Архив
ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО
Сергей ШТИЛЬМАН
«ГОРЕ ОТ УМА» — ПЬЕСА МОНОЛОГОВ
И слышат, не хотят понять
Реплика Лизы из 1-го явления I действияОх! глухота польшой порок.
Реплика графини бабушки из 20-го явления III действия
То, что с диалогами в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» не всё ладно, а многие монологи Чацкого обращены к самому себе, являются по существу риторическими, было замечено сразу.
Александр Сергеевич Пушкин в письме к А.А. Бестужеву, написанном в конце января 1825 года, вскоре после появления комедии в списках, писал: “Всё, что говорит он (Чацкий. — С.Ш.), очень умно. Но кому говорит он всё это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подобными”1.
Пушкин в подобном восприятии монологов Чацкого не одинок. Об этом же (или почти об этом) в разное время писали Н.П. Огарёв и А.А. Григорьев, И.А. Гончаров и М.М. Бахтин. Каждый из них так или иначе отмечал, что общение между героями комедии в значительной мере затруднено, порой превращается в разговор глухих.
Мы даже вправе говорить скорее о разобщении, а не об общении между героями. Однако было бы неверно целиком и полностью связывать это обстоятельство с одним, пусть и главным героем комедии — Чацким. На наш взгляд, проблема куда более полная и всеобщая и касается едва ли не всех сценических героев «Горя от ума». На то в конце концов и комедия, чтобы персонажи её общались друг с другом довольно странно, комично.
1
Уже само название пьесы, выраженное в иронической формуле — “горе от ума”, — даёт представление о характере конфликта между главным героем комедии и остальными персонажами. Как писал сам Грибоедов в письме к П.А. Катенину 14 февраля 1825 года: “...в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека; и этот человек, разумеется, в противоречии с обществом его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих...”2
Кроме того, поскольку «Горе от ума» — общественная комедия с социальным конфликтом, а Чацкий — идеолог “века нынешнего”, то, как и все идеологи в комедиях, он высказывается монологически. Стало быть, изначально многое из того, что говорит Чацкий, в той или иной мере слабо связано с репликами других персонажей. Если принять во внимание то, что многочисленные монологи Чацкого (а к его монологам стоит прибавить ещё и пространные высказывания Фамусова и Репетилова) занимают в тексте комедии весьма значительное место, то уже чисто арифметически едва ли не половина пьесы по сути своей не диалогична!
Пару слов следует сказать и о том, что такое диалог и монолог. В «Литературной энциклопедии терминов и понятий» под редакцией А.Н. Николюкина о том, что такое диалог, читаем: “Д. — разговор между двумя и более лицами в драме или прозаическом произведении”3. От себя добавим, что и в поэтических произведениях можно найти монологи и диалоги, например, в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин».
А о монологе в «Кратком словаре литературоведческих терминов» говорится следующее: “М. (от греч. monos — один и logos — слово) — развёрнутое высказывание одного лица, не связанное (выделено мной. — С.Ш.) с репликами других лиц”4.
Обращает на себя внимание и то, что уже в афише пьесы возникает мотив непонимания (недопонимания), “глухоты” и “немоты” некоторых героев. Это, безусловно, относится к “говорящим именам” (фамилиям) таких персонажей, как князь и княгиня Тугоуховские и шестеро их дочерей, Алексей Степанович Молчалин, а также Репетилов, персонаж, который бессмысленно повторяет чужие слова, пародирует Чацкого, профанирует его идеи.
Кроме того, косвенно с теми же мотивами связаны ещё две фамилии персонажей комедии: Скалозуба и Фамусова. Действительно, неадекватность реакций полковника Скалозуба на реплики почти всех персонажей затрудняет диалог между ним и другими героями пьесы.
Если к тому же “вести” фамилию “московского туза” Фамусова от латинского “fama” — “молва” (а не от английского “famous” — “известный”), то список героев с фамилиями, “говорящими” о проблемах в общении, увеличится ещё на одну фамилию. Несложно подсчитать, что таких героев — двенадцать, то есть половина ВСЕХ сценических персонажей пьесы!
Ещё более любопытно то, что в первой же сцене комедии как бы между прочим звучит:
Эй! Софья Павловна, беда.
Зашла беседа ваша за ночь;
Вы глухи? (выделено мной. — С.Ш.) —
Алексей Степаноч!
Именно здесь, на первой же минуте сценического действия, возникает мотив глухоты героев. Кстати, чуть позже, в том же явлении, Лиза произносит: “И слышат, не хотят понять”. Так возникает ещё один мотив, который можно охарактеризовать следующим образом: слушают, но не слышат (или не хотят слышать).
Итак, сценой, в которой один из персонажей (Лиза) поначалу говорит как бы сама с собой (со зрителями), а уж потом пытается привлечь к себе внимание Софии и Молчалина, начинается сама пьеса и заканчивается её первое действие, заканчивается второе и начинается третье действие комедии. Справедливости ради нужно сказать, что таких эпизодов, где герой находится на сцене в течение некоторого времени один, в «Горе от ума» относительно немного. Самые заметные из них — 3-е явление IV действия, когда Чацкий, ожидающий своей кареты в парадных сенях дома Фамусова, разражается монологом: “Ну вот и день прошёл, и с ним // Все призраки, весь чад и дым...” По поводу него П.Вайль и А.Генис в книге «Родная речь» писали: “Кто произнёс эти страшные безнадёжные слова, эти сбивчивые строки — одни из самых трогательных и лиричных в русской поэзии? Всё он же — Александр Андреич Чацкий — русский Гамлет”5. Да вот ещё эпизод из 10-го явления IV действия, когда Чацкий узнаёт о том, что все гости Фамусова считают его сумасшедшим. Именно в этот момент звучат его слова: “Что это? слышал ли моими я ушами!..” Есть в пьесе и ещё несколько эпизодов, в которых тот или иной герой несколько мгновений остаётся на сцене один.
Впрочем, “одиночества вдвоём” в толпе гостей Фамусова в пьесе тоже предостаточно. И “разговоров глухих с немыми” хватает.
Наиболее показательны в свете рассматриваемой нами проблемы три сцены — беседы Чацкого с Фамусовым во 2-м явлении II действия, с Софией в 1-м явлении III действия и с Молчалиным в 3-м явлении III действия. Последовательно проанализируем их.
2
Явление 2-е II действия — разговор Фамусова с Чацким — без особой натяжки можно назвать сценой из “театра глухих”.
Как помним, Чацкий, уезжая в конце первого действия из дома Фамусова, обещал тому:
Через час
Явлюсь, подробности малейшей не забуду;
Вам первым, вы потом рассказывайте всюду.
(В дверях)
Как хороша!
Вот с этим “Как хороша!” он “через час” вновь появится в кабинете Фамусова.
Чацкий
Вы что-то невесёлы стали;
Скажите, отчего? Приезд не в пору мой?
Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.
Фамусов
Ах! батюшка, нашёл загадку,
Не весел я!.. В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!
Чацкий
Никто не приглашает вас,
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне: быть может, нездорова?
Фамусова, который после этой реплики Чацкого начинает сердиться, можно понять: “Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз // Твердит одно и то же! // То Софьи Павловны на свете нет пригоже, // То Софья Павловна больна. // Скажи, тебе понравилась она? // Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?”
“Московский туз” ждал от своего гостя рассказов, традиционных для таких случаев, поскольку его, “коренного русака”, как водится, куда больше интересуют дела заграничные, чем свои, российские. И нетерпение его и то, что он сердится, вполне естественны. Диалог уже висит на волоске. И в этот самый момент Чацкий отвечает на последний вопрос Фамусова — не хочет ли он, Чацкий, жениться — вопросом: “А вам на что?”
Согласимся с тем, что этот вопрос Александра Андреевича по меньшей мере бестактен. И хотя И.А. Гончаров в своей статье «Мильон терзаний» пишет о том, что Чацкий задаёт его “в рассеянности”, в тексте пьесы на этот счёт никаких авторских ремарок нет. После этого “А вам на что?” последняя возможность полноценного общения, в полном смысле диалога окончательно будет утрачена. В словах Фамусова начинает явственно звучать ирония, даже сарказм: “Меня не худо бы спроситься, // Ведь я ей несколько сродни; // По крайней мере, искони // Отцом недаром называли”.
Продолжение этой сцены можно охарактеризовать только как предельное сужение и без того тонкой ниточки диалога, который изначально был всё-таки возможен.
На условия Фамусова (данные в форме советов), при которых Чацкий может хоть в какой-то мере претендовать на руку его дочери: “Сказал бы я во-первых: не блажи, // Именьем, брат, не управляй оплошно, // А главное, поди-тка послужи”, — Чацкий отвечает тоже не вполне логично: “Служить бы рад, прислуживаться тошно”.
Оно конечно, идеи “гражданского общества”, которые исповедует и проповедует Чацкий, предписывают дворянину служить своему государству, а не государю, делу, а не лицам. Идеи вполне прогрессивны. Но ведь Павел Афанасьевич говорил своему более молодому собеседнику совершенно о другом. В понимании Фамусова служить — значит обслуживать своего непосредственного начальника, прислуживать ему, быть ему полезным, а для Чацкого служба — это высокое служение своей стране, своему народу.
Первый совет Фамусова можно понять так: если Чацкий на самом деле собирается быть его зятем, он должен следить за тем, что, где, кому и как говорит. И дело совсем не в том, что за длинный язычок его могут упечь в Сибирь. Времена в фамусовской Москве тогда ещё были “вегетарианские”. Но в обществе Фамусовых, Хлёстовых, Тугоуховских и Скалозубов либеральные идеи не в чести. Поэтому будущий муж Софии должен уметь держать язык за зубами, “не блажить”. Иначе великосветские салоны навсегда закроются и для него, и для его жены.
По поводу второго совета — “Именьем, брат, не управляй оплошно” — тоже можно сказать, что отец Софии по-своему абсолютно прав. И совет его дорогого стоит: у Чацкого не то 300, не то 400 душ. Он, конечно, человек не бедный. Но содержать Софию, привыкшую к нарядам, балам и украшениям, привычную к комфорту и блеску, ему будет не по силам, особенно в том случае, если он будет “управлять” своими имениями “оплошно”, например, из-за границы, доверяя это самое управление старостам и приказчикам.
Так что Чацкий, дворянин средней руки, уж конечно, обязан принимать во внимание то, на девушке какого круга он собирается жениться.
И последний совет Фамусова — “А главное, поди-тка послужи” — не менее толков и по-житейски справедлив. 300–400 душ крепостных крестьян хороши в качестве стартового капитала, но капитал этот надо развивать и всемерно преумножать. Чтобы встать вровень с Фамусовым, нужно идти служить. Это, по мнению Фамусова, самая реальная возможность для Чацкого получить чин и материальные блага. Ведь и сам Павел Афанасьевич служит вовсе не потому, что беден.
Как видим, все три совета “московского туза” Чацкий пропустил мимо ушей.
А насчёт того, что в те времена (да только ли в те?) “послужи” и “прислуживайся” значило почти одно и то же... Что ж, тут Чацкий, конечно, прав, как это ни печально.
Нужно ли удивляться тому, что это — 2-е явление II действия пьесы — заканчивается всё в тех же традициях “театра глухих”:
Чацкий
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде;
Недаром жалуют их скупо государи.
Фамусов
Ах! Боже мой! он карбонари!
Чацкий
Нет, нынче свет уж не таков.
Фамусов
Опасный человек!
Чацкий
Вольнее всякий дышит
И не торопится вписаться в полк шутов.
Фамусов
Как говорит! и говорит, как пишет!
Чацкий
У покровителей зевать на потолок,
Явиться помолчать, пошаркать, пообедать,
Подставить стул, поднять платок.
Фамусов
Он вольность хочет проповедать!
Чацкий
Кто путешествует, в деревне кто живёт...
Фамусов
Да он властей не признаёт!
Вся эта продолжительная сцена подозрительно напоминает оперную арию с участием двух не очень даровитых певцов, каждый из которых слышит только себя и поёт только своё. Такого рода “оперное пение” в конце концов приводит к тому, что зрители (слушатели) в театре перестают что-либо разбирать в этой “словесной каше”. Сцена заканчивается тем, что Фамусов просто-напросто затыкает уши. И это уже скорее фарс, чем комедия! Во всяком случае, в 3-м явлении II действия, вплоть до появления полковника Скалозуба, Фамусов намеренно НЕ СЛУШАЕТ своего собеседника, а только кричит: “Не слушаю, под суд! под суд!”, “А? бунт? ну так и жду содома”.
Причина непонимания между героями более чем понятна: Чацкий проповедует то, что делает невозможным безбедное существование их, Фамусовых. Для Павла Афанасьевича “завиральные идеи” Чацкого — нож острый, а безапелляционность, с которой молодой, прогрессивно мыслящий дворянин провозглашает их, попросту оскорбляет “московского туза”.
Именно после этой сцены, как известно, Фамусов и просит Чацкого помолчать, не “агитировать” полковника Скалозуба. И следом за этой просьбой довольно некстати звучит знаменитый монолог Чацкого “А судьи кто?..”, в конце которого Фамусов просто-напросто от греха подальше УХОДИТ (СБЕГАЕТ), бросая обоих своих гостей, нарушая при этом элементарные правила приличия.
3
Разговор с Софией (1-е явление III действия) является не менее яркой иллюстрацией того, что степень непонимания между героями в ходе пьесы не уменьшается, а только увеличивается. Этот “диалог” характерен хотя бы тем, что в нём герои шесть раз (!!!) произносят свои реплики в сторону или про себя: четырежды Чацкий и дважды — София. Мало того, сам Чацкий (единственный раз в пьесе!) намеренно говорит с подругой своего детства неискренне: “Раз в жизни притворюсь”.
В самом начале этого явления на прямой, заданный в лоб вопрос Чацкого: “Конечно, не меня искали?” — София отвечает как опытный дипломат, а не как простодушная, искренняя девушка: “Я не искала вас”. Такой ответ куда логичнее прозвучал бы при другом вопросе, например, таком: “Вы меня не искали?” Согласимся с тем, что от перемены мест слагаемых (слов) сумма (смысл) существенно меняется.
Итак, эта сцена, в которой София признаётся Чацкому в любви к Молчалину (что само по себе более чем странно), характеризуется тем, что погрешность в ответах на заданные вопросы уже изначально весьма значительна. Дальше она будет только увеличиваться. Чацкий будет продолжать задавать вопросы в лоб: “Кого вы любите?” Чего греха таить, вопросы бестактные. Даже давнее знакомство с дочерью Фамусова не даёт Чацкому права на них. А София всё так же будет всячески уклоняться от прямых ответов. На вопрос, кого она любит, София Павловна — опять же в лучших традициях дипломатов — ответит: “Ах! Боже мой! весь свет”. Нет нужды цитировать весь их разговор, но небольшой фрагмент привести всё же стоит:
Чацкий
Кто более вам мил?
София
Есть многие, родные...
Чацкий
Все более меня?
София
Иные.
Чацкий
И я чего хочу, когда всё решено?
Мне в петлю лезть, а ей смешно.
София
Хотите ли знать истины два слова?
Малейшая в ком странность чуть видна,
Весёлость ваша не скромна,
У вас тотчас уж острота готова,
А сами вы...
Чацкий
Я сам? не правда ли, смешон?
Эта “милая беседа” похожа на поединок фехтовальщиков, в котором один (Чацкий) горячится, нападает весьма безыскусно, по-мальчишески. Другая же (София) спокойно и мастерски отражает все удары, иногда переходя в нападение. Вообще, эта модель поведения Софии по отношению к Чацкому очень характерна для пьесы, в том числе и для сцены появления Чацкого в доме Фамусова в начале комедии. София и тогда весьма своеобразно реагировала на сатирические характеристики, данные Чацким всем или почти всем её родным и знакомым: “Вот вас бы с тётушкою свесть, // Чтоб всех знакомых перечесть”. Да и вообще её ответы Чацкому в 7-м явлении I действия мало походили на диалог. София скорее высказывала своё отношение к манере Чацкого общаться, а не к тому, ЧТО именно он говорил. Недаром поэтому в литературоведении давно утвердилась мысль об инакоповедении Чацкого, а не только о его инакомыслии.
Диалог в этих сценах комедии, по классификации М.М. Бахтина, почти на “нулевом уровне”, нет почти никакого смыслового контакта между репликами. Во всяком случае, София Фамусова искреннее и весьма обстоятельное (40 строк!) объяснение Чацкого в любви к ней пропустила мимо ушей, никак на него не ответив. Это более чем понятно. Ещё в экспозиции комедии, говоря с Лизой о Чацком, София отозвалась о чувствах своего бывшего возлюбленного так: “Потом опять прикинулся (выделено мной. — С.Ш.) влюблённым, // Взыскательным и огорчённым!!.” Обратим внимание и на два восклицательных знака в конце этой фразы. София вообще хотела избежать продолжения разговора в этой сцене III действия: “А я, чтоб не мешать, отсюда уклонюсь”. Чацкий просто-напросто насильно удержал её. В тексте пьесы есть очень примечательная авторская ремарка: “(держит её)”. Мало того, Чацкий говорит ей: “Постойте же”.
Согласимся с тем, что при таких условиях дальнейший разговор для Софии, да и для Чацкого просто тягостен, а объяснение в любви более чем неуместно. Если прибавить к этому то обстоятельство, что София в самом начале этой сцены пыталась прекратить разговор с Чацким главным образом из-за очередной его бестактности: “Я странен, а не странен кто ж? // Тот, кто на всех глупцов похож; // Молчалин, например...” — становится ещё более понятно, почему главная героиня пьесы делает всё, чтобы избежать этой сцены, мучительной для них обоих.
К слову сказать, Чацкий по ходу пьесы многократно “прохаживался” по поводу умственных и ораторских способностей первого героя-любовника, причём трижды — в присутствии Софии. Первые два раза София ему простила, после третьего — самого беспощадного отзыва о Молчалине — начала мстить, распустив слух о сумасшествии Чацкого. Таким образом (не весьма почтенным и нравственным) она защищалась от беспощадного, острого языка своего слишком взыскательного поклонника.
А концовка этого явления, где София расписывает достоинства Молчалина, а Чацкий раз за разом бросает в сторону реплики (“Она его не уважает”, “Она не ставит в грош его”, “Шалит, она его не любит”) уже прямо предваряет “разговор глухих” — в 18–20 явлениях III действия пьесы.
Чисто психологически всё в этой сцене — разговоре Чацкого и Софии — более чем понятно. София любит Мочалина и не верит в искренность чувства Чацкого. Тот в свою очередь не может и в мыслях допустить, что умная, умеющая глубоко чувствовать девушка (“Недаром любил её и Чацкий” — И.А. Гончаров) способна предпочесть ему, Чацкому, такое ничтожество, как Молчалин. Александру Андреевичу кажется, что он-то знает, за что, за какие человеческие качества можно и должно любить. Эта точка зрения давно у него сложилась, и он не собирается её менять. Подходя с подобным аршином к отношениям между людьми, Чацкий обречён на то, чтобы раз за разом допускать ошибки.
В рассмотренной выше сцене давно принято находить проявления “любовной слепоты” героев. Но нам кажется, что в этом случае куда правильнее говорить о “любовной глухоте” и Софии, и Чацкого.
4
Не лучшим образом провёл Чацкий и разговор с секретарём Фамусова Молчалиным в 3-м явлении III действия. Ещё до его начала Александр Андреевич сделал по поводу выходца из провинциальной Твери самые неутешительные выводы:
Молчалин прежде был так глуп!..
Жалчайшее созданье! (III, 1)
Что я Молчалина глупее? Где он, кстати?
Ещё ли не сломил безмолвия печати? (I, 7)
А одно из высказываний о нынешнем возлюбленном Софии — уже просто на грани приличия:
А чем не муж! Ума в нём только мало,
Но чтоб иметь детей,
Кому ума недоставало? (III, 3)
Невозможно при ТАКОМ изначальном подходе к собеседнику полноценно с ним общаться. Снисходя к “убогости” секретаря Фамусова, Чацкий задаёт Молчалину “наводящие” вопросы: “Ну, образ жизни ваш каков? // Без горя нынче? без печали?”
Ну что может ответить на это “жалчайшее созданье”? И поначалу Молчалин вроде бы оправдывает ожидания Чацкого. Его смиренный ответ со словом-ериком: “По-прежнему-с” — тоже “на цыпочках”. Но дальнейший ход диалога опровергает мнение главного героя пьесы о “недалёкости” секретаря Фамусова. Тот живо и абсолютно спокойно реагирует на раздражённые реплики Чацкого, лаконично и просто отвечает на самые “заковыристые” вопросы своего собеседника. Так, на замечание Чацкого об умеренности и аккуратности — “Чудеснейшие два! и стоят наших всех” — Молчалин весьма проницательно и остроумно спрашивает: “Вам не дались чины, по службе неуспех?”
Обратим внимание на то, что реплики Молчалина во много раз короче фраз Чацкого. Но это вовсе не значит, что они глупы и примитивны. Молчалин действительно умеет говорить коротко и ясно. Видимо, годы работы секретарём у Фамусова, дельные и лаконичные доклады сделали своё дело, сформировали тон и стиль его речи.
Александр Андреевич в этом разговоре всё больше иронизирует и сердится, а Алексей Степанович старается быть корректным и учтивым. Чацкому застит глаза ревность, он язвителен и желчен, не хочет (или не может) услышать своего собеседника. А ведь Молчалин (как бы между прочим) даёт Чацкому совет не менее ценный (если бы тот собирался сделать карьеру), чем те, что дал ему чуть раньше Фамусов: “К Татьяне Юрьевне хоть раз бы съездить вам”. Уж он-то, коллежский асессор Молчалин, знает, от кого в Москве зависит “успех по службе”. И дальнейшее продолжение разговора свидетельствует всё о том же: Чацкий не слышит своего собеседника. Итак, после совета съездить к влиятельной московской даме разговор их развивается так:
Чацкий
На что же?
Молчалин
Так: частенько там
Мы покровительство находим, где не метим.
Чацкий
Я езжу к женщинам, да только не за этим.
Ответ Чацкого — несколько дурного тона. Издёвка слышится в нём слишком явственно. А что до покровителей, то Чацкому в этой жизни их действительно искать не приходилось. За него это делал Фамусов, возивший Чацкого “ещё с пелён” “для замыслов каких-то непонятных” к этим самым покровителям “на поклон”. Не пришлось Александру Андреевичу искать и расположения министров. Он и так был с ними знаком, был человеком их круга. Видимо, потому так легко произошёл и “разрыв” с ними. Понять незнатного юношу, “безродного” выходца из провинции, который “ползком” пробирается к чинам и богатству и так удивляется “разрыву с министрами”, Чацкому сложно. Поэтому концовка этого явления пьесы свидетельствует уже о полном непонимании между героями:
Молчалин
Не смею своего сужденья произнесть.
Чацкий
Зачем же так секретно?
Молчалин
В мои лета не должно сметь
Своё суждение иметь.
Чацкий
Помилуйте, мы с вами не ребяты,
Зачем же мнения чужие только святы?
Молчалин
Ведь надобно ж зависеть от других.
Чацкий
Зачем же надобно?
Молчалин
В чинах мы небольших.
Молчалин вынужден втолковывать своему собеседнику в общем-то азбучные истины. Чацкому, потомственному дворянину по праву самого рождения, представителю привилегированного сословия, невдомёк, почему остерегается откровенничать (“молчит”, в том числе и “когда его бранят”) Молчалин. А ведь секретарь Фамусова, получивший чин коллежского асессора — восьмой в Табели о рангах, который давал ему и его наследникам право на потомственное дворянство, — добившийся трёх награждений, шёл и к своему дворянству, и к своим “награжденьям” вовсе не легко и просто. Да, лебезил перед влиятельными дамами вроде Хлёстовой и Татьяны Юрьевны, угодничал и пресмыкался перед Фомой Фомичом, работал день и ночь в доме Фамусова, выполняя всю “бумажную” работу за “управляющего в казённом месте”. Но Молчалин прекрасно знает, ЗАЧЕМ он приехал в Москву, КАКИМ ОБРАЗОМ здесь можно достичь чинов, “И награжденья брать, и весело пожить”, перед КЕМ нужно лебезить и угодничать, перед кем — “сгибаться вперегиб”.
Мир таков, каков он есть, как бы ни обличал его Чацкий. И люди, к сожалению, именно таковы. Специально меняться для умницы-Чацкого, человека безукоризненно честного, человека высоконравственного, они не будут.
Концовка 3-го явления III действия пьесы свидетельствует об окончательном разрыве между этими двумя героями. Чацкий восстанавливает Молчалина против себя, делает секретаря Фамусова своим личным врагом. Недаром поэтому последнюю фразу в разговоре Чацкого с Молчалиным Грибоедов сопровождает очень многозначительной ремаркой — “(почти громко)”. Фраза такая:
С такими чувствами, с такой душою
Любим!.. Обманщица смеялась надо мною!
То, что по определению должно быть адресовано только зрителям или сказано “про себя”, Чацкий произносит намеренно громко, чтобы его наверняка услышал собеседник. Это — уже открытый ВЫЗОВ, даже оскорбление.
5
Диву даёшься, насколько Чацкий быстро — менее чем за одни сутки — смог рассориться со всеми членами фамусовского общества. Мало того, что между ним и другими главными героями пьесы — Фамусовым, Софией и Молчалиным (хотя последний, по мнению критиков, к этому “обществу” формально не принадлежит) — отношения непоправимо испорчены. За этот же день Чацкий смог восстановить против себя и Хлёстову (“Сказала что-то я — он начал хохотать”), и старую деву графиню внучку (“На ком жениться мне?”), и Наталью Дмитриевну Горич, которой посоветовал жить в деревне.
Короткое общение Александра Андреевича почти со всеми персонажами пьесы заканчивается их полным разрывом. Разве только полковник Скалозуб, который ничего не понял из речи Чацкого “А судьи кто?..”, кроме того, что тот тоже недолюбливает “гвардию” и “гвардионцев”, благосклонно слушает своего нового знакомого. Да вот ещё Платон Михайлович Горич по старой дружбе более или менее расположен к Чацкому.
Но было бы неверно сводить мотив “глухоты”, “неслышания” героями друг друга только к тому, что всех их не слышит Чацкий. И самого Чацкого по большому счёту не слышат, не в состоянии понять ни Фамусов, ни Молчалин, ни София, ни графиня внучка, ни госпожа Горич, ни другие герои пьесы.
Однако самое любопытное заключается в том, что другие персонажи «Горя от ума» в той же мере не способны услышать друг друга. Так, Сергей Сергеич Скалозуб, намеренно сниженный персонаж, “созвездие манёвров и мазурки”, “хрипун, удавленник, фагот”, по большому счёту не очень-то понимает Фамусова. По крайней мере, его анекдотичные реплики вроде “Дистанции огромного размера”, “Не знаю-с, виноват; // Мы с нею вместе не служили”, “Мне совестно, как честный офицер” вовсе не способствуют развитию их с Фамусовым диалога. Кстати, и Фамусов старается не замечать глупейших фраз возможного претендента на руку дочери.
Всё тот же Скалозуб не очень-то слушает Репетилова, а тот — своего чиновного знакомого. Недаром же в литературоведении давно утвердилась точка зрения, что Репетилов профанирует идеи Чацкого, пародирует его.
В отдельных сценах, особенно в первом действии пьесы, Фамусов не хочет слушать Молчалина и Софью, когда те пытаются объяснить причину появления Алексея Степановича в гостиной Софии Павловны в столь неурочный час. Да и Молчалину есть что скрывать, поэтому он скорее уклоняется от общения с начальником, чем поддерживает разговор с ним.
Несложно заметить, что и Лизанька не расположена слушать Молчалина, особенно в тот момент, когда тот объясняется ей в любви, да и заигрывания Фамусова старается пропустить мимо ушей. В конце пьесы София не захочет слушать объяснения Молчалина по поводу его “нежностей” с Лизой. Сначала София велит ему замолчать, а после — выгонит.
Вообще этот мотив — мотив “затыкания рта” — один из самых распространённых в пьесе. “Молчать! Ужасный век! Не знаешь, что начать!” — кричит Фамусов на Лизу в 4-м явлении I действия. “Эй, завяжи на память узелок, // Просил я помолчать, невелика услуга”, — велит Фамусов Чацкому в 5-м явлении II действия. Список этот без особого труда можно продолжить.
Своеобразной кульминацией мотива глухоты являются прямо-таки фарсовые сцены (18–20 явлений III действия).
Сначала болтливая графиня внучка втолковывает тугой на ухо графине бабушке по поводу сплетни о сумасшествии Чацкого, потом графиня бабушка пытается выяснить причину переполоха в доме Фамусова у Загорецкого. Обратим внимание на то, что из двух “собеседников” в этих двух явлениях (18-м и 19-м) глуха только одна графиня бабушка. А в явлении 20-м “говорят” друг с другом уже двое глухих, при этом тугая на ухо графиня бабушка не без акцента говорит по-русски, а другой “собеседник” — князь Тугоуховский не только глух, но и почти нем:
Графиня бабушка
Князь, князь! ох, этот князь, по палам, сам
чуть тышит!
Князь, слышали?
Князь
А-хм?
Графиня бабушка
Он ничего не слышит!
Хоть, мошет, видели, здесь полицмейстер пыл?
Князь
Э-хм?
Графиня бабушка
В тюрьму-то, князь, кто Чацкого схватил?
Князь
И-хм?
Графиня бабушка
Тесак ему да ранец,
В солтаты! Шутка ли! переменил закон!
Князь
У-хм?
Графиня бабушка
Да!.. в пусурманах он!
Ах! окаянный вольтерьянец!
Что? а? глух, мой отец; достаньте свой рошок.
Ох! глухота польшой порок.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что завершается третье действие комедии монологом Чацкого “В той комнате незначащая встреча...”. Об этом монологе П.Вайль и А.Генис иронически заметили: “...человеку, исполненному подлинной глубины и силы, не пристало то и дело психопатически разражаться длинными речами, беспрестанно каламбурить и потешаться над не достойными внимания объектами”6.
Сцена эта на самом деле является в пьесе самым ярким примером “театра глухих”: Чацкий разражается гневной филиппикой, стоя посреди залы, в то время как “все в вальсе кружатся с величайшим усердием. Старики разбрелись к карточным столам”. Рядом с этой сценой можно поставить разве что последний монолог Чацкого “Не образумлюсь... виноват...” и очень характерную реакцию на него Фамусова:
Ну что? не видишь ли ты, что он с ума сошёл?
Скажи сурьёзно:
Безумный! что он тут за чепуху молол!
Низкопоклонник! тесть! и про Москву так грозно!
6
Всё в этой пронзительной, единственной в своём роде пьесе поразительно точно прописано: и то, каково “общение” между героями, и то, в каком состоянии находится русское общество в первой четверти XIX века, и каково было в тогдашней (всегдашней!) России слишком искренним, откровенным и наивным Чацким.
Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что в пьесе А.С. Грибоедова есть эпизоды (и их немало), где герои живо общаются друг с другом. Мы вправе говорить о диалоге в сценах, в которых София Фамусова оживлённо беседует с Лизой. Обсуждая достоинства и недостатки поклонников Софии, эти персонажи пьесы очень непосредственно и живо реагируют на реплики друг друга. И Чацкий непринуждённо общается со своим старым знакомым — Платоном Михайловичем Горичем. Впрочем, это не помешает последнему покорно согласиться со сплетней, пущенной Софией Павловной: “Ну все, так верить поневоле, // А мне сомнительно”. Это тоже, как ни крути, если не предательство, то уж отступничество точно.
Вот и княжны Тугоуховские очень мило “воркуют”, говоря о своём, галантерейном, дамском (ну чем не общение):
1-я княжна
Какой фасон прекрасный!
2-я княжна
Какие складочки!
1-я княжна
Обшито бахромой.
Наталья Дмитриевна
Нет, если б видели мой тюрлюрлю атласный!
3-я княжна
Какой эшарп cousin мне подарил!
4-я княжна
Ах! да, барежевый!
5-я княжна
Ах! прелесть!
6-я княжна
Ах! как мил!
Какая глубина! Какое изысканное “тюрлюрлю”! Какое единство вкусов и взглядов!
И тут мы смущённо умолкаем, предоставляя читателям в полной мере насладиться этим милым воркованием, этим вдохновенным дамским полилогом.
Примечания
1 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л., 1979. Т. 10. С. 97.
2 Грибоедов А.С. Сочинения. М., 1988. С. 508.
3 Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2002. С. 225.
4 Краткий словарь литературоведческих терминов. М., 1985. С. 88.
5 Вайль П., Генис А. Родная речь. Уроки изящной словесности. М., 1991. С. 42.
6 Там же. С. 38.