КНИЖНАЯ ПОЛКА

КАМИЛ ИКРАМОВ И О НЁМ Сборник/ Составитель О.Сидельникова-Икрамова. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2003. 108 с.

Читатели нашей газеты помнят, очевидно, радиоочерк о Камиле Икрамове его друга и сокурсника Георгия Полонского, напечатанный в «Литературе». Этот радиоочерк вошёл и в недавно вышедшую книгу об очень интересном современном писателе и очень интересном современном исследователе литературы.

Да, именно так: он — Икрамов, размышляющий о Достоевском и о Булгакове, опирающийся в своём исследовании на собственный жизненный опыт, и о нём — об Икрамове — воспоминания его друзей и близких.

Но сперва о том, что находится в центре размышлений Икрамова: писателя привлекают условия, в которых произрастает так называемый конформизм, когда человек сгибается перед властью, вовсе не от хорошей жизни (но для хорошей жизни) выражает готовность ей служить. Или того пуще: не просто продаёт душу дьяволу, но признаёт за ним, за дьяволом, некое положительное начало, так сказать, облагораживает сатанинские силы. Помните, как обозначил себя Мефистофель Фаусту: “Часть силы той, что без числа // Творит добро, всему желая зла” (перевод Б.Пастернака). Эти слова Мефистофеля (в прозаическом переводе) вынес в эпиграф к роману «Мастер и Маргарита» М.Булгаков. Но если Гёте знал цену Мефистофелеву добру, знал, что оно — не что иное, как бесовская уловка, то в конце XIX и в XX веке писатели словно согласились не обращать внимания на извечную дьявольскую жажду зла, что, разумеется, сильно потрясло человеческие души. Вот чем был обеспокоен Камил Икрамов. Потому и написал: “Упование на то, что зло природе своей наперекор может и будет вечно творить добро — извращение <...> это следующий шаг от мысли, что «во всём есть своя сермяжная правда»”.

“Высшее наслаждение, которое даёт искусство, — делает вывод К.Икрамов, — наслаждение истиной.

— Но что есть истина? — спросят почитатели Пилата, не читавшие Библии. А я им отвечу:

— Истина вовсе не в том, что у нас у всех после долгого и тяжёлого похмелья болит голова. Это не сама истина, а то, что мешает нам приблизиться к ней.

Нет, не утрата моральных критериев, а отсутствие стыда за эту утрату волнует меня...”

Написано так, словно Камил Икрамов не ушёл от нас в 1989 году, а рецензирует нашу злободневность. Что ж. Это лишнее подтверждение всегдашней правоты его размышлений, которые очень трудно шли к читателю: в советское время их никто печатать не решился. Они увидели свет уже после смерти автора.

Я был с ним знаком. Знал, что после ареста отца (того самого Икрамова, который сидел на скамье подсудимых рядом с Бухариным и был расстрелян вместе с ним) и матери (её славные наши чекисты умертвили, почти как гитлеровцы Карбышева, — посадили на морозе в бочку с водой), он, едва достигнув шестнадцатилетия, пошёл по лагерям и тюрьмам, не сломался, кончил пединститут в одно время с В.Войновичем, О.Чухонцевым и Г.Полонским, работал в журнале «Наука и религия», членом редколлегии которого был Владимир Тендряков, ставший икрамовским соавтором: они написали пьесу «Белый флаг». До сих пор помню, с какой яростью набросились на пьесу блюстители коммунистической нравственности. «Белый флаг над авторской позицией» — вот красноречивый заголовок одной из рецензий на пьесу.

Впрочем, мои воспоминания, конечно, не идут в сравнение с теми, которые вошли в эту книгу. Они так же увлекательны, как и яркая работа Камила.

Геннадий Красухин