ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО

Ольга ЕРЁМИНА

Нарушая правила игры...

Повесть И.С. Тургенева «Ася»

1

«Ася» — одна из самых лиричных повестей Тургенева. Часто её издают вместе с повестями «Первая любовь» и «Вешние воды» под общим названием «Повести о любви».

Её появление в 1858 году в журнале «Современник» знаменовало собой выход Тургенева из глубокого душевного кризиса. Повесть вызвала многочисленные отклики, среди которых наибольшую известность приобрела статья Н.Г. Чернышевского «Русский человек на rendez-vous».

В школьной программе по литературе советского периода была отражена именно точка зрения Чернышевского, который в актуальной для того времени полемике подчеркнул в тургеневском герое типические черты дворянского либерала: дряблость натуры, неспособность к решительной борьбе.

Традиция, основанная на идеологической доминанте своего времени, проросла и укоренилась в работах литературоведов.

Обратившись спустя почти полтора века к работе знаменитого критика, мы ясно видим, во-первых, тенденциозность произведённого Чернышевским разбора повести, во-вторых, эмоционально-оценочный характер эпитетов, направленных в адрес главных героев (господин Н.Н. — “дряннее отъявленного негодяя”, Ася — “существо зависимое, существо оскорбляемое”).

Отзывы других литераторов того времени тоже основаны на эмоциях. В.П. Боткин писал, что «Ася» далеко не всем нравится. По его мнению, лицо Аси не удалось. П.В. Анненков и Салтыков-Щедрин восторгались повестью, Некрасов тоже восхищался, но сцену свидания хотел изменить, “смягчить и поубавить” упреки Н.Н. в адрес Аси.

Всё это помогает нам понять, как воспринималась повесть современниками, но не проясняет основного вопроса: что хотел показать нам сам Тургенев? О каком чувстве он нам поведал?

Исследователи творчества Тургенева пишут о “тайном” психологизме автора: “Своеобразие и сила тургеневского анализа, его неповторимость и сохраняющееся очарование заключаются в том, что Тургенева более всего привлекали те зыбкие настроения и впечатления, которые, сливаясь, должны вызвать у человека ощущение полноты, насыщенности, радости непосредственного чувства бытия, наслаждения от ощущения своей слиянности с окружающим миром.

Эта направленность тургеневского психологизма обнаружилась в его ранних повестях и отчётливо прослеживается на протяжении всего творческого пути писателя. В этой сфере психологии он проявил себя большим мастером, улавливавшим действительно тончайшие, зыбкие движения души, почти не переводимые в логические категории”¹.

Но попытаемся всё же…

За последнее десятилетие в школьных программах появилось много произведений, ранее не изучаемых, и столь же многое исчезло. Однако «Ася» осталась на прежнем месте.

Программа под редакцией Г.И. Беленького предлагает изучать повесть в 8-м классе, акцентируя внимание учеников на следующих вопросах: «Образ тургеневской девушки: скромность, обаяние, решительность. Сложность характера Аси. Драма рассказчика, обречённого на одиночество. Приёмы психологической характеристики героев. Поэтическая атмосфера повести»².

Программа под редакцией А.Г. Кутузова включает повесть в курс 9-го класса. Опорные темы сформулированы несколько иначе: «Проблема счастья в повести. Автор и рассказчик. Образ тургеневской девушки. Лиризм повести»³.

В обеих программах так называемый тип тургеневских девушек — литературоведческое обобщение. В него также включают образы Натальи Ласунской, Лизы Калитиной, Елены Стаховой и Марианны⁴.

Внимание тургеневских девушек сосредоточено на вопросе самоутверждения женской личности; они эмоциональны, решительны и стремятся изменить жизнь. В обществе того времени активно обсуждается “женский вопрос” (эмансипация женщин, доступ к высшему образованию, уравнение женщины в правах с мужчиной).

Представляется ошибочным, что при первой встрече школьников с образом девушки в произведении Тургенева программа предлагает тему-обобщение, которую возможно раскрыть лишь на широком литературном материале.

Тема «Поэтическая атмосфера повести» соответствует теме «Лиризм повести». «Автор и рассказчик» — тема, требующая хорошей теоретической подготовки. Проблема счастья в повести не представляется осевой проблемой. Три формулировки в программе Беленького носят явную психологическую направленность: «Сложность характера Аси», «Драма рассказчика, обречённого на одиночество» и «Приёмы психологической характеристики героев». Предполагается, что, изучая литературные приёмы (портреты героев, динамика их поступков, описания природы), ученики поймут характер главных героев.

2

Но не будем забывать, что психологизм Тургенева — “тайный”.

Обратим сначала наше внимание на историю семьи Гагиных, которую мы узнаём в восьмой главе из уст самого Гагина.

Отец его, Николай Гагин, “человек весьма добрый, умный, образованный”, женился рано, по любви. Жена его умерла, когда сыну едва исполнилось шесть месяцев. Отец жил с маленьким сыном в деревне и двенадцать лет никуда не выезжал, занимаясь его воспитанием. Любимой комнатой отца была огромная и мрачная комната, где скончалась его жена и “где даже днём зажигались свечки”. Отец был для сына “вечно унылым и молчаливым наставником”. Вероятно, он горевал о рано умершей жене, посвятив все свои силы воспоминаниям. Обращаясь к классификации Фромма, мы скажем, что любовь Николая Гагина к покойной жене носила идолопоклоннический характер с некрофилическим оттенком. Отец Гагина создал вокруг себя иллюзорный мир и жил в нём, избегая столкновений с реальностью, не пытаясь реализовать себя как личность.

До двенадцати лет, до отъезда с дядей в Петербург, маленький Гагин рос в этом застывшем, иллюзорном мире, который, естественно, заложил фундамент его личности.

Спустя несколько лет после смерти жены Николай Гагин сошёлся с горничной своей жены, Татьяной. Когда младший Гагин поступил в юнкерскую школу, Асе, незаконнорождённой дочери помещика, было уже два года. Татьяна не согласилась стать женой барина и жила с дочерью у своей сестры, скотницы.

Что же было причиной отказа Татьяны?

Сам Гагин узнаёт об этом из рассказа камердинера Якова, который слышал слова Татьяны и так передаёт их: “Покойница Татьяна Васильевна... во всём были рассудительны и не захотели батюшку вашего обидеть. Что, мол, я вам за жена? какая я барыня? так они говорить изволили, при мне говорили-с”. Почему Яков считает, что согласие Татьяны в ответ на просьбы барина стать его женой могло обидеть просящего? В чём эта обида?

Отношения помещиков и крестьян были регламентированы определёнными социальными ролями. Это явление можно назвать большой игрой социума того времени. По правилам этой игры человек в течение жизни не мог изменить свою роль, так как господствующее христианское сознание утверждало, что власть — от Бога, и изменить что-либо в этом мире — значит нарушить волю Господа. (Вспомним, что именно в церкви видел в детстве Татьяну Гагин. Она “смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному”.)

У Татьяны, видимо, присутствовало интуитивное понимание того, что она (говоря современным языком) не может соответствовать социальной роли барыни, что отношение крестьян к ней и к её дочери всегда будет двусмысленным, с негативным оттенком. Желая избежать злоречия, она воспитывала дочь в строгости, стремилась к тому, чтобы Ася усвоила роль крестьянки.

Ещё через семь лет Ася осталась сиротой и очутилась в господском доме. Её отец, не смея признать её открыто как свою дочь, говорил, что взял её “на прокормление”. Гагин, рассказывая Н.Н. историю Аси, произносит такую фразу: “Представьте же себе, что должно было произойти в Асе, когда её взяли к барину. Она до сих пор не может забыть ту минуту, когда ей в первый раз надели шёлковое платье и поцеловали у ней ручку”.

Так что же должно было произойти в душе Аси?

Глубокое потрясение должна была испытать детская душа, для которой весь мир перевернулся с ног на голову. Нарушился незыблемый, казалось бы, порядок, установленный для неё матерью, порядок, которому подчинялось всё вокруг. Вспомним, что повесть писалась в 1857 году. Господину Н.Н. — рассказчику — 45 лет, на момент повествования ему 25 лет (это 1837 год), Асе 17 лет, то есть Яков рассказывает Гагину о событиях десятых годов XIX века, взяли же Асю в дом барина примерно в 1826 году. Это начало царствования Николая I, который ужесточил существовавший тогда порядок, и о возможности событий 1861 года опасно было даже думать.

Ася, получившая атрибут дворянки (шёлковое платье, проживание в господском доме, внешнее почтение со стороны слуг), не получила тем не менее дворянского статуса. Она не была законной дочерью и чувствовала себя “на прокормлении”. Её судьба целиком зависела от настроения отца: “...бывало, я по одному папашиному кашлю из другой комнаты узнавала, доволен ли он мной или нет”.

Одну социальную роль у неё отняли, а другую не присвоили. Можно предположить, что случилось бы с этой девочкой, если бы помещик Гагин умер, не успев завещать её сыну, или если бы сын отказался признать Асю как сестру и, соответственно, как наследницу имения. В крестьянскую среду она вернуться уже не могла, но среди дворян она чувствовала бы себя ущербной (современные школьники хорошо знают подобную ситуацию на примере образа Натальи из фильма «Петербургские тайны»).

На формировании характера Аси сказалась искусственная изоляция от мира: “...кроме его (отца. — О.Е.) она никого не видала”. Это привело к отсутствию опыта общения именно в том возрасте, когда развиваются основные навыки социальной ориентации.

Любил ли отец свою дочь? Гагин говорит Н.Н., что Ася у отца “пользовалась совершенной свободой”. “Он не баловал её, то есть не нянчился с нею; но он любил её страстно и никогда ей ничего не запрещал; он в душе считал себя перед нею виноватым”. Позже сын как бы берёт часть вины отца на себя, потакая во всём своей сестре.

Может ли творческая, созидательная любовь, которую Фромм называет истинной, основываться на чувстве вины? Это исключено. Любовь на основе вины граничит с истерией и вызывает протест в якобы виноватом. Протест вызывает агрессию, осознаваемая агрессия — стыд, что, естественно, отражается на отношении к объекту желанием вновь загладить вину.

Именно эти истерические метания часто именуются “страстной любовью”.

Жёсткое распределение социальных ролей в то время закрывало возможность позитивного выхода из сложившийся ситуации, что превращало её в бесконечное движение по кругу.

Гагин рассказывает: “Ася скоро поняла, что она главное лицо в доме, она знала, что барин её отец; но она так же скоро поняла своё ложное положение; самолюбие развилось в ней сильно, недоверчивость тоже; дурные привычки укоренились, простота исчезла. Она хотела (она сама мне раз призналась в этом) заставить целый мир (курсив наш. — О.Е.) забыть её происхождение; она и стыдилась своей матери, и стыдилась своего стыда, и гордилась ею”.

Гордилась потому, что мать была прекрасной, простой, строгой и умной женщиной; стыдилась потому, что, рождённая матерью-крестьянкой, не могла чувствовать себя естественно в дворянской среде; стыдилась стыда, так как по достоинству оценивала лучшие качества своей матери. Всё существо девочки протестовало против искусственной и надуманной ситуации, в эпицентре которой она оказалась.

Именно целый мир должен был забыть её происхождение. Она ощущала духовное родство с крестьянами, позже, за границей — “с людьми круга низшего”, но они не признавали в ней свою. И в дворянской среде её также не считали своей (например, в пансионе), указывая ей на её происхождение.

Гагин продолжает: “Вы видите, она многое знала и знает, чего не должно бы знать в эти годы...”

Не должно для кого? По обычаю воспитания детей в дворянских семьях детям не положено было знать того, что было известно Асе о взаимоотношениях мужчин и женщин, о жизни простого народа и о многом, о чём, возможно, даже не догадывался её брат.

Независимость в данном случае означает необусловленность мнений, суждений и поступков определённой социальной ролью. Во времена, когда о человеке судили преимущественно по социальному статусу, закреплённому за ним от рождения, человек мог вынести неопределённость положения только при огромной духовной силе. В эпоху, когда человек прежде своего имени называл свою сословную принадлежность, вынести полную независимость было крайне сложно.

“Неправильно начатая жизнь, — подытоживает Гагин, — слагалась неправильно, но сердце в ней не испортилось, ум уцелел”. Неправильно — значит, не соответствуя общепринятым правилам.

Позже, оставшись сиротой, Ася привязалась к брату, затем “выжила” в петербургском пансионе четыре года. “Ася была чрезвычайно понятлива, училась прекрасно, лучше всех; но никак не хотела подойти под общий уровень, упрямилась, глядела букой...”

После семнадцати лет, когда оставаться долее в пансионе стало невозможным для Аси, Гагин выходит в отставку, забирает сестру и едет с нею за границу.

В те времена девушка могла стать самостоятельной, только выйдя замуж. На что мог надеяться Гагин, возможно, скрывая от самого себя эту мысль? Гагин надеялся выдать Асю замуж, понимая, что дворянские предрассудки многим не позволят взять в жёны девушку, рождённую крестьянкой. Он и надеялся на возможность такого брака, и убеждал себя в противном, что в результате выразилось в навязывании Н.Н. своих мыслей. “Есть предрассудки, которые я уважаю; я понимаю, что вам нельзя жениться на Асе”, — пишет он в последней записке другу. “Какие предрассудки? ...что за вздор!” — кричит Н.Н., но его возражения запоздалы: их никто не слышит.

“Молодые силы разыгрывались в ней, кровь кипела, а вблизи ни одной руки, которая бы её направила”, — говорил Гагин о жизни Аси в отцовском доме. Стал ли сам Гагин для Аси “рукой, которая бы её направила”? Нет, в общении с сестрою брат продолжил линию отца, потакая всем её причудам: “…я обязан быть снисходительным с нею”.

Путешествуя с братом по Германии, Ася отчаянно ищет себя, пытается понять сущность своей личности, интуитивно чувствуя, что социальная роль ещё не составляет человеческой индивидуальности. Но мир вокруг неё таков, что все проявления души строго регламентированы социумом. Знакомясь с Н.Н., она сначала дичится, потом принимает роль шаловливой девочки, свойственную ей, видимо, в общении с отцом. После она кажется рассказчику “совершенно русской девушкой, да, простою девушкой, чуть не горничной”, которой брат поручает позаботиться о том, чтобы “суп был не слишком жидок”. После чтения «Германа и Доротеи» ей хочется быть “домовитой и степенной как Доротея”.

Ни одна из этих ролей не соответствует полностью её натуре. Наедине с собой она “пожирает глазами” книгу, смотрит на подошедшего Н.Н. “важно и строго”. Она часто задумывается, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Наблюдательный рассказчик замечает в первый вечер знакомства: “Ни одно мгновенье она не сидела смирно: вставала, убегала в дом и прибегала снова, напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом: казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям, приходившим ей в голову”.

“Всё существо её стремилось к правде”, — пишет об Асе Тургенев. Найти правду, найти себя — значит, познать смысл своей жизни, выйти на свою дорогу.

В первом разговоре с Н.Н., произошедшем после его возвращения из путешествия по горам, Ася предстаёт перед нами искренней и открытой девушкой, которая впервые не надевает на себя маски, не пытается скрыть свои чувства и желания.

“Ах, мне хорошо”, — говорит она и мечтает: “Пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг... А то дни уходят, жизнь уйдёт, а что мы сделали?”

Может быть, это желание — плод размышлений о судьбе своего отца, который ушёл из жизни, не оставив в ней заметного следа. Она ведёт себя как наивный и добрый ребёнок, невинно спрашивая Н.Н.: “А что вам нравится в женщинах?” Н.Н. восклицает: “Какой странный вопрос!” Чем же странен этот вопрос? Следуя правилам игры, семнадцатилетняя девушка-дворянка не может спрашивать мужчину о подобных вещах: это считается неприличным.

“Ася слегка смутилась.

— Я не должна была сделать вам такой вопрос, не правда ли? Извините меня, я привыкла болтать всё, что мне в голову входит. Оттого-то я и боюсь говорить”.

“Тайный” психологизм Тургенева проявляется здесь в речевой характеристике персонажа. В реплике Аси, которая с молоком матери впитала певучую русскую речь, звучит откровенный галлицизм: “Я не должна была сделать вам такой вопрос, не правда ли?” Так, испугавшись своей откровенности, своего несоответствия роли барышни, Ася призывает на помощь грамматический строй неродного языка.

Обучаясь в пансионе и наблюдая соотечественников за границей, Ася составила себе представление, как должна вести себя благовоспитанная барышня. Сложность не в том только, чтобы научиться играть, но, главным образом, в том, что Ася понимает условность этой игры, поверхностность и порочность. В пансионе она видит, что под маской девушки из богатой и знатной семьи может скрываться обыкновенное невежество. Чтобы понять себя, ей нужно посмотреться в зеркало — не кривое, искажающее действительность пристрастным отношением, а спокойное, исполненное благожелательности. Пансион в этом смысле был кривым зеркалом: там девушка оценивалась по набору умений — играть на фортепьяно, рисовать, шить, танцевать... Если этих умений нет, значит, нет никаких способностей.

Ася удивляется, когда Н.Н. говорит, что она умна, и с “наивной любознательностью” спрашивает: “А я умна?”

“— Я сама не знаю иногда, что у меня в голове, — продолжала Ася с тем же задумчивым видом. — Я иногда самой себя боюсь, ей-богу. Ах, я хотела бы... Правда ли, что женщинам не следует читать много?”

Искреннюю попытку заглянуть в себя, высказать свои заветные желания Ася обрывает сама, вспоминая об условностях игры мужчины и женщины. По представлениям, господствовавшим в дворянском обществе, женщина должна была быть хорошенькой и глупенькой. Читать много ей не полагалось. Показателен факт, что вплоть до конца XIX века двери университетов были закрыты для женщин. Женщина могла получить образование только дома или в пансионе. Но и с этим образованием она могла оставаться только женой: служить женщина не имела права.

“— ...Правда ли, что женщинам не следует читать много?

— Много не нужно, но...

— Скажите мне, что я должна читать? скажите, что я должна делать? Я всё буду делать, что вы мне скажете, — прибавила она, с невинной доверчивостью обратясь ко мне”.

В этом порыве видна глубокая потребность в водительстве, в самопознании, осознании своего места в мире, смысла своей жизни. Не просто мужчина-любовник нужен ей, а мудрый наставник, которому она могла бы доверять на пути познания своей души.

Может ли Н.Н. стать для Аси таким другом?

3

Молодой барин двадцати пяти лет, здоровый, весёлый, богатый, путешествует по Европе: “Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица — именно лица”. Желание Н.Н. видеть новых людей, весело идти в толпе, кричать вместе с другими, смотреть, как другие кричат, его радостное и ненасытное любопытство может объясняться как желание узнавать новые виды игр, усваивать новые правила. Именно поэтому Н.Н. не любит знакомиться за границей с соотечественниками: их “самодовольное и презрительное, часто повелительное” выражение лица, типичное дома, совершенно не соответствует тону, принятому за границей. Чувствуя это, “человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал”.

В свою очередь, желание узнавать новые правила игры порождается стремлением преодолеть ощущение одиночества путём переживания единства с группой людей.

Н.Н. с удовольствием играет в общепринятые игры. Одна из них называется “оскорблённая любовь”. Об этой любви он повествует, соблюдая соответственный высокопарный стиль: “Я искал уединения: я только что был поражён в сердце одной молодой вдовой, с которой познакомился на водах. Она была очень хороша собой и умна, кокетничала со всеми — и со мною, грешным, — сперва даже поощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав мною одному краснощёкому баварскому лейтенанту. Признаться сказать, рана моего сердца не очень была глубока; но я почёл долгом предаться на некоторое время печали и одиночеству — чем молодость не тешится! — и поселился в З.”

Гагин тоже знает правила игры, затеянной Н.Н., и вздыхает два раза из вежливости, когда Н.Н. рассказывает ему тайну несчастной любви.

Официальным воспоминанием о коварной вдове завершался каждый день Н.Н. Познакомившись с Гагиными, он не смог продолжать эту игру. С досады на Гагиных Н.Н. предпринимает поход по склонам хребта и пытается “воскресить в себе образ жестокосердой вдовы”. Усилия Н.Н. остались тщетны: “Помнится, когда я принялся мечтать о ней, я увидел перед собою крестьянскую девочку лет пяти, с круглым любопытным личиком, с невинно выпученными глазёнками. Она так детски простодушно смотрела на меня... Мне стало стыдно её чистого взора, я не хотел лгать в её присутствии и тотчас же окончательно и навсегда раскланялся с моим прежним предметом”.

У нас в России сейчас широко известна работа основоположника трансакционного анализа Эрика Берна «Люди, которые играют в игры. Игры, в которые играют люди». Описывая подробно наиболее типичные игры, Берн замечает, что любая игра как таковая подменяет собой подлинное человеческое общение, познание души другого человека. Взаимодействие людей в подавляющем большинстве основано на играх и ритуалах, сценарии которых разработаны со всей детальностью, что и создаёт видимость общения и взаимопонимания.

Истинное общение вне условностей игр и ритуалов и в наши дни встречается крайне редко. Именно о нём говорил Антуан де Сент-Экзюпери, называя его “самой большой роскошью”.

Именно такого общения и была лишена Ася в течение всей своей жизни, именно к такому общению стремилась её душа.

Мог ли брат дать ей такую возможность? Мы видим, что Гагин — человек добрый и искренний — тщательно обманывает самого себя в том, что касается его жизни и будущего. Занимаясь за границей живописью, он делает это постольку-поскольку, внутренне уже примирившись с тем, что художника из него не выйдет.

Чем меньше человек верит в искренность своей игры, тем более он нуждается во внешних подтверждениях, в атрибутах своей роли. У Гагина такими атрибутами являются шляпа a la Van Dyck и блуза. У Н.Н., играющего в несчастную любовь, — записочки вдовы. Они честно играют свои игры, почти срастаясь с ними. Лишь Ася, которая постоянно меняет роли, не играет по существу — она ищет себя.

Ася признаётся Н.Н., что иногда ей кажется, будто она скоро умрёт: “Умереть лучше, чем жить так...” Так — без цели переезжая с места на место, не понимая себя, не видя смысла в жизни. Ася верит Н.Н., верит его словам: “Есть чувства, которые поднимают нас от земли. Не беспокойтесь, у вас будут крылья”.

На следующий день происходит диалог, который хотелось бы процитировать и дать к нему комментарии. Ася говорит:

“— Помните, вы вчера говорили о крыльях?.. Крылья у меня выросли — да лететь некуда.

— Помилуйте, — промолвил я, — перед вами все пути открыты...

Ася посмотрела мне прямо и пристально в глаза.

— Вы сегодня дурного мнения обо мне, — сказала она, нахмурив брови”.

Попытаемся прокомментировать каждую реплику героев.

“Крылья у меня выросли — да лететь некуда”. Выросли крылья — возникло чувство, которое поднимает от земли, — любовь. Это совсем не то, что Фромм называет зрелой любовью зрелых личностей, — это, скорее, влюблённость. Но переживается она не менее ярко и в силу конкретных обстоятельств более трагично.

Итак, Ася говорит, что чувствует любовь, но не имеет возможности выразить её: “лететь некуда”. По правилам игры девушка не может первой признаться в любви, обнаружить своё чувство.

“— Помилуйте, — промолвил я, — перед вами все пути открыты...” Как воспринимает эти слова Ася? “Все пути открыты” — в контексте сказанного значит, что возможны все способы выражения этого чувства. Такое понимание слов Н.Н. вызывает следующую реплику, которая выглядела бы совершенно нелогичной в другом контексте: “Вы сегодня дурного мнения обо мне”, то есть считаете меня способной нарушить освящённые традицией правила. Тем не менее Ася получает от Н.Н. разрешение на поступки, выходящие за рамки общепринятых норм.

После вальса с Асей Н.Н. чувствует тайное беспокойство на сердце. Возвращаясь к себе домой, он просит перевозчика пустить лодку вниз по течению. Этот поступок очень символичен в контексте повести. Там, где кончается игра и надо начинать действовать самостоятельно, там Н.Н. “поднимает вёсла”, или, как мы привыкли говорить, пускает события на самотёк. Он признаётся: “Я не хотел заглядывать в самого себя”. Утро последнего дня он проводит “в каком-то полусне сознания”. Можно предположить, что он привык быть пассивным в отношениях с женщинами, привык, что они принимали решения, а не он. Это подтверждается его отношениями с коварной вдовой, которая его покинула. Можно заключить, что Н.Н. нуждается в невротической любви, основанной на отношении мальчика к своей матери, в которых мать — сильная женщина — чрезмерно опекает ребёнка. Эта любовь должна иметь симбиотический характер, причём Н.Н. будет играть в ней роль пассивную.

Ася в соответствии с скрытыми желаниями Н.Н. делает первый шаг: она назначает ему свидание у каменной часовни. Позже она идёт ещё дальше: переносит место свидания в дом фрау Луизе, где ждёт Н.Н. в отдельной комнате, чтобы им никто не мог помешать. О вполне определённых ожиданиях говорит таинственный вид старухи сводни и её разочарование, когда она обнаруживает, что Ася уже ушла.

Гагин, встревоженный признанием Аси в любви к Н.Н., приходит к другу. В разговоре с ним он более всего обращается к его разуму, называет Н.Н. благородным, благоразумным человеком. Под этим подразумевается, что оба они — Гагин и рассказчик — знают правила игры и будут их соблюдать.

“Уверяю вас, мы с вами, благоразумные люди, и представить себе не можем, как она глубоко чувствует и с какой невероятной силой высказываются в ней эти чувства...”

Сам Гагин соблюдает правила: “...она спрашивала меня, не рассказал ли я вам её историю, — я, разумеется, сказал, что нет...”

В разговоре с другом он решает быть откровенным и узнать, нравится ли ему Ася. Нарушая все правила, понимая, что вопрос, который его тревожит, — “верх неприличия”, он всё же спрашивает: “Но... ведь вы не женитесь на ней?” Н.Н. отвечает неопределённо, и двое “благоразумных” мужчин вырабатывают новые правила игры: рассказчик “во избежание беды” “должен был идти на свиданье и честно объясниться с Асей; Гагин обязался сидеть дома и не подавать вида, что ему известна её записка...”

Оба нарушают установленные правила: Гагин идёт к часовне, а Н.Н. оказывается не в состоянии честно объясниться с Асей.

Н.Н. слышит от Гагина: “Другая умела бы всё скрыть и выждать — но не она”. Скрыть и выждать — значит вести игру. Рассказчик внутренне согласен с этим утверждением Гагина. Но посмотрим, в чём он обвиняет Асю: именно в том, что она не смогла скрыть своих чувств, разыграть равнодушную, затаив влюблённость. Он обвиняет Асю, что она вела любовную интригу не по правилам: “Вы не дали развиться чувству, которое начинало созревать, вы сами разорвали нашу связь, вы не имели ко мне доверия, вы усомнились во мне...”

Сценарий, типичный для кокетки того времени, описывает А.С. Пушкин в «Евгении Онегине» (напомним признание Аси, что она хотела бы быть Татьяной):

Кокетка судит хладнокровно,
Татьяна любит не шутя…

Н.Н. пытается доказать Асе, что она имеет дело с “честным человеком”, а в голове у него звенит мысль, что “всё искажено, обнаружено”. Искажены искренние отношения, обнаружены условность и пустота всяких правил, бессмысленность жизни, протекающей в границах усреднённой нормы.

Н.Н. пытался поступать в рамках моральных норм того времени: нельзя было оставаться с девушкой наедине, целовать её, не будучи её женихом, иначе девушка считалась безнравственной и опозоренной.

Основной конфликт в душе Н.Н. — конфликт между непосредственными, искренними движениями сердца и могуществом игры, между простотой и чистотой чувства и паутиной условностей. Самораскрытие, самореализация человека может произойти только при отказе от условностей. Только так можно выйти на уровень глубокого обобщения. Н.Н. был дан шанс выйти из игры, чтобы начать полноценно жить. Но герой не смог этого почувствовать даже в последний момент, прощаясь с Гагиным, уже поняв, что он любит Асю: “Я чуть было не постучал в окно. Я хотел тогда же сказать Гагину, что я прошу руки его сестры. Но такое сватанье в такую пору... «До завтра, — подумал я, — завтра я буду счастлив...»”

Спустя двадцать лет рассказчик говорит: “Ася бы не уехала, если б в ней была хоть тень кокетства и если б её положение не было ложно. Она не могла вынести того, что всякая другая снесла бы: я этого не понял...”

Сцена свидания у современников вызвала больше всего споров. Помним, что Некрасов хотел даже смягчить слова Н.Н. Но именно в этой сцене Тургенев с поразительной точностью описывает положение человека испуганного, готового впасть в истерику, лишь бы снять с себя ответственность за ситуацию.

Н.Н. говорит о себе, заканчивая повествование: “Осуждённый на одиночество бессемейного бобыля, доживаю я скучные годы, но я храню, как святыню, её записочки и высохший цветок гераниума, тот самый цветок, который она некогда бросила мне из окна”.

В этих словах мы видим попытку обмануть самого себя: не злодейка судьба осудила его на одиночество, но он сам выбрал такой путь. Как некогда хранил он записки вдовы, так теперь хранит он записки Аси. И задаётся тем же вопросом, который произнесла вслух Ася: что останется после нас? Спрашивает самого себя, оглядываясь на прошедшую жизнь, в которой он не сумел сделать того, что мог бы.

О чувстве Аси мы уже говорили: оно было порождено потребностью самореализации. Если говорить о чувстве Н.Н., то его вообще трудно назвать любовью: это нарциссичная “тоска безумных сожалений”, бездеятельная и безответственная. Он был воспитан так, что не умел проявлять заботу о ком-либо и нести ответственность даже за свои поступки.

Не положение Аси в обществе, не её происхождение, а инфантильность и незрелость главного героя привели повесть к печальному концу.

Примечания

1 Шаталов С.Е. Художественный мир И.С. Тургенева. М.: Наука, 1979. С. 174, 205.

2 Программа по литературе. 5–11 классы / Под редакцией Г.И. Беленького и Ю.И. Лыссого // Программы общеобразовательных учреждений. Литература. 1–11 классы. М.: Мнемозина, 2001. С. 44.

3 Программа по литературе. 5–11 классы / Под редакцией А.Г. Кутузова // Программы общеобразовательных учреждений. 5–11 классы. М.: Просвещение, 1995. С. 33.

4 Шаталов С.Е. Указ. соч. С. 63.