Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №48/2002

События и встречи

ТРИБУНА

Григорий ЯКОВЛЕВ


Стандартизация искусства?

Проектов “стандарта образования по литературе” было много, нехороших и разных. С последним (последним ли?), опубликованным в августе 2002 года, я познакомился недавно. Документ разослан по учебным заведениям и сразу оброс слухами. Одни говорили: стандарт не утверждён министерством, другие, напротив, уверяли, что всё уже решено и нечего, простонародно выражаясь, трепыхаться. Да, проект ещё обсуждается. Но о чём говорить, если пресса уже оповестила миллионы читателей, что литература впервые чуть ли не за всю историю России не значится в числе базовых школьных предметов, в отличие от компьютерной технологии и других дисциплин. Едва ли и в мировой практике найдутся союзники наших педагогических чиновников. Вместе с коммунистическим мусором могут выбросить богатства национальной гордости — великой русской литературы. Если раньше словесник средней школы располагал в старших классах по крайней мере четырьмя часами в неделю, то теперь ему жалуют лишь два. Впрочем, гуманитарным, филологическим классам разрешается дать больше часов. Но всем известно, что гуманитарных классов в школах намного меньше остальных. Вот и извольте культуру преподносить только избранным, только элите. Зря, значит, радовался Андрей Вознесенский:

Народом заново открыты
Те, что писали для элит, —
Есть всенародная элита,
Она за книгами стоит.

Надо ли объяснять (кому?) значение идейного, духовного, нравственного воспитания молодой “всенародной элиты”, доверенного учителю литературы, которого всё чаще и грубее загоняют в угол?

Так стоит ли сейчас, несмотря ни на что, ломать копья, говорить о документе, вызывающем головную и сердечную боль у многих филологов и у всех беспокоящихся о судьбе общества, страны? Думаю, что стоит.

На мой взгляд, внедряемое понятие “стандарта” неприменимо к литературе. Художественная литература — искусство, а искусство требует творчества, стандартизация ему противопоказана, тем более что мы готовим не литературоведов. Но раз уж “минимум” сочинён и адресован составителям программ и учителям, обратимся к нему. Адресован... Но как? Не знаю, кто составлял окончательный текст проекта, какая “свежая голова” вычитывала его перед публикацией и какой корректор ставил свой последний знак на полях гранок после рассеянных наборщиков, но впечатление такое, что составители или авторы не вполне владеют русским языком, уже этим снижая авторитетность своего творения. Режет слух словесника стилистика самого названия: «Образовательный стандарт... образования...» Из краткого «Письма Минобразования России», предпосланного проекту, мы узнаём, что документ разработан “под руководством академиков РАО Э.Д. Днепровым и В.Д. Шадриковым”. То ли они руководили, то ли ими. Языковые находки радуют нас неотвратимо: “нахождение ими в изучаемых произведениях ответов” (К.Чуковский смеялся над подобными построениями); “авторы, перечень произведений которых необходимо расширить двумя-тремя произведениями”; “заострение в литературе философских проблем” и тому подобное. Определяя цели изучения литературы, авторы пишут, что надлежит способствовать “приобретению учащимися следующих компетентностей...” Так полюбилось им это слово, что они (экспериментально?) решили употреблять его во множественном числе, хотя словари убеждают, что ни у “компетентности”, ни у “компетенции” множественного числа нет.

А полюбилось-то слово неслучайно. С ним связан вечный главный вопрос: кого мы готовим в школе? Что должен дать словесник ученику? В самом начале проекта на этот вопрос отвечают: знания, умения, воспитание, развитие. Что ж, это далеко не всё, не учтена специфика предмета, но по крайней мере сказано нечто немаловажное. Однако на следующих страницах сия декларация расшифровывается и сводится к пресловутым “компетентностям”, произвольно истолкованным. Но что такое компетентность? На самом деле это всего лишь осведомлённость. И весь текст проекта подтверждает, что составители, к сожалению, сводят чтение и изучение литературы именно к поверхностной осведомлённости. Предполагается, что за минимальное количество часов учениками двух старших (10-го и 11-го) негуманитарных классов (о 9-м скажу особо) будет изучено 170 произведений, означенных в “минимуме”, плюс два-три создания каждого автора, отмеченного звёздочкой (их 19), итого свыше двухсот произведений! Простите, а сколько книг прочитывает (или изучает) за год профессор негуманитарного профиля? Не забудем, что учитель должен ещё изыскать время для того, чтобы дать школьникам, помимо “глубокого осмысления литературных произведений”, знания по теории литературы, познакомить с биографиями писателей, научить “противостоять антигуманистическим тенденциям в современной культуре”, развить “способность вступать в диалог с эпохой и культурой”, освоить “специфику языка изящной словесности”, научить “использованию функциональных стилей языка в речевой практике” и ещё многому другому (см. проект), а также, разумеется, провести и проанализировать целый ряд письменных работ и, между прочим, заняться внеклассным чтением, не предусмотренным “минимумом”. И всё это для того, чтобы при двух часах в неделю добиться “компетентности” старшеклассников в области литературы, то есть поверхностной осведомлённости на бегу. Требования же к бегущему по литературному морю не минимальны, а, безусловно, максимальны. Это утверждают учителя в один голос. Но, повторюсь, цель литературного образования — подготовка не литературоведов (даже в профильных гуманитарных классах, а тем более — в “технических”), а культурных нравственных людей, читателей, отличающих добро от зла, хорошую книгу от плохой, умеющих мыслить и правильно выражать свои мысли устно и письменно. “Стандарт” же ориентирован скорее на студентов и аспирантов филфака.

Удивляет странное название раздела в этом проекте: «Основные темы, проблемы и образы в художественной литературе». Тут нарушены и научный, и методический принципы. Могут ли рассматриваться проблемы без образов или образы, изолированные от проблем, если образ — главное в художественной литературе и, как правило, с его помощью решаются проблемы? Можно ли и нужно ли форму отрывать от содержания, идейную направленность — от художественной ткани произведения? И реально ли ожидать от пятнадцатилетнего “профессора”, что он “как минимум” изучит и познает “мировой литературный процесс и преемственность его основных этапов”?

Немало вопросов вызывает и “стандарт” основной школы, в котором ученикам 5–9-х классов предъявляются требования философского, религиозного, культурно-исторического порядка. Дети обязаны умно освещать “роль мировой литературы в развитии общественного сознания”, “взаимодействие романтизма и реализма в мировой литературе XIX–XX веков”, разбираться в направлениях поэзии Серебряного века и так далее. Какой же “минимальный” уровень развития ребёнка имеется в виду? В этой части проекта литературное движение, развитие и “преемственность основных этапов” характеризуются общими словами, безликими вариациями и однотипными определениями: в древнерусской литературе — “формирование этических и эстетических ценностей”, в XVIII веке — “нравственно-воспитательный пафос”, в XIX веке — “выражение религиозно-нравственных ценностей”, а в XX веке — “утверждение незыблемых нравственных ценностей”.

Аналогично обстоит дело с “психологизмом”, “философской направленностью” и тому подобным. Иногда добавляются спасительные затасканные словечки: “усиление”, “заострение”, “углубление”, не вносящие ясности. Многие формулировки обтекаемы и неконкретны: “Человек и эпоха, личность и государство”; или: “Изображение самобытных характеров и правдивых жизненных коллизий”. Это о “крестьянской теме” второй половины XX века. А почему не о «Записках охотника», не о поэме «Кому на Руси жить хорошо»? Ещё: “Взаимоотношения литературы и власти”. А это о чём? О Пушкине и Николае I или о сталинских репрессиях, о незаконных расстрелах прекрасных писателей?

Заметна попытка ввести историко-литературный курс в 5–8-х классах, но при этом не принимаются во внимание ни возрастная психология, ни педагогические традиции. Принципы историзма — это одно, а история литературы — иное. В среднем звене она, думается, нецелесообразна. А нам предлагают внушить детям, что основные прогрессивные “тенденции литературного процесса” в России XIX века заключались в “движении от романтизма к реализму и модернизму” (?), связанному с “усилением демократизма, повышением общественной роли литературы (?), усилением интереса...” и так далее.

Следствие ориентации на проекты “стандартов” — чудовищно перегруженные учебные программы. Например, программа по литературе для 9-го класса под редакцией А.Г. Кутузова рассчитана на “пробежку” от средних веков до современных Распутина и Белова. Кстати говоря, непонятно, почему в тексте проекта раздел «Русская литературная критика» следует за «Второй половиной XX века». В разделах, посвящённых XIX веку, о литературной критике — ни слова. Оторвать критику от литературы так же невозможно, как “образы” от “проблем”.

К проекту приложен «Перечень обязательных для изучения произведений». Он требует продолжения разговора о “минимуме”. Складывается впечатление, что те, кто составлял списки, невнимательно читали текст “стандарта”. Там, к примеру, сказано о русской литературе конца XVIII — начала XIX века (до Пушкина): “Гуманистические, просветительские идеи и их связь с революционными настроениями эпохи”. А чем подкреплён этот тезис в “перечне”? «Недоросль» Фонвизина, «Памятник», «Снегирь» и «На смерть кн. Мещерского» Державина, «Бедная Лиза» Карамзина, басни Крылова, баллады и стихотворения Жуковского, затем Батюшков, Дельвиг, Баратынский. Где же тут “революционные настроения”? Разве что у “необязательного” Радищева. Что-то не вяжется одно с другим.

Почему-то ко второй половине XIX века отнесена пьеса А.Островского «Свои люди — сочтёмся», созданная в 1849 году. И почему именно её, первую пьесу драматурга, надо изучать в среднем звене? Среди десятков творений Островского не нашлось лучшей, более совершенной?

В проекте названы такие критерии отбора произведений, как “гуманистическая направленность, позитивное формирующее влияние на личность ученика”. Но не соответствует этому определению повесть Гоголя «Тарас Бульба», традиционно включаемая в обязательные программы и в “перечень”. Подробнее это обосновано в моей статье («Литература», 2002, № 9). Позволю себе процитировать выводы из анализа повести: “Насилие, разжигание войн, непомерная жестокость, средневековый садизм, агрессивный национализм, ксенофобия, религиозный фанатизм, требующий истребления иноверцев, непробудное пьянство, возведённое в культ, неоправданная грубость даже в отношениях с близкими людьми — те ли это качества, без явного осуждения представленные в повести, которые помогут пробудить добрые чувства у детей и без того не слишком ласкового XXI века?” Я думаю, что разумно было бы заменить «Тараса...» в 7–8-х классах другим произведением Гоголя, например, «Повестью о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — добрым, ироничным и тематически сегодня злободневным творением Гоголя, дающим пищу для беседы о смысле и образе жизни. Не надо героизировать ни Тараса Бульбу, ни Ивана Флягина — лесковского “очарованного странника”.

Я понимаю желание авторов ввести в “минимум” религиозную тематику, но что выбрать? Среди замечательных русских писателей были и глубоко верующие, и неверующие.

В начале статьи я говорил о языковой неряшливости создателей или издателей данного проекта, но небрежность их проявляется и в другом: названы романами повести М.Твена «Приключения Тома Сойера», Ч.Айтматова «Белый пароход», книга воспоминаний В.Набокова «Другие берега» (писатель называл её автобиографией); первое вступление к поэме «Во весь голос» Маяковского поименовано поэмой.

Общий вывод для меня ясен: на всенародные очи выставлен материал сырой, недодуманный, недоработанный. Да и концентрические программы по литературе едва ли нужны московским (и не только) школьникам, большинство из которых продолжает изучать предмет в 10-м классе своей или другой школы либо в ином среднем учебном заведении. При концентрической системе серьёзно утяжелятся и без того перегруженные программы по литературе в основной школе, но дело в том, что они, несомненно, разрастутся и по другим предметам. В результате мы будем выпускать из 9-го класса инвалидов и верхоглядов, а культура будет растоптана чиновничьим ботинком. А если придётся смириться со стандартом по литературе, то я бы пожелал, чтобы хоть по этому предмету он носил не директивный, а рекомендательный характер и чтобы в сопроводительном письме Министерства образования об этом было прямо сказано. Тогда количество названных произведений не будет пугать (при достаточном количестве часов в учебном плане) ни учителя, ни ученика. И, может быть, останется у словесника право на выбор и на творчество.

Поздравляем нашего автора, учителя Центра образования № 1811 «Измайлово» Григория Наумовича ЯКОВЛЕВА с награждением Медалью Пушкина.
Рейтинг@Mail.ru