Резюме неизвестного Даниила

В прежние годы, обучая школьников основам официально-делового стиля, их, как помнится, просили написать самую немудрёную вещь — доверенность. Старые учебники буквально пестрят подобными проявлениями доверия разных Ивановых Лид и Сидоровых Саш, поручающих своим одноклассникам и друзьям получить то книги для театральных кружков, то лопаты для юннатов. По нынешним временам в самую пору знакомить тех же пятиклассников с новомодной деловой диковинкой — резюме ¹. Тем более что жанр этот имеет, как выясняется, весьма глубокие корни в русской почве, ибо древнейшее дошедшее до наших дней сочинение подобного рода было создано, по всей видимости, ещё в конце XII века.

Произведение, получившее среди исследователей наименование «Моление Даниила Заточника» (первая, наиболее ранняя редакция его называется несколько иначе — «Слово Даниила Заточеника, еже написа своему князю»), представляет собой одну из многочисленных загадок древнерусской литературы. Единственное, на чём единодушно сходятся все обращавшиеся к этому сочинению исследователи, так это на том, что создано оно, по всей видимости, ещё до начала монгольского нашествия — просто потому, что нет в “молении” ни слова о вражеских набегах, о разорении русской земли — словом, обо всём, что уже в XIII веке составит основную тему русской литературы. В остальном же, можно сказать, окружают это сочинение сплошные неясности.

Неясен его адресат: разные редакции исследователи относят то к сыновьям Владимира Мономаха — Юрию Долгорукому и Андрею Владимировичу Доброму, то к сыну Всеволода Большое Гнездо — Ярославу Всеволодовичу; в отдельных списках можно встретить и другие княжеские имена — удачное сочинение Даниила, судя по всему, ещё долго служило различным ходатаям своеобразным образцом для их прошений.

Много непонятного и в судьбе самого автора «Моления»: мы не можем теперь с уверенностью сказать, кто же такой был этот загадочный Даниил, за что именно попал он в своё заточение, да и характер этого метафорического “заточения”, признаться, остаётся для нас не вполне ясен. Желая, по всей видимости, подчеркнуть бедственность своего положения, в заглавии автор изображает себя словно бы запертым в темнице, а потом оказывается, что он вполне свободно передвигается по берегу Лаче-озера в поисках места, укрытого от ветра. Сравнивая себя с князем — владетелем Новгорода, Даниил сетует, что в его доме завалились углы; а кто видел когда-нибудь заключённого, обеспокоенного состоянием собственной тюрьмы? Не совсем невероятной кажется нам другая ситуация: не поладив с кем-либо из прежних хозяев, Заточник был просто-напросто выслан в своё чрезвычайно небогатое имение и теперь вынужден искать новой службы, чтобы прокормиться.

Весьма сомнительным выглядит и подчёркнутое в заглавии обращение автора к “своему” князю: занимавший ранее не самое скромное место при дворе (ибо он намекает на то, что был близким доверенным курского князя Ростислава), Заточник и теперь не прочь, как кажется, получить должность княжеского советника — “думца”. В то же время он не просит князя простить ему прошлые проступки (наказанием за которые могло быть “заточение”), но старается обратить на себя высочайшее внимание и при этом жалуется и на мздоимство собственной родни, и на коварство чужих (а иначе это бросало бы неприятный отсвет и на самого князя) слуг — тиуна и рядовичей. И, наконец, чего ради было бы автору «Моления», человеку начитанному, литературно одарённому и, без сомнения, заметному при любом княжеском дворе XII века, так старательно демонстрировать свои таланты перед собственным же князем и даже рассказывать ему подробности своей биографии — в частности, о том, что он-де “ни за море ходил, ни от философ научихся”. Более правдоподобной представляется, согласитесь, другая ситуация: потерпев неудачу на месте прежней службы или впав в немилость у прежнего покровителя, Даниил теперь всячески пытается снискать внимание нового господина ², которого уже заранее именует “своим князем”, причём очевидным лейтмотивом «Моления» оказывается просьба о щедром жалованье.

Обращаясь именно вокруг этой темы: то апеллируя к княжеской щедрости, то весьма искусно расписывая собственную скудость, — Заточник и выстраивает, словно сплетает всё своё послание ³. Своеобразным намёком на материальное вознаграждение выглядит даже финальное рассуждение автора о мудрых и глупых — завершая им свою многосложную беседу, рассказчик скромно умолкает, “ибо говорится в мирских пословицах: длинная речь не хороша, хороша длинная паволока”.

Таким образом, единого сюжета в «Молении» нет — развитие повествования определяется здесь исключительно кругом авторских ассоциаций, образов и цитат, пришедшихся, так сказать, к слову в развитии его основной мысли. Причём в ход идёт решительно всё: заботясь, пожалуй, разве что о тонкости каламбуров, автор смешивает воедино многочисленные библейские изречения, “мирские пословицы”, то есть выражения, по всей видимости, услышанные им из чьих-то уст, и афоризмы, позаимствованные из весьма популярных на Руси особых сборников. Даже не связанные, как кажется, с основной темой «Моления» авторские рассуждения о “злых жёнах” оказываются связаны со всем прочим использованным здесь материалом, так сказать, по методу — ибо являются всего лишь вариациями на тему, весьма распространённую в древнерусских поучениях.

Обилие книжных по происхождению образов в «Молении» ясно показывает, что основным признаком “мудрости” в XII веке считалась прежде всего начитанность, а также, возможно, некоторая искушённость в ораторском искусстве. Что до последнего, то этим качеством неизвестный сочинитель обладал, судя по всему, в весьма высокой степени. Ритмика его произведения приближается подчас к раёшному стиху ⁴, а кроме того, своё довольно-таки утилитарное сочинение Даниил сумел сделать не только лёгким для восприятия, но даже занимательным и забавным. При этом древний сочинитель умел, что называется, чувствовать аудиторию: все риторические повороты его условного “резюме” очень точно рассчитаны на ответную реакцию читателя. В начале довольно разжалобив будущего покровителя и вдоволь посетовав ему на перипетии собственной непутёвой жизни, он сумел затем и развеселить своего адресата, и без лишней скромности продемонстрировать ему свою учёность, а после, вызвав необходимый к себе интерес и словно отвечая на снисходительный вопрос: “А этот кто таков?” — даже сообщил с готовностью некоторые подробности своей биографии. В конце автор смиренно замолкает, словно бы боясь надоесть читателю своей болтовнёй.

Увенчалась ли успехом эта самая древняя из известных нам попыток устроиться на работу с помощью резюме? На этот вопрос мы не можем ответить точно. Ясно одно: судя по количеству дошедших до нас списков, сочинение неизвестного Даниила ещё долго могло служить разным ходатаям образцом для их прошений.

Примечания

1 Говоря о жанре резюме, автор настоящих заметок, разумеется имеет в виду не более привычное старшему поколению “краткое, тезисное изложение основных моментов статьи, речи или доклада”, а ту разновидность анкеты-автобиографии с перечнем собственных достижений в какой-либо области, которая нередко требуется теперь при приёме на работу.

2 При этом автор «Моления» допускает неточность, которую можно принять даже за некое желание пустить пыль в глаза: приводимые им слова князя Ростислава (“лепше бы ми смерть...”) были сказаны, согласно Лаврентьевской летописи, вовсе не им (сыном Юрия Долгорукого Ростиславом Юрьевичем), а переяславским князем Андреем Владимировичем Добрым. Исследователи, правда, не исключают, что племянник мог просто передать своему придворному слова дяди, однако не исключено и то, что весь этот разговор был просто-напросто придуман автором, знакомым с какими-либо источниками летописи.

3 Стиль автора «Моления» при этом следует отличать от так называемого “плетения словес” — литературного приёма, широко использовавшегося гораздо более поздними — конца XIV — начала XV века — древнерусскими авторами, которые для описания какого-либо предмета обычно использовали бесконечные ряды близких по значению сравнений (например, в «Житии Сергия Радонежского»: младенец, “яко сокровище многоценное, и яко драгий камень, и яко чюдный бисер”). Неизвестный “заточник” выглядит по сравнению с ними гораздо более скромно, просто как человек, способный сравнительно пространно и стройно, не теряя мысли, говорить на одну тему. Его сочинение свидетельствует, однако, и о знакомстве автора с некоторыми основами ораторского искусства, и о том, что упражнения в риторике вообще имели некоторую популярность в домонгольской Руси.

4 Раёшник, или раёшный стих, — особая форма стихосложения с произвольной расстановкой ударений и приблизительно одинаковым количеством слогов в строке с парной рифмовкой. Известен в русской литературе XVI–XVII веков и по материалам народного театра — райка, которые, впрочем, до XVII века вряд ли кто записывал.