Архив
ПЕРЕЧИТАЕМ ЗАНОВО
И.КАПЛАН
Юрий Казаков «На полустанке»
В традиции Чехова
Рассказ написан в 1954 году в аудитории Литературного института по заданию руководителя творческого семинара, который дал тему — полустанок, время действия — наши дни. Сочинение студента Казакова всех ошеломило. Правда, этюду предшествовали давние впечатления, оставившие след в памяти автора. “Этот рассказ возник, — сообщил Юрий Павлович, — из воспоминания о крошечной, заброшенной станции на севере Кировской области, которую я запомнил ещё с тех пор, когда студентом Гнесинского училища... ездил записывать песни”.
Сюжет рассказа «На полустанке» прост. Девушка из близлежащего колхоза приехала на станцию проводить своего земляка в город на спортивные занятия. До прихода поезда — непродолжительный разговор между ними. И расставание.
Объём рассказа всего четыре с небольшим страницы, а читатель многое узнаёт о героях произведения. Внешность парня непривлекательна, речь неряшлива. Перед нами самонадеянный, хамоватый молодой человек, для которого в прошлом ничто не дорого: деревня, где он вырос, мать, сестра и девушка, которая его любит. А будущее в его представлении сулит ему одни блага и победы. “Теперь моё дело — порядок!.. Я в область явлюсь, сейчас мне тренера дадут, опять же квартиру... На соревнованиях был, видал: самолучшие еле на первый разряд идут, а я вон норму мастера жиманул запросто! Чуешь?” Но дело не ограничится областью. Он полагает, что и в Москве всех удивит своими достижениями: “В Москву ещё поеду, я им там дам жизни”; “Ты погоди маленько, я их там всех вместе поприжму”. Этакий деревенский Хлестаков! Молодой человек не имеет представления о том, что, чтобы “рекорды давать”, необходим длительный и упорный труд; “нутряной” силой многого не добьёшься, нужны выучка, усердие и терпение.
Главное для парня не труд, а “житуха”, поездки за границу. Хотя он уже принял решение больше не возвращаться в родное село, он убеждает девушку, что будет ей писать и приедет, но ни одного ласкового слова для неё у него не нашлось. Он разговаривает с ней языком приказа: “А ну, хватит! — проворчал парень, нагибаясь за чемоданом. — Слыхала? Хватит, я говорю!” Наиболее очевидно злобность этого человека проявилась в его беспощадных словах на прощание: “Слышь... Не приеду я больше! Слышь...” Произнося эти ранящие девушку слова, он даже покраснел от злости.
Полной противоположностью этому самонадеянному грубияну показано то “нравственное изящество”, которое, по выражению Щедрина, живёт в простых людях. Если парень думает только о себе, то девушка озабочена будущим дорогого для неё человека: “Ты там берегись, слишком-то не подымай... А то жила какая-нибудь лопнет... О себе подумай, не надрывайся... Я что? Я ждать буду! В газетах про тебя искать буду... Ты обо мне не мечтай. Так я это, люблю тебя, вот и плачу, думаю...” Сколько сердечности, самоотверженной преданности в этих немудрёных словах!
Последнее признание парня потрясло девушку: она “сразу как-то согнулась, опустила голову... напряглась, прижимала руку к нестерпимо болевшему сердцу, робкие, почти ещё детские губы её всё белели...”
В рассказе лаконично и ёмко изображён начальник станции. Отдельные детали дают представление о его возрасте: “Шаркая по земле ногами, подошёл начальник станции...”; он “ушёл, волоча ноги, старательно обходя лужи”. Волочить ноги, шаркать ими по земле присуще пожилым людям. Но этот старый человек так и не сумел устроить свою жизнь. Он собирается уехать на юг: “Там... теплынь! Эти — как их? — кипарисы...” Они-то, по его разумению, помогут ему преодолеть скуку. Что происходит с девушкой, его мало трогает. Окинув взглядом её фигуру, “спросил негромко и равнодушно (курсив наш. — И.К.): «Вы не из «Красного маяка» будете? А? Н-да... Вот оно что... А погода-то — сволочь. Факт!»”
Судя по всему, он мало озабочен порядком на станции: коновязь сломана, всюду лужи, предельно запущено бревенчатое здание станции, что уж до них, когда его фуражка вся в тёмных пятнах от мазута.
Рассказ Казакова напоминает о поэтике Чехова: ёмкость и выразительность каждой детали, динамика развития сюжета, краткая диалогическая речь, выявляющая сущность характера действующих лиц.
Казаков, как и Чехов, особое внимание уделяет началу своих рассказов. Вот и начало «На полустанке» предвещает грозящую беду. Внешность девушки говорит об этом. “В лице её, бледном и усталом, не было уже ни надежды, ни желания; оно казалось холодным, равнодушным. И только в тоскующих тёмных глазах её притаилось что-то болезненно-невысказанное”. Это ожидание тревоги драматично разрешается в финале: “Девушка долго ещё стояла на пустой платформе, смотрела прямо перед собой и ничего не видела: ни тёмного мокрого леса, ни тускло блестевших рельсов, ни бурой никлой травы... Видела она рябое и грубое лицо парня”, который бросил её навсегда.
“Мне кажется, — писал Казаков, — самое главное в рассказе — это начало и конец. Середину можно как-то продлить или сократить. Но правильно начать и кончить — это важнее и труднее всего. Между прочим, я обратил внимание, что почти все стихотворные строчки, которые мы помним, как правило, являются началом стихотворения или его концом — это строчки, являющиеся «ключом» или подводящие итог стихотворения. Так же, мне кажется, и в рассказе: конец и начало — это самая важная вещь” (Вопросы литературы. 1968. № 9. С. 65). Итак, беспокойство девушки в начале рассказа усилилось в финале. Заметим, что подобная связь начала с финалом характерна для новелл Чехова.
Рассказ Казакова направлен против распространённой в литературе 1940-х — начала 1950-х годов тенденции к идеализации жизни. Колхоз, где трудились герои рассказа, носит громкое имя — «Красный маяк». Однако транспорт, предоставленный его трудягам, выглядит бедновато: телега и старенькая лошадка, которой пора на покой. Неслучайно также автор обращает внимание на грязные ботинки девушки. Это отнюдь не свидетельство её неопрятности. Деталь эта говорит о грязи в конюшне, откуда она выводила лошадь, грязи, где она запрягала её, о разбитых дорогах, ведущих к полустанку.
В рассказе ощутима какая-то неустроенность. Грязная станция, неудавшаяся жизнь её начальника. Последний заметил, что в нынешнее время многие люди в постоянных разъездах. Очевидно, что-то ищут лучшего для себя. Да и не от благоустроенной колхозной жизни парень так стремится попасть в город. Вспомним его восхищение тем, как живут в городе спортсмены.
Юрий Казаков подарил Илье Эренбургу свой сборник рассказов, так и названный — «На полустанке». В ответ известный писатель вручил юному коллеге свою книгу с надписью: “Все мы живём на полустанке”. Много испытавший на своём веку Эренбург усмотрел в названии книги Казакова стремление к обобщению жизненных явлений. Все мы в пути к осуществлению наших желаний, замыслов, лишь время от времени останавливаемся, чтобы осмыслить прошедшие годы, и вновь стремимся куда-то, строим новые планы, берёмся за новые дела, путешествуем и возвращаемся на постоянную нашу станцию — родной дом.
От частных жизненных наблюдений к большим социальным обобщениям — характерная черта новелл Чехова.
В рассказе Казакова «Проклятый Север» заслуживают внимания суждения об Антоне Павловиче двух моряков, приехавших в Крым, чтобы отдохнуть от трудовых буден. Один из них любит Чехова и много знает о нём. Он увлёк своего товарища в ялтинский дом-музей писателя. Хотя друзьям было как-то неловко за своё вторжение в этот дом, где жил и трудился великий писатель. Удручала какая-то компания, оказавшаяся в музее, “от всех слегка попахивало водкой”. “И, видно, не знали сами, как это их сюда занесло. Они шептались... достаточно громко, чтобы слышать их. И было в их шёпоте что-то гнусное и жалкое одновременно:
— А она его любила?.. А домик ничего себе! В таком доме и я бы написал чего-нибудь. Сколько тут комнат? Ого! А говорят, скромный был”. Ничего замечательного в доме пришельцам не дано было увидеть и понять.
После знакомства с обстановкой дома, вещами писателя моряк, который много знал о Чехове, подвёл итог своим представлениям о личности Антона Павловича: “Крепкий всё же был человек, настоящий! Я его люблю, как никого из писателей, даже Толстого”.
Как видно, благоговейное отношение моряков к великому художнику и человеку близко Юрию Казакову.
8 августа, в день 75-летия со дня рождения Юрия Павловича Казакова, в Москве на доме № 30 по Арбату, где жил писатель с 1927 по 1963 год, предполагается установить мемориальную доску. Автор — Тамара Михайловна, жена писателя. На доске — детская ладошка, в которой горящая свеча — символ света, исходящего от произведений Юрия Казакова.