бухару, паломничество в Мекку — и всё.
Медресе, где он преподаёт, позволяет общаться с небольшим кругом учеников, редкие диспуты и встречи с приезжими мудрецами, ещё более редкие составления гороскопов для узкого круга бывших знакомых и родственников. Осторожен Хайям с сильными мира сего. Не эти ли строки:
Отчего всемогущий Творец наших тел
Даровать нам бессмертия не захотел?
Если мы совершенны — зачем умираем?
Если несовершенны — то кто бракодел? —
тянут за собой славу крамольника и вольнодумца? С философией Хайяма сложно — больших трактатов не создал, эклектик, но с блестящими догадками и гипотезами, последователь суфиев и Авиценны, материалист или “натуралист”, как стали называть его позже (что, впрочем, ближе по значению к слову “атеист”). Да судили-то о его философских взглядах, скорее всего, по тем самым блестящим четверостишиям, которые сочинял он всю жизнь, адресуя себе да самым близким своим и возлюбленным. Но какое счастье, что эти, вероятно тайные, опыты дошли до нашего времени, стали достоянием гласности, как принято выражаться нынче.
Пришли к нам, к ним, уже тогда... Почему? Не в самой ли форме персидского четверостишия кроется причина их проникновения в массы? Рубаи… Один из востоковедов очень метко назвал их “одной из наиболее летучих форм персидской поэзии”! Летучая форма! Вот здорово! Это ж просто наша с вами родная частушка по форме, а по содержанию? Логически точные, афористические строки язвительного, замкнутого и самоуглублённого “имама Хайяма” вылились в простонародную форму, совершенно не вхожую в аристократическую среду. Его строк боялись: Малик-шах — покровитель! А теперь? Насмешки и злоба, предательство и недоверие нишапурцев, тьма анекдотов, где осуждают Мастера и хвалят его остроумие и находчивость, поносят и восхищаются, учатся у него и плюют ему вслед...
Тот, кто следует разуму, — доит быка,
Умник будет в убытке наверняка!
В наше время доходней валять дурака,
Ибо разум сегодня в цене чеснока.
“Он был равен Абу Али ибн Сине (Авиценне) в науках философских, но был дурного нрава...” — так говорит о нём в своей “истории мудрецов” Мухаммад Шахразури. Да-да, дурного, и с учениками не всегда приветлив и ласков... А вот что о нём сказал историк Джамал ал-Дин ал-Кифти (1172–1231): “Омар ал-Хайям — имам Хорасана, учёнейший своего времени, который преподаёт науку греков и побуждает к познанию Единого (Бога) посредством очищения плотских побуждений ради чистоты души человека и велит обязательно придерживаться идеальных между людьми отношений согласно греческим правилам... Между тем сокровенный смысл его стихов — жалящие змеи для шариата... О, если бы дарована была ему способность избегать неповиновения Господу! Есть у него разлетающиеся с быстротой птиц стихи, которые обнаруживают его тайные помыслы, несмотря на все их иносказания...”
А знаменитая легенда о том, как налетевший порыв ветра, последовавший после прочтения самого дерзкого рубаи, опрокинул кувшин с вином, лишив собеседников Хайяма драгоценной влаги, и Мастер, продолжая дерзить, обвинил Господа в пьянстве? Не выдержал Всевышний, заставив почернеть лицо грешника и вызвав новое четверостишие, стыдящее Бога:
Кто, живя на земле, не грешил? Отвечай!
Ну, а кто не грешил — разве жил? Отвечай!
Чем Ты лучше меня, если мне в наказанье
Ты ответное зло совершил? Отвечай!
И всё же годы берут своё. Мистический язык поэта, включающий десятки символов, мотивов и образов, которые бродят из строчки в строчку, так и не открывается нам до конца, как и не открывался исследователям уже много столетий назад. Да, свой путь к познанию Бога, снова повторю это слово, мистический путь, — этот путь мудреца, философа, престарелого поэта-жизнелюба, был непрост. Последние часы жизни проводит он в чтении великого ибн Сины. «Книга об исцелении» — вот его друг, сопровождающий в последний путь. Глава «Единственное и множественное» — труднейший философский спор с самим собой и Богом, которого пытался познать до конца...
И ещё одна мифическая дата — 1123 год... Но есть десятки рассказов, называющие и другие сроки жизни и смерти Хайяма, есть место на кладбище Хайре, среди грушевых и абрикосовых деревьев, где, возможно, в 1132 году Бог Святой уготовил место великому поэту и учёному, где стоит прекрасный мавзолей, и жители Нишапура низко кланяются тому, кто так любил жизнь и оставил о себе память сотнями строк, любимых и нами, живущими в веке XXI.
Так что же такое эти рубаи, чьё звонкое наименование доносится до нас из глубин древней персидской истории? Да-да, персидской, а не арабской, откуда пришли в мир газели и касады. И до сих пор, говорят, в городском фольклоре Ирана, Афганистана, Таджикистана этот, чаще всего любовный куплет широко распространён, как наши частушки. Они пелись и декламировались юношами и девушками, легко запоминались, имея уникальную по простоте и лёгкости запоминания рифму (аааа или ааbа), становились популярными не только благодаря этому, но и меткости выражений и привычными образами. Уже при жизни Мастера рубаи вызывали массу подражаний, да ещё каких! Очертить границы творчества самого Хайяма просто невозможно, ибо не знаем мы точно, что начертано пером великого (часто на полях научных трудов) или брошено в воздух на пирушке, а что сотворили до него или после... Думают над этим учёные, называют нам разное количество подлинных, хайямовских рубаи, составляющих нынешнее ядро сборников под названием «Рубаи Омара Хайяма».
Можно, конечно, сосредоточившись, найти точёные и точные, звенящие, как натянутая струна, разящие, как яд гюрзы, скептические, дерзкие, иронические, философски весомые строки, которые никем иным, наверное, не могли бы быть написаны, ведь только Хайям сумел расширить и обогатить народную песенную форму этих странствующих четверостиший такой глубиной, такой кажущейся невозможной способностью разговаривать с самим Богом на мировоззренческие темы, используя всего четыре строчки!..
В этом замкнутом круге — крути не крути —
Не удастся конца и начала найти.
Наша роль в этом мире — прийти и уйти.
Кто нам скажет о цели, о смысле пути?
Сколько горечи порой звучит в этих словах, сколько хочется узнать и понять!..
Люди тлеют в могилах, ничем становясь.
Распадается атомов тесная связь.
Что же это за влага хмельная, которой
Опоила их жизнь и повергнула в грязь?Был ли в самом начале у мира исток?
Вот загадка, которую задал нам Бог.
Мудрецы толковали о ней, как хотели, —
Ни один разгадать её толком не смог.
Острый ум Хайяма сумел создать как бы заново эту удивительную, гибкую форму, вместившую в себя всё — от тоста до любовной записки, от эпиграммы (в том числе и на себя самого) до молитвы, от афоризма до формулировки законов философии...
Он с полным основанием мог сказать о себе:
Я познание сделал своим ремеслом,
Я знаком с низшей правдой и низменным злом,
Все тугие узлы я распутал на свете,
Кроме смерти, завязанной мёртвым узлом.
А до какого резкого тона поднимается Хайям, осуждающий ханжество во всех его проявлениях! Несправедливые судьи и стяжатели, злокозненные визири и тайные развратники, лжефилософы и мусульмане-ортодоксы! Трепещите! Дерзкий язык Хайяма разит без промаха!
Тот усердствует слишком, кричит: “Это — я!”
В кошельке золотишком бренчит: “Это — я!”
Но едва лишь успеет наладить делишки —
Смерть в окно к хвастунишке стучит: “Это — я!”Знай, рождённый в рубашке любимец судьбы:
Твой шатёр подпирают гнилые столбы.
Если плотью душа, как палаткой укрыта —
Берегись, ибо колья палатки слабы!Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число блюдолизов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
За столом у мерзавцев, имеющих власть.Где мудрец, мирозданья открывший секрет?
Смысла в жизни ищи до конца своих лет:
Всё равно ничего достоверного нет —
Только саван, в который ты будешь одет...
Горечь звучит и в строках о невозможности познать этот мир до конца, и таких строк у великого Омара множество, видно, мучило его собственное бессилие, невозможность приблизиться к истине, но разве не движение к ней, вечное желание приблизиться, найти, сам поиск её, путь — разве не это определяет истинного мудреца, да просто человека?!
Те, что веруют слепо, — пути не найдут.
Тех, кто мыслит, — сомнения вечно гнетут.
Опасаюсь, что голос раздастся однажды:
“О невежды! Дорога не там и не тут!”Удивленья достойны поступки Творца!
Переполнены горечью наши сердца,
Мы уходим из этого мира, не зная
Ни начала, ни смысла его, ни конца.Круг небес ослепляет нас блеском своим.
Ни конца, ни начала его мы не зрим.
Этот круг недоступен для логики нашей,
Меркой разума нашего неизмерим.Вместо солнца весь мир озарить — не могу,
В тайну сущего дверь отворить — не могу.
В море мыслей нашёл я жемчужину смысла,
Но от страха её просверлить не могу.
И всё же звучит в поэзии Хайяма настоящий гимн человеку и человечеству несмотря ни на что; эти диалектически точные слова нашёл великий, чтобы сказать своё слово о землянах, слово, которое запомнится навсегда!
Мы источник веселья — и скорби рудник.
Мы вместилище скверны — и чистый родник.
Человек, словно в зеркале мир — многолик.
Он ничтожен — и он же безмерно велик!Мы цель созданья, смысл его отменный,
Взор Божества и сущность зрящих глаз.
Окружность мира — перстень драгоценный,
А мы в том перстне — вправленный алмаз.
Литература
1. Хайям О. Рубаи. М.: Эксмо-пресс, 2000.
2. Хайям О. Как чуден милой лик... М.: Эксмо-пресс, 2000.
3. Родник жемчужин. М.: Московский рабочий, 1979.
4. Лирика (из персидско-таджикской поэзии). М.: Художественная литература, 1987.
Сверх того рекомендую обратиться к художественным произведениям Г.Гулиа, М.Симашко, Т.Зульфикарова.