КНИЖНАЯ ПОЛКА

Эммануэль Вагеманс. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА от Петра Великого до наших дней / Перевод с нидерландского Дм.Сильвестрова. М.: РГГУ, 2002. 554 с.

Cказать по правде, трудно представить себе, кто из русских литературоведов рискнул бы написать сегодня такую книгу. Тем более — из числа серьёзных, настоящих исследователей. А между тем нужда в подобном издании, вне всяких сомнений, существует, особенно в педагогической среде. Поэтому в очередной раз нам приходится довольствоваться взглядом со стороны.

Прямо скажем: вариант, предложенный голландским литературоведом, оказался вполне приемлемым. Уместить в пятьсот страниц три века великой русской литературы, сохранив при этом почти все имена и наиболее значительные произведения, — поистине чудо. Вагеманс это чудо совершил — и в этом смысле очень характерна (и корректна) излюбленная им формула “Достоин упоминания”, с которой начинаются многие абзацы книги. Например, в главе о литературе екатерининской эпохи по целому уважительному абзацу отведено таким писателям, как Ф.Эмин, М.Чулков, В.Левшин, М.Комаров, Н.Курганов и И.Барков, — авторам, которым до недавнего времени не находилось места даже в специализированных учебниках по литературе XVIII века.

Впрочем, наша любовь исключительно к “первым лицам” в литературе (время от времени переназначаемым очередным начальством) широко известна. Поэтому появление на русском языке книги Вагеманса хорошо еще и потому, что, читая её, многие наши соотечественники, может быть, поймут наконец, что нашу литературу создавали не только великие единицы, но и более скромные десятки и сотни достойных, самобытных авторов.

Разумеется, желание учесть всё неизбежно приводит к обзорности, не даёт возможности углубиться в анализ отдельных произведений, а уж тем более подробно рассказать биографии писателей, без которых невозможно представить ни один — даже самый продвинутый — отечественный учебник. Голландский славист выбирает другой путь: обрисовывает общую картину русской словесности разных эпох, даёт её панораму. Этого нам как раз и не хватало, особенно в условиях предельной идеологизации науки советского периода.

Надо признать, что и Вагеманс не свободен от политического акцента, недаром оба эпиграфа к его книге, из Герцена и Гейне, настраивают читателя именно на политическую волну, вполне в марксистском духе. Политические пристрастия писателей, идеологическая характеристика их творчества занимают в книге важное место — особенно это касается литературы ХХ века, в которой голландский ученый оказывается, естественно, в антисоветском лагере. Соответственно вся советская литература рассматривается им в основном с точки зрения её отношений с политическим режимом, то есть прежде всего как форма идеологии. К сожалению, мы это уже проходили.

Краткость формулировок, неизбежная в истории-дайджесте, нередко порождает и другие упрощения. Так, рассуждая о творчестве Чехова, исследователь определяет рассказ «Анна на шее» как юмористический, а «Душечку» — как “забавный”; главной же особенностью зрелых пьес Антона Павловича, по его мнению, оказывается их “статичный характер”. После всего написанного о Чехове — в том числе и за рубежом — согласиться с такими явно упрощёнными характеристиками вряд ли можно.

Особенно же много неточностей и недочётов обнаруживается в главах, посвящённых литературе последних десятилетий века. Так, Виктор Астафьев, по мнению Вагеманса, “ныне живёт в Вологде”. Где провёл последние годы своей жизни этот замечательный писатель, в России знали — благодаря хотя бы СМИ — даже те, кто не прочёл ни одной его строчки. Так же, как и то, что он сегодня, увы, уже нигде не живёт… Хотя эта претензия — скорее к издателям книги, не удосужившимся дать хотя бы подстрочную сноску к этой двойной дезинформации, вряд ли допустимой в обзорном, справочном по сути издании.

Ещё печальнее выглядят в книге страницы, посвящённые современной русской словесности. Сказать по правде, о ней и русские критики и литературоведы знают немного. Тем не менее Вагемансу не знакомы даже основные имена новой русской литературы, прекрасно представленные, например, в знаменитом Лексиконе Вольфганга Казака, на которого автор «Русской литературы...» благодарно ссылается. Так, за пределами его книги оказываются и Холин, и Сапгир, и Вс.Некрасов, и Гандлевский, и многие другие поэты и прозаики, составляющие сегодня первый эшелон отечественной словесности. Вагеманс подробно пишет только о писателях-эмигрантах и диссидентах, даже о Проханове, не найдя ни слова для новой русской литературы. Таким образом, и здесь, к сожалению, берёт верх идеология: слависту интересны те авторы, которые принимают участие в политической борьбе. Показательно в этом смысле итоговое заявление учёного, будто бы “посткоммунистическая Россия не выдвинула бесспорных талантов”, которое можно считать справедливым только при сугубо идеологическом подходе к искусству, при понимании его только как формы политической активности. А современная русская словесность, к счастью, умудряется даже сегодня оставаться более или менее “чистым искусством”!

Впрочем, неполное и неточное знание современных литературных реалий отличает не только голландского профессора, но и многих отечественных учёных. В целом же пользы от этой книги намного больше, чем вреда: в конце концов, частные ошибки можно исправить, а вот общей картины русской литературы нам давно никто не представлял. Спасибо!

Ю.ОРЛИЦКИЙ