О романе «Преступление и наказание»¹

В газете «Гласный суд» (1866-1867, СПб.) сотрудничали Н.А. Демерт, В.С. Курочкин, Н.К. Михайловский, П.А. Гайдебуров, который в последние полгода существования газеты был её фактическим редактором. Цитируемая заметка не подписана, и авторство её установить с определённостью не удаётся. Собственно, главные материалы газеты связаны именно с судом, процессами, юридическими вопросами. Но, как видим, газета откликается и на художественные произведения.

В статье из газеты «Гласный суд» сюжет романа Достоевского сравнивается с несколькими уголовными делами, рассматривавшимися в судах в те годы. Давно известно, какую огромную роль в работе Достоевского играла уголовная хроника, и в «Преступлении и наказании» отразилось дело раскольника Чистова, убившего двух старух с целью ограбления (отчёт помещён в «Голосе» в сентябре 1865 года), и мазуринское дело откликнется в романе «Идиот» (упоминанием ждановской жидкости). Но самое существенное, пожалуй, это сопоставление Раскольникова с ещё одним убийцей - студентом Даниловым, предпринятое в статье из газеты «Гласный суд». Никаких терзаний больной совести, никакой идеологии - просто циничное желание богатства. Автор заметки убеждён, что материалы реальных уголовных процессов интереснее фантазии романиста, не поспевающего за самой действительностью.

Так как всему на свете есть конец, то на этом основании и бесконечный, по-видимому, роман Достоевского «Преступление и наказание» - тоже окончился.

Начало этого романа наделало много шуму, в особенности в провинции, где все подобного рода вещи принимаются от скуки как-то ближе к сердцу. Главнейшим образом заинтересовала всех не литературная сторона романа, а, так сказать, тенденциозная: вот, мол, студент ведь старуху-то зарезал, следовательно, тут тово, что-нибудь да не даром!² А тут как раз кстати появилась и известная рецензия в «Современнике», которая, надобно правду сказать, много дала «Русскому вестнику» новых читателей³. О новом романе говорили даже шёпотом, как о чём-то таком, о чём вслух говорить не следует. Даже уездные барыни и барышни, которых, по-видимому, исключительно только занимали стуколка да рамс⁴, - и те пустились толковать о новом романе. С этого именно времени научное слово “анализ” получило право гражданства в провинциальном обществе, которое прежде его совсем не употребляло - и новое слово, как видно, пришлось по вкусу. Только, бывало, и слышишь толки: ах, какой глубокий анализ! Удивительный анализ!.. О, да! - подхватывала другая барыня, у которой и самой уже возбудилось желание пустить в дело это новое словечко, - анализ действительно глубокий, но только, знаете ли, что? - прибавляла она таинственно, - говорят, анализ-то потому и вышел очень тонкий, что сочинитель сам был... при этом дама наклонялась к уху своей удивлённой слушательницы... Неужели?.. Ну да, зарезал, говорят, или что-то вроде этого...

Как бы то ни было, а роман Достоевского, наделавший столько шуму и хлопот, окончен, так что теперь самая пора сказать о нём что-нибудь, как о покойнике, оставившем после себя память, если только не придерживаться известной латинской поговорки, по которой про мёртвых дозволяется говорить одно хорошее или же просто молчать⁵.

По прочтении «Преступления и наказания» невольно является вопрос: что это такое? Роман это или просто психологическое исследование, изложенное в общедоступной форме? В одном только случае произведение это можно назвать романом, если смотреть на главное действующее лицо, на Раскольникова, как на тип, то есть как на воплощение какого-нибудь определённого направления, усвоенного обществом или хотя более или менее значительною частью этого общества. Надобно правду сказать: если даже автор в лице Раскольникова и действительно хотел воссоздать новый тип, то попытка эта ему не удалась. У него герой вышел просто-напросто сумасшедший человек или, скорее, белогорячечный, который хотя и поступает как будто сознательно, но, в сущности, действует в бреду, потому что в эти моменты ему представляется всё в ином виде. С первого раза действительно кажется, что анализ нравственного состояния преступника до совершения и после совершения убийства произведён автором очень верно, но это только так кажется, и притом на первых только порах. У Раскольникова - все признаки белой горячки; ему только всё кажется; действует он совершенно случайно, в бреду. Не уходи дворник из дому и не попадись Раскольникову на глаза топор, он, быть может, просто бы побежал вдоль по каналу и бултыхнулся бы с какого-нибудь моста в воду, как это нередко делают белогорячечные. Топор дворника является во всей этой истории более самостоятельным лицом, чем сам Раскольников. Таких господ, как Раскольников, обыкновенно отправляют в больницу, боясь держать на квартире, и - случись это в действительности - с ним бы так и поступили; но тогда не явился бы и роман г. Достоевского, в способностях которого к тонкому анализу я сильно сомневаюсь: сочинить, разумеется, всё можно; Евгений Сю⁶ и Дюма - и не такие вещи сочиняли!

Мне кажется, что со времени открытия новых судебных учреждений все эти уголовные повести и романы, которыми так богата наша литература последних годов, прекратятся сами собою, потому что несравненно поучительнее читать подлинные процессы, нежели испорченные из них извлечения, подобранные сообразно с извращёнными вкусами авторов. Возьмите, например, процесс купеческого сына Мазурина, хладнокровно поливающего в течение нескольких месяцев труп убитого им человека ждановской жидкостью для очищения воздуха; преступника, у которого недостало даже соображения и смелости вытащить свою жертву из того самого амбара, в котором он очень хладнокровно резнул приятеля бритвой, чтобы обчистить его карманы!⁷ Прочитайте подробности происшествия в Черниговской губернии, состоявшего в том, что несколько человек мещан убили на дороге солдата, шедшего из Петербурга в бессрочный отпуск с одной только котомкой, которая и послужила достаточным поводом к убийству. “На вопрос, что они нашли и как воспользовались найденным, убийцы отвечали, что пшеничные сухари и булки они побросали в Десну, потому что были скоромные. Почему же вы не съели их и не отнесли к детям? - На это убийцы отвечали, что дело было в Петровку, а они ведь не бусурманы какие-нибудь, а христиане”. С расширением круга действий новых судов много, очень много мазуринских подвигов выйдет на свет Божий; так что будущему романисту представится удобный случай воспроизвести тип, без особенного труда и без всяких натяжек и неправдоподобия.

Досужие люди толкуют, что будто бы раскольниковское дело, описанное в романе Достоевского, напоминает собою уголовное дело о Данилове, решённое в Московском окружном суде⁸. Конечно, думать может каждый что хочет, но только, по-моему, сходства между этими двумя делами нет ни малейшего, кроме разве того, что действующими лицами в обоих случаях являются студенты университета. Раскольников - человек дикий, больной, белогорячечный, одним словом, воспроизведение больной, тоже отчасти горячечной фантазии; Данилов же - красивый франт, не имеющий с университетскими товарищами ровно ничего общего и постоянно вращающийся между женщинами, ювелирами и ростовщиками. Раскольников убивает старуху единственно только потому, что дворника не было дома, а топор лежал под лавкой; он глупейшим манером зарывает захваченные вещи где-то вблизи здания министерства государственных имуществ у Синего моста и потом опять бежит, сомневаясь, наяву он сделал преступление или всё это видел в белогорячечном бреду; Данилов же действует вовсе не так. Этот красивый салонный франт действует очень основательно, и если бы не несчастная рана на руке, Бог знает, открылось ли бы что-нибудь, вероятнее, что нет. Данилов - человек практический, созревший с двадцати, а может быть, и с пятнадцати лет; на господ этого сорта университет может иметь такое же влияние, как на гуся вода, то есть самое поверхностное. Это одна из тех, довольно часто встречающихся у нас личностей, для которых юности не существовало; они уже с десятилетнего возраста начинают приучаться на ёлках к изысканным светским манерам и волокитству. Иначе ничем нельзя объяснить желания красоваться на скамье подсудимых и убийственного хладнокровия, с каким выслушал этот изящный господин приговор суда, хотя и смягчённый, но, в сущности, вовсе не мягкий⁹. Одним словом, Данилов столько же похож на Раскольникова, сколько живая, хотя и печальная действительность, может походить на произведение болезненно настроенного воображения.

Примечания

1 Напечатано в газете «Гласный суд» от 16/28 марта, № 159, 1867 (из колонки «Заметки и разные известия»). Перепечатываем по тексту газеты.

2 Ср. реплику Ляпкина-Тяпкина в «Ревизоре» (д. 1, явл. 1).

3 Имеется в виду отзыв Г.З. Елисеева (Современник. 1866. № 2, 3).

4 Стуколка - азартная карточная игра, рамс - “любимая дамская игра”, как утверждают самоучители карточных игр (см., например, «Карточный игрок на все руки»).

5 Имеется в виду латинская поговорка: “De mortuis aut bene, aut nihil” (о мёртвых либо хорошо (отзываться), либо ничего (не говорить)).

6 Евгений Сю (1804-1857) - французский писатель, автор авантюрных романов.

7 Цитируем газету «Санкт-Петербургские ведомости» от 4 марта 1867, № 62, с. 3. Художник академии, ювелир Илья Иванович Калмыков отправился (в Москве) к Василию Фёдоровичу Мазурину 14 июня 1866 года и пропал. В феврале полиция проникла в дом Мазурина: “Труп Калмыкова, почти истлевший и издававший невыносимый запах, лежал в маленькой комнатке за магазином, дверь в который была заставлена шкафом, а единственное окно было закрыто внутренними створнями. По всей вероятности, убийца обливал труп какою-нибудь жидкостью”. То же в газете «Гласный суд», № 148, 5.03, с. 3.

На следующий день «Гласный суд» (№ 149, 6.03) продолжал знакомить читателей с материалами суда. Как установлено следствием, преступник “<...> вынул (из конторки) бритву и между лезвием и ручкой положил палочку, обернул её бумагою и потом, связав крепко бечёвочкой, чтобы бритва не шаталась и чтобы удобнее было ею действовать, спокойно вошёл в комнату <...> взял его левой рукой за плечо, а правой так сильно нанёс бритвой рану по горлу своей жертвы, что Калмыков, не вскрикнув, повалился на пол и захрапел”. Здесь же указано, что труп убитого преступник поливал ждановской жидкостью. Убийце не более 25 лет, убитому - 30.

8 Речь идёт об убийстве Алексеем Михайловичем Даниловым отставного капитана Попова и служанки его Марии Нордман. Материалы судебного процесса освещались, в частности, в газете «Московские ведомости» 15-17 февраля 1867 года.

“Подсудимому на вид около 20 лет; длинные чёрные, откинутые назад волосы, чёрные усики и большие чёрные глаза придают его довольно красивому лицу особенную выразительность”. “Ответы его смелы, и вообще в нём не заметно ни малейшего смущения. Одет он довольно щеголевато <...>”. Убийство совершенно 12 января 1866 года, вечером, в Среднекисловском переулке, в доме Шелягина (в Москве). Попов отдавал под залог деньги (в ноябре объявил в «Полицейских ведомостях»). Убийцу узнал работник Данило Шохин, из магазина Феллера, куда тот приезжал под чужой фамилией, чтобы оценить перстень. Подозрения возбудил шрам на левой руке, на подкладке зимнего пальто кровавые пятна. Приговор суда присяжных (сообщён в «Санкт-Петербургских ведомостях». № 54, 23.02.67, с. 3): “лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы в рудниках на 9 лет, а затем <...> поселить его в Сибири навсегда”.

9 Ср. в журнале «Домашняя беседа», вып. 11, 11 марта в разделе «Блёстки и изгарь», под заглавием «Страшный вопль». Появление Данилова в судебной зале “на присутствующих и преимущественно на дам произвело сильное впечатление” (с. 337); “<...> такого спокойствия и хладнокровия нам не приходилось видеть ни в одном из подсудимых” (там же); “У него не дрогнул ни один мускул в лице; хладнокровию своему он не изменил ни одним движением: после чтения приговора он спокойно сел, картинно облокотившись на решётку” (с. 337-338).