Литература как поведение

Ничто в неразгаданном этом краю
Не бросило тени на память мою.

Павел Лукницкий

В июне 1973 года он записал в дневнике:

“...Температура 35,5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать... дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществлённым мечтам. Книга об отце и его пути; Гумилёв, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта; роман о русской интеллигенции, — всё как есть. А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен был бы внести, — преступление. Все мои друзья перемёрли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Не сомневаюсь: объявится немало друзей среди читателей, с которыми я не знаком…

...Меня мутит, тошнит, боли резкие, я весь в поту. Ощущение, что смерть близка. Я её не боюсь. Обидно, что не написал лучших своих книг…”

22 июня 1973 года Павел Николаевич Лукницкий скончался, и сегодня, почти треть века спустя, желающий найти о нём биографические сведения окажется в затруднении. Молчат новейшие словари русских писателей ХХ века — и Скатова, и Николаева. Только короткая статья в «Краткой литературной энциклопедии» (1967) да в Лексиконе Вольфганга Казака (1996)… Поистине — большое видится на расстоянии: немецкий славист отмечает не только заслуги Лукницкого в собирании наследия Николая Гумилёва, но и правдивость его фронтовых дневников, а также при непосредственности повествования особую выразительность его прозы.

Он был, как говорили прежде, из приличной семьи. Отец, Николай Николаевич Лукницкий, талантливый военный строитель, ставший в советское время член-корреспондентом Академии архитектуры, доктором технических наук, инженер-генерал-майором. Мать, Евгения Павловна Бобровская, художница по фарфору, одна из первых женщин-автомобилисток Петербурга, а к тому ещё первой поднявшаяся в воздух на аэроплане Уточкина — среди семейных реликвий сохранился памятный знак, вручённый отважной женщине в честь этого события.

В этой семье существовала своя система ценностей, и когда Лукницкому было всего двадцать с небольшим, он пришёл к Анне Андреевне Ахматовой с просьбой помочь собрать материал для дипломной работы о поэте Гумилёве. А между тем прошло всего три года после расстрела поэта, обвинённого по делу профессора Таганцева в заговоре против Советской власти, и политический мороз в советской России, что называется, крепчал. Кроме того, вот ещё подробность: хотя Ахматова очень много значила в жизни Лукницкого (недаром его впоследствии назвали первым Эккерманом Анны Андреевны), тогда он пришёл к ней не ради неё...

Да, обращаясь к биографии любимого поэта, Лукницкий знал, что ходит по краю пропасти: мало того, что увлекается “не тем” поэтом, ещё и сам “не того” происхождения. Одного Пажеского корпуса могло хватить, чтобы отправиться вслед за Гумилёвым.

И действительно: ведь были обыски, потом, в 1927-м, был и арест. Но был и обдуманный выбор: сегодня при чтении написанного Лукницким возникает ощущение присутствия на границе полусна-полуяви, когда черты действительности ещё неотделимы от грёзы. Порою кажется, что он редактирует события своей жизни под имеющийся образец другой. Жизни Николая Гумилёва. Даже некоторые важные вехи в их биографиях — даты-перевёртыши.

Гумилёв в апреле 1913 года в должности начальника экспедиции Академии наук отправляется на полгода в Африку, на Сомалийский полуостров, для изучения восточно-африканских племён и составления коллекции для петербургского Музея антропологии и этнографии (впервые отрывок из путевого дневника «Африканская охота» опубликован в 1916 году в Ежемесячном приложении к журналу «Нива» /1916. № 8/; более полная публикация дневника — «Огонёк» /1987. № 14—15/).

Это было его второе путешествие (первое /1910–1911/ — длилось полгода).

Лукницкий в 1931 году как заместитель начальника экспедиции едет в Среднюю Азию. И это тоже вторая его экспедиция — открытие Средней Азии, и в частности Памира, для него случилось годом раньше, когда он отправляется на поиски ляпис-лазури, “за синим камнем” (так потом Павел Николаевич назвал свой очерк). Таджикско-Памирская комплексная экспедиция Академии наук СССР 1932 года, учёным секретарём которой был назначен Лукницкий, стала этапной для развития науки в Таджикистане. Предметы из таджикской коллекции Лукницкого сегодня в составе фондов Музея этнографии в Санкт-Петербурге.

Гумилёв в Абиссинии собирает народные песни и образцы изобразительного искусства.

Лукницкий — уникальную коллекцию саамских сказок и легенд в Заполярье.

Гумилёв идёт добровольцем в уланский полк на войну в 1914 году (напомню, награждён двумя Георгиевскими крестами).

Лукницкий — добровольцем в 1941 году, в первый день Великой Отечественной; стал военным корреспондентом.

Гумилёв сказал как-то, “что нужно самому творить жизнь и что тогда она станет чудесной”, и не раз ещё повторял этот свой принцип.

Лукницкий именно так и жил: он принял советскую власть, рассчитывая на обновление существующего. Ибо считал, что это обновление будет обеспечиваться конкретным трудом каждого — он плавал матросом на каботажных судах, был строителем, прорабом. Лукницкий был готов поверить и в грандиозные авантюры, которые новая власть плодила во множестве: вдруг да получится! Он участвовал в довоенных попытках проложить нефтепровод Средняя Азия — Центр, веря в то, что человеческая воля восполнит недостаток технической оснащённости, пересилит экономический абсурд коммунистического устройства хозяйства.

Породы Памира с породой поэтов
Ещё не роднились. Но я не о том!..
Замысловатей любого сюжета
Был путь мой развёрнут кашгарским конём.

П.Н. Лукницкий с женой Верой Константиновной в Переделкине. 1963 г. Строки из стихотворения «Испытание» оказались провидческими. “Замысловатость” жизненного пути Лукницкого передана в его книгах, а много подробнее — в его легендарном архиве, в дневниках, начатых ещё в 1914 году. Одиннадцатилетним мальчиком Павел записывает свои парижские впечатления, а до падения Российской империи сын с матерью побывал в Германии, Франции, Бельгии, Дании, Швейцарии, Австрии, Италии, Греции, на Мальте, в Турции, и так, с детства, возникли и остались у него, переплетаясь, на всю жизнь две страсти: к путешествиям и к литературе. Хотя потом были путешествия особого свойства: военные дороги — от блокадного Ленинграда до Югославии, Венгрии, Чехословакии...

Но, главное, будучи в послеоктябрьское время отрезанным от Европы, Лукницкий открывает для себя Азию: оказавшись в Ташкенте, поступает в Туркестанский народный университет. Здесь же, познакомившись с Борисом Лавренёвым, входит в круг литераторов, становится членом первой в Средней Азии советской литературной организации «Арахус».

Выпущенные по возвращении в Петроград сборники стихов «Волчец» и «Переход» позволили Лукницкому войти в писательские союзы в числе первых: с 17 декабря 1924 года он член Всероссийского Союза поэтов; а в 1925-м стал членом Всероссийского Союза писателей, в 1931-м вступил в ЛОКАФ. Членом Союза писателей СССР Лукницкий стал с момента его организации: билет, подписанный Горьким, выдан ему 10 июня 1934 года.

Но, отдавая дань литературно-бюрократическим требованиям эпохи, Лукницкий никогда не сводил свою жизнь к политическим ритуалам, и в истории освоения Средней Азии писателями советского времени написанная им страница освещена искренним стремлением познать жизнь другого народа. Попросту: Лукницкий полюбил мир Таджикистана. И такая его любовь, имея под собой совсем не этнографическую основу, порой вызывала ревность первых лиц республики и здешнего Союза писателей: этот русский исходил Памир вдоль и поперёк, памирцы делили с ним кров и последнюю лепёшку, признав в нём не банального искателя приключений, охотника за экзотикой, а друга в поисках истины. Средняя Азия, Памир — не эпизод в жизни писателя, он возвращается к этой теме на протяжении десятилетий: «Памир без легенд» (1932), «Всадники и пешеходы» (1933), романы «Земля молодости» (1936), «Ниссо» (1941), монография «Таджикистан» (1951), «Путешествия по Памиру» (1954).

Как оказалось, не попусту в предисловии к первой книге очерков «У подножия смерти» (1931) Лукницкий писал: “Всё, что написано в этой книге, похоже на авантюрный роман. И всё-таки в книге нет ни строчки, ни слова вымысла. Жизнь иной раз так сюжетно сплетает факты, что всё дело писателя — не забыть в них ни одной детали. Здесь автор только записал всё то, что случилось с ним и чему он был свидетелем”.

Не будучи избранником советской власти, но и никогда не становясь в оппозицию к ней, Лукницкий любил родину уже потому, что это была его родина. От репрессий сталинского времени пострадали и его родные, и родные его жены. Но в день смерти Сталина он почувствовал такое душевное потрясение, что жена Вера рванулась в Ригу, где он в тот момент был, чтобы помочь ему справиться. И это тоже правда факта, которую, надо полагать, не хотел бы забыть Лукницкий.

Как и то пламя переделкинского костра, в котором горел его югославский архив, уничтожаемый после того, как Иосиф Броз Тито перестал считаться верным другом коммунистической партии Советского Союза и всего советского народа.

Уничтожаемый, уничтоженный. Сегодня любят говорить о “текстах” — отдавая дань моде, так в постмодернистскую эпоху величают и стихи, и прозу, и критику, хотя чаще всего определение это жёстко упрощает особенности произведений. Во всяком случае по отношению к произведениям Лукницкого хочется употребить слово “труды”. Это не будет натяжкой: сам Павел Николаевич Лукницкий когда-то вывел на листе бумаги: «Труды и дни Николая Гумилёва». Не прикладывая к этому своему поступку мерку гражданского подвига. Хотя биографию поэта Николая Степановича Гумилёва, да и многие его стихи, собрал для потомков по строчкам (иногда в буквальном смысле) именно Павел Николаевич Лукницкий. А кроме того, в архиве Лукницкого не менее десяти тысяч писем, более девяноста тысяч страниц дневников и около ста тысяч фотокадров — четырнадцатилетний Павел получил от отца в подарок фотоаппарат, и с тех пор не расставался с ним. Первые кадры Лукницкого — кадры революции и голода в Петрограде.

Этот архив — “увековеченная «одиссея» поразительного плавания по жизни”, по выражению Веры Константиновны Лукницкой, вдовы писателя, автора книги «Перед тобой земля», вышедшей в Лениздате в 1988 году. Все помнят, какое тогда было время — время возвращения “отречённой” в советское время литературы, время, когда восстанавливались искорёженные цензурой тексты… И тем не менее тираж в 50 000 экземпляров разошёлся мгновенно. Пожалуй, потому, что в книге наличествовал не только талант автора и рассказ об уникальном человеке, но и тема судьбы, тема верности.

Выбрать женщину — выбрать судьбу, а Лукницкий выбрал женщину – победительницу по своей человеческой сути. Её необыкновенная внешность — красота в сочетании с тем, что лучше назвать манкостью, чем сексапильностью, — обеспечивали ей стойкий мужской интерес. Многие таланты — не только актёрский. При этом вымыть полы во всём доме, напечь пирогов для множества гостей, не зная об их визите заранее, — с лёгкостью. “Всяк в дом входящий должен быть накормлен”, — считает пять раз пережившая голод Вера Константиновна.

Думаю, он знал, что его жизнь после жизни во многом будет обеспечена её служением. Именно поэтому после смерти Лукницкого продолжают выходить переиздания его стихов и прозы, произведения, извлечённые из его архива.

Книга Веры Лукницкой «Перед тобой земля» — разговор на два голоса, в котором два разных таланта, два разных дыхания. Они не сливаются, но дополняют, попеременно сменяют друг друга, позволяя услышать голоса знаменитых и безвестных героев своего времени.

А.А. Ахматова и П.Н. Лукницкий за работой в Комарове. Зима 1962 г. Так, уже после того как Вера Лукницкая передала архив Гумилёва и Ахматовой в Пушкинский дом, в других бумагах она обнаружила дневник взаимоотношений Ахматовой и Лукницкого, “чрезвычайно целомудренный”, по её выражению.

«Acumiana» — «Акумиана» — так назвал свой архив по Ахматовой Лукницкий. А Вера Лукницкая по этому архиву написала раздел книги «Из двух тысяч встреч», выступив в роли деликатного проводника. Студент и начинающий поэт Павел Лукницкий с 1924 по 1929 год собрал не только два тома материалов по Гумилёву, но и замечательный архив литературных документов начала века.

В известной книге В.Я. Виленкина «В сто первом зеркале» (М., 1987. С. 44) читаем: “Я рад, что у меня сохранилась хоть эта краткая запись трёх (выделено мной. — И.Б.) бесед с Анной Андреевной”. У Лукницкого записаны две тысячи встреч с Ахматовой. Многие записи он читал ей. С её одобрения дополнял.

Мифология в нашей жизни и в нашей истории дело обычное. Многое от мифов и в многочисленных воспоминаниях об Ахматовой и Гумилёве. Известно, что Анна Андреевна вообще недоверчиво относилась к мемуарам. В её дневниках — резкие отповеди и Георгию Иванову, и Одоевцевой, и многим другим, погревшим руки на костре гумилёвско-ахматовской жизни. Желая подлинной документальности, она отсылала биографов к Лукницкому — у того всё было точно записано. По выражению Н.Струве в предисловии к двухтомнику «П.Н. Лукницкий. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой» (YMCA-PRESS, Paris, 1991), в 1962 году Ахматова сама пришла к Лукницкому в Комарове “в поисках своего прошлого”.

Горькое признание в предсмертных строках дневника Лукницкого возвращает нас к началу творческого пути писателя: он входил в литературу не просто своими сочинениями, а прежде всего — осознанием таланта другого человека, важностью сохранения для нас, потомков, строчек Гумилёва, и не одного его. Приятие другого таланта — особый дар, а для истории культуры — неоценимый. Открывая новые вершины в памирской гряде, Лукницкий в то же время торил дорогу для многих исследователей русской литературы. Быть может, это и стало его главным восхождением.