Архив
| Комплект № 36 |
1. Стихотворение Ф.И. Тютчева «Еще земли печален вид…» (восприятие, истолкование, оценка).
2. «Булгаков… испытывал всю жизнь острую и уничтожающую ненависть ко всему, что носило в себе хотя бы малейшие черты обывательщины, дикости и фальши» (К. Паустовский).
3. Герои-«недотепы» в драматургии А.П. Чехова. (По одной из пьес «Вишневый сад» или «Три сестры».)
Комические образы и ситуации в комедии А.П. Чехова «Вишневый сад».
4. Образ революционной эпохи в поэме А.А. Блока «Двенадцать».
5. «Человек всегда был и будет самым любопытным явлением для человека…» (В.Г. Белинский). (По одному из произведений русской литературы XX века.)
Консультация
За первую тему возьмутся, наверное, те выпускники, кому уже приходилось писать о лирическом стихотворении. Своим ученикам я бы напомнила, что мы договаривались не следовать формулировке буквально и нет необходимости заниматься оценкой произведения великого поэта (то есть выражать восхищение). Задача пишущего — как можно полнее выявить особенности построения, словоупотребления, звучания и ритма, интонации — и таким образом понять заключённые в стихотворении идеи, чувства, образы.
Привычный общепоэтический словарь стихотворения «Ещё земли печален вид...» (достаточно вспомнить пушкинское «Улыбкой ясною природа сквозь сон встречает утро года...»), традиционные, чтобы не сказать банальные рифмы побуждают всматриваться в него, искать причину его воздействия на читателя.
Перед нами, как это очень часто у Тютчева, двухчастное стихотворение о жизни природы и человеческой душе (ср. «Поток сгустился и тускнеет...» и другие). Первая часть — восемь строчек о природе, о близкой весне; два четверостишия с опоясывающей рифмой построены почти одинаково: первая строка противопоставлена трём остальным (“Ещё земли печален вид, // А воздух...”, “Ещё природа не проснулась, // Но...”). Однако в первом четверостишии, хотя и нет конкретного пейзажа, названы конкретные предметы: “мёртвый стебль”, “елей ветви”, есть земля и воздух, и есть глаголы, употреблённые в прямом значении: “колышет”, “шевелит”. Всё второе четверостишие — развёрнутая метафора, почти все слова здесь употреблены в переносном значении. Все эти восемь строчек — движение от смерти и печали к надежде и улыбке (заметим, как мягко и плавно звучит восьмая строчка — после скоплений согласных со многими “р”, шипящими и свистящими в предыдущих строках, — гласные и сонорные).
Если в первой части природа одушевлена и тем уподоблена человеку, то во второй — душа уподоблена природе. Вторая строфа и звучит, и построена иначе. Гораздо разнообразнее и ярче синтаксис и интонация: здесь и обращение, и вопросы, и анафоры, и синтаксический параллелизм. Интересно, что в отличие от первой части здесь переносные значения сконцентрированы в первом четверостишии, а прямые — во втором. Возвращаются зрительные образы, на этот раз яркие, цветные, сияющие, а за ними прямо называется радостное состояние человека. В завершающих коротких, безглагольных вопросах — возможные причины волнения и радости, одна связана с миром природы, другая — “женская любовь”.
Стихотворение оказывается о подобии и слитности человека и природы, о неистребимости жизни и, если можно так выразиться, неизбежности счастья.
На вторую тему можно писать и по одному булгаковскому произведению, например по роману «Мастер и Маргарита» или повести «Собачье сердце», а можно по нескольким сразу. Нужно только, как это стоит делать всегда, если тема задана цитатой, сначала уяснить смысл высказывания, перевести экспрессивные выражения на язык понятий и решить, какие слова из цитаты должны определить содержание сочинения, а каким можно не придавать решающего значения. Я не уверена, что у выпускников есть возможность во главу угла ставить слова “всю жизнь” (тогда нужен обзор всего творчества). “Обывательщина, дикость и фальшь” могут быть поняты как отсутствие нравственных принципов и высших ценностей, невежество, жестокость, ложь, лицемерие. Очень вероятно, что этими словами Паустовский эвфемистически называл и готовность угождать власти, выполнять её желания и пользоваться её милостями. Те или иные черты из вызывающих “острую и уничтожающую ненависть” можно обнаружить и в Василисе из «Белой гвардии», и в писательской братии, изображённой в «Мастере и Маргарите», и в пролетарии Шарикове. Заметим только, что для Булгакова, в отличие от его современников, например Маяковского, дом и налаженный быт, кремовые шторы и крахмальные скатерти сами по себе вовсе не были приметой обывателя.
Выбравшие третью тему, даже если они хорошо знакомы с драматургией Чехова, неизбежно столкнутся с трудностью при определении основной мысли сочинения и составлении плана — нельзя же просто перечислить смешных и нелепых героев пьесы.
Остановимся на «Вишнёвом саде». Здесь есть и “чревовещающая” Шарлотта, и непрерывно говорящий о деньгах Симеонов-Пищик, и Епиходов — “двадцать два несчастья”. Они не имеют никакого отношения к центральному образу — вишнёвому саду, они не участвуют в развитии действия. Какова же их роль? Во-первых, они окрашивают пьесу в комические, почти фарсовые тона. Во-вторых, усиливают, хотя и пародийно, звучание её основных мотивов: Шарлотта, показывающая фокусы с пледом, и Симеонов-Пищик с его рассуждениями о том, что “лошадь — хороший зверь... лошадь продать можно”, — мотив продажи, Епиходов, не знающий, “жить... или застрелиться, собственно говоря”, — мотив несчастной любви. В-третьих, они отбрасывают пародийный отсвет на главных героев — Гаева, Раневскую, Лопахина, Трофимова, — страдающих и мечтающих, говорящих взволнованные речи, но нередко предстающих очевидно нелепыми, неразумными, смешными. Все действующие лица пьесы в конечном счёте оказываются “недотёпами” — недаром же в финале раздаётся стук топора по деревьям вишнёвого сада, “прекраснее которого нет на свете”.
О революционной эпохе в поэме Блока написать можно многое. Здесь и зримые приметы: плакат с уже устаревшим в 1918 году лозунгом, красный флаг, заметённый снегом Петроград, красногвардейский патруль — то ли каторжники (“на спину б надо бубновый туз”), то ли борцы за новую жизнь, — и звуки выстрелов. Знак эпохи — называние человека по классовой, социальной принадлежности, его отношению к революции: “был Ванька наш, а стал солдат” (то есть — не наш), “буржуй”, “офицер”, “барыня” — и “наши ребята”, которые “пошли... в красной гвардии служить”. Но важнее всего, конечно, сознание людей, защищающих революцию; в нём сплавлены и “чёрная злоба, святая злоба”, и радость от свободы “без креста”, и муки совести, и страх загубить душу, и удаль, и любовь, и готовность стрелять и убивать, и вера в высокую миссию — всё это передано ритмами марша, романса, частушки, солдатской песни, народной песни — тем, что можно назвать, используя выражение Блока, “музыкой революции”.