Библейские мотивы в лирике И.А. Бунина

“Жизнь моя — трепетное и радостное причастие вечному и временному, близкому и далёкому”, — писал И.А. Бунин. И, конечно, в своём творчестве писатель не мог пройти мимо Вечной Книги, ставшей для него источником глубоких мыслей и переживаний.

В 1903 году он пишет первое стихотворение на ветхозаветный сюжет — балладу «Самсон», а одно из последних стихотворений — «Искушение» (1952), напоминающее картины мастеров Возрождения: смущённая Ева, зыбко свивающийся по Древу Змей, Павлин и Лев, участвовавшие, по древним поверьям, в искушении Евы. Стихотворение, последней своей строчкой “о блаженном стыде искушаемых дев” заставляющее вспомнить рассказы из книги «Тёмные аллеи».

В 1907 году Бунин совершает путешествие по странам Востока, посещает Иерусалим, восклицая: “Есть ли в мире другая земля, где бы сочеталось столько дорогих для человеческого сердца воспоминаний!” Он пишет путевые очерки «Иудея», «Камень», «Шеол», «Пустыня дьявола», «Страна Содомская», вошедшие в сборник «Тень птицы». В это же время написаны и стихи, в которых Иудея предстаёт “раскрытой Книгой Бытия”: «Долина Иосафата», «Иерусалим», «На пути под Хевроном», «Гробница Рахили». В них есть высокая лексика библейских цитат, точные пейзажи, но есть и “грусть” и “трепет” непосредственного лирического переживания.

Я приближаюсь в сумраке несмело
И с трепетом целую мел и пыль
На этом камне, выпуклом и белом.
Сладчайшее из слов земных! Рахиль!

Переживание библейского сюжета от “первого лица” позволило Бунину написать в сонете «Благовестие о рождении Исаака» (интересно, что ещё два стихотворения — «Долина Иосафата» и «Иерихон» — тоже сонеты):

Я отделил для вестников телицу.
Ловя её, увидел я гробницу,
Пещеру, где оливковая жердь,
Пылая, озаряла двух почивших,
Гроб праотцев, Эдема нас лишивших,
И так сказал: “Рожденье чад есть смерть”.

Стихотворение «Столп огненный» (1906) основано на 21–22 стихах главы 13 книги «Исход»: “Господь же шёл пред ними днём в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днём и ночью. Не отлучался столп облачный днём и столп огненный ночью от лица народа”. И опять у Бунина ощущение пережитого лично.

В пустыне раскалённой мы блуждали,
Томительно нам знойный день светил,
Во мглистые сверкающие дали
Туманный столп пред нами уходил.

Но пала ночь — и скрылся столп туманный,
Мираж исчез, свободней дышит грудь —
И пламенем к Земле Обетованной
Нам Ягве указует путь!
(1903–1906)

Интересно, что туман в бунинской трактовке — морок, мираж, после исчезновения которого грудь дышит свободней, а путь к обетованной земле указывает пламя. Этот же мотив — “обманчивость приятного и тяжесть пути к истине” — и в стихотворении «Да исполнятся сроки»:

— Почто, о Боже, столько лет
Ты мучишь нас в пустыне знойной?
Где правый путь? Где отчий след
К стране родимой и спокойной?

— Мужайтесь, верные! Вперёд!
Я дал вам горький лист оливы,
Но слаще будет он, чем мёд,
От тех, чьи руки нечестивы.

Прямые коротки пути.
Потребна скорбь, потребно время,
Чтобы могло произрасти
На ниву брошенное семя.
(1916)

Вторая строфа стихотворения использует символику средневекового еврейского мидраша (комментария) к книге «Бытие»: “Выпущенный Ноем голубь вернулся со свежим масличным листом в клюве. И взмолился голубь к Господу, говоря:

— Господи! Лучше корм, горький, как лист масличный, от Твоей руки, нежели сладкий, как мёд, из рук человеческих” (Агада. Сказания, притчи, изречения Талмуда и Мидрашей. М.: Раритет, 1993. Эту книгу составили И.Равницкий и Х.Н. Бялик, а поэт С.Фруг перевёл её на русский язык в 1910 году. Очевидно, что Бунин читал её внимательно. Его «Плач о Сионе» 1925 года — точное поэтическое переложение фрагмента этой книги.)

Историю создания этого стихотворения раскрывают Р.Тименчик и З.Копельман в статье «Вячеслав Иванов и поэзия Х.Н. Бялика» (НЛО. 1996. № 14): “В 1916 году И.А. Бунина пригласили участвовать в юбилейном номере газеты, посвящённом двадцатипятилетию литературной деятельности еврейского поэта Х.Н. Бялика. Бунин отказался переводить стихи Бялика, мотивируя свой отказ невозможностью переводить, не зная языка, о чём уведомил редактора письмом: «При всём моём искреннем желании исполнить Вашу просьбу и почтить Бялика, коего я считаю настоящим поэтом, что так чрезвычайно редко, ничего не могу написать о нём, ибо всё-таки знаю его только по переводам Жаботинского. Окажите любезность, сообщите, когда именно его юбилей и куда направить приветственную депешу». Депеша оказалась стихами «Да исполнятся сроки» с посвящением Х.Н. Бялику”.

И это не дежурное поздравление, а глубоко личная, выстраданная мысль о скорби и времени, необходимых для произрастания брошенного на ниву семени, и о соблазне “мёда из рука нечестивых”, о чём и написанное в том же 1916 году стихотворение «На исходе»:

Ходили в мире лже-Мессии, —
Я не прельстился, угадал,
Что блуд и срам их литургии
И речь — бряцающий кимвал.

Своекорыстные пророки,
Лжецы и скудные умы!
Звезда, что будет на востоке,
Ещё среди глубокой тьмы.

Но на исходе сроки ваши:
Вновь проклят старый мир — и вновь
Пьёт сатана из полной чаши
Идоложертвенную кровь!

О приближении кровавых времён пророчествовал Бунин в стихотворении «Господь скорбящий», написанном за несколько месяцев до начала Первой мировой войны:

Воззвал Господь: “И я завешу тьмою,
Как вретищем, мной созданную твердь,
Я потушу в ней солнце и сокрою
Лицо своё, да правит в мире смерть!”
(10 марта 1914)

Но через две недели там же, в Италии, в вечном городе Риме, он пишет стихотворение «Тора» о получении Скрижалей Завета. Великолепное, торжественное стихотворение о пламенном венце восприемника Торы (Моисея), проникнутое гордой уверенностью:

Не от него ль зажгли мы пламенники наши,
Ни света, ни огня не уменьшая в нём?

В “окаянные дни” России Бунин обращается к книге пророка Исаии и пишет стихотворение, дважды напечатанное потом в русских газетах («Киевская мысль», 1918; «Русская газета», Париж, 1924).

Возьмёт Господь у вас
Всю вашу мощь — отнимет трость и посох,
Питьё и хлеб, пророка и судью,
Вельможу и советника. Возьмёт
Господь у вас учёных и мудрейших,
Художников и искушённых в слове.
В начальников над городом поставит
Он отроков, и дети ваши будут
Главенствовать над вами, и народы
Восстанут друг на друга, дабы каждый
Был нищ и угнетаем. И над старцем
Глумиться будет юноша, а смерд —
Над бывшим царедворцем. И падёт
Сион во прах, зане язык его
И всякое деянье — срам и мерзость
Пред Господом, и выраженье лиц
Свидетельствуют против них, и смело,
Как некогда в Содоме, величают
Они свой грех. — Народ мой! На погибель
Вели тебя твои поводыри!

Такой же скорбью проникнут и «Плач о Сионе», написанный библейским стихом. Начинается он словами “Так сказал Господь: // — Вот без причины плакали вы. // Будет же вам плач из рода в роды”. А заканчивается потрясающим трагическим жестом: “Ангелы сокрыли лица свои в изгибе локтей, рыдая о погибшем Сионе” (опубликовано в Париже в газете «Возрождение» в 1925 году). Это произведение могло восприниматься современниками как настоящий плач о “погибели Земли русской”.

Мне уже приходилось цитировать (см.: «Литература». 1999. № 38) слова Ахматовой о том, что “Библия не сборник тем для сочинения стихов, и хотя каждый может в ней натолкнуться на что-то своё, собственное, но тогда это должно быть исключительно личным”.

Такое переживание Буниным библейского текста позволило ему “причаститься вечному и временному, близкому и далёкому”.