Женщина цветa луны

“Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто”.

Всякий, кто читал роман “Мастер и Маргарита”, помнит эти слова впервые явившегося мастера, который рассказывает Ивану Бездомному о своей встрече с возлюбленной.

И многим памятно, как два заглавных героя приходят в последний раз — в Эпилоге, в сне Ивана Николаевича Понырёва (прежнего Бездомного): “Лунный путь вскипает, из него начинает хлестать лунная река и разливается во все стороны. Луна властвует и играет, луна танцует и шалит. Тогда в потоке складывается непомерной красоты женщина и выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося обросшего бородой человека <…> Она наклоняется к Ивану и целует его в лоб, и Иван тянется к ней и всматривается в её глаза, но она отступает, отступает и уходит вместе со своим спутником к луне…”

Первое и последнее “явления” Маргариты отмечены в романе одинаковым колоритом, цветовым оформлением — сочетанием жёлтого и черного цветов. Ибо доминирующий цвет луны у Булгакова всё-таки не голубой или серебристый, а золотисто-жёлтый — цвет полнолуния; и Маргариту Иван Николаевич увидит во сне после своего ночного путешествия по Москве, отправиться в которое заставляет его именно полная луна: “Лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома”.

Итак, жёлтые цветы на чёрном пальто и жёлтая луна на чёрном небе: свет и тьма, “встретившиеся” в образе героини; недаром, например, черноволосую Маргариту почтительно именуют “светлой королевой”.

Цвет волос в произведениях Булгакова — вообще черта неслучайная и немаловажная: “масть” персонажа служит знаком определённых черт его характера, принадлежности к определённому типу. Причём для женщин (как и положено) цвет волос, пожалуй, важнее, чем для мужчин.

Так, из произведения в произведение переходит тип “светлой” героини. Вот в романе “Белая гвардия” сестра Алексея и Николки Турбиных, русоволосая Елена — “рыжеватая”, “рыжая”, “золотая”, “ясная” — символ света. Свет, который несёт женщина, — это и основа семейного уюта, и воплощение материнского начала: оттого-то мать братьев и сестры Турбиных названа в романе “светлой королевой” (от неё и “унаследует” Маргарита этот “титул”). Интересно, что через много лет после романа “Белая гвардия”, в августе 1938 года (как раз после окончания лихорадочной работы над последней редакцией “Мастера и Маргариты”), Булгаков напишет своей жене Елене Сергеевне открытку, начинающуюся словами: “My clear Helen...” Образ “Лены ясной” со страниц его первого романа перешёл в реальную действительность.

Но в булгаковских произведениях ничего однозначного не бывает; и “золотая”, “ясная” масть до неразличимости близка к масти рыжей, “огненной”. Рыжеволосая же героиня обретает черты ведьмы или упыря, ожившего покойника. Такие существа мелькают уже в “Белой гвардии”; ну а самый яркий пример в “Мастере и Маргарите” — это, конечно, Гелла. “Огненные” ведьмы у Булгакова чаще всего предстают без одежды (разве что какой-нибудь кружевной передничек); кстати, “голых ведьм” в “Мастере и Маргарите” и без Геллы хватает: это и горничная Наташа (та, что вслед за своей хозяйкой улетает из Москвы верхом на нижнем жильце, неожиданно обратившемся в борова); и “голые гражданки”, разбегающиеся по Москве после сеанса чёрной магии в Варьете. (К слову сказать, не только женщины, но мужчины рыжие явно близки, по Булгакову, к нечистой силе; вспомним хотя бы Азазелло при первой встрече с Маргаритой: “маленького роста, пламенно-рыжий, с клыком, в крахмальном белье, в полосатом добротном костюме, в лакированных туфлях и с котелком на голове”.)

Кроме “светлых” героинь, явно выделены и женщины “чёрные” — “пиковая” масть, как ей и положено, нередко оказывается роковой. Вот, допустим, эпизод из ранней булгаковской повести “Дьяволиада”:

“Коротков вошёл и очутился перед семью женщинами за машинками. Поколебавшись немного, он подошёл к крайней — смуглой и матовой, поклонился и хотел что-то сказать, но брюнетка вдруг перебила его <…> Брюнетка вывела Короткова и в полутьме пустого коридора сказала:

— Вы ужасны… Из-за вас я не спала всю ночь и решилась. Будь по-вашему. Я отдамся вам”. “Брюнетка закинула голову, страдальчески оскалила зубы, схватила руки Короткова, притянула его к себе и зашептала:

— Что ж ты молчишь, соблазнитель? Ты покорил меня своею храбростью, мой змий”. Эта демоническая искусительница сама прикидывается соблазненной “Евой”; однако самое забавное, что герой повести, мелкий советский чиновник, видит эту женщину впервые в жизни — да и вообще, ему не до женщин.

“— Я отдамся тебе… — шепнуло у самого рта Короткова.

— Мне не надо, — сипло ответил он, — у меня украли документы”.

Есть у Булгакова немало и других “мрачных” брюнеток; но, опять-таки по закону противоречия, в написанном вскоре после “Дьяволиады” романе “Белая гвардия” он выведет “чёрную” героиню, Ирину Най, без каких бы то ни было “ведьмовских” черт, сделает её просто обаятельной красавицей. Между прочим, и мужчины “чёрные” в этом романе будут двух типов: один — Феликс Най-Турс (брат Ирины), романтический гусар и “светлый” рыцарь; другой — Михаил Семёнович Шполянский, циник-“соблазнитель”, и впрямь немало похожий на чёрта (кстати, Воланд в “Мастере и Маргарите” напоминает этого персонажа “Белой гвардии”).

Но, вернувшись к началу, повторим, что основной, “любимый” женский тип связан у Булгакова с контрастным сочетанием цветов: объединяет “тёмное” и “светлое” начала. Так, в романе “Белая гвардия”, описывая “святую блудницу” Юлию Рейсс, спасительницу и любовницу Алексея Турбина, писатель подчёркивает в её внешности двойной “колорит” — “светлые завитки волос и очень чёрные глаза”, “совершенно неопределённые волосы, не то пепельные, пронизанные огнём, не то золотистые, а брови угольные и чёрные глаза”. Очень похожий женский портрет — в создававшемся в середине 1930-х годов булгаковском романе “Записки покойника”, где главный герой, драматург Сергей Максудов, встречает театральную художницу Аврору Госье: “Лицо Госье было спокойное, чуть печальное, губы сжаты. Светлые волосы Госье то загорались, точно их подожгли, когда она наклонялась к берегу рампы, то потухали и становились как пепел. И я размышлял о том, что всё, что сейчас происходит, что тянется так мучительно, всё получит своё завершение...”

А вот — знаменитая сцена “Мастера и Маргариты”, когда героиня, воспользовавшись кремом Азазелло, превращается в ведьму: чернеют её волосы (возвращается их природный цвет), зеленеют глаза — но тело неожиданно начинает испускать свет; недаром восклицает потрясённая Наташа: “Маргарита Николаевна! Ведь ваша кожа светится! <…> Атласная! Светится!” Кстати, имя Маргарита по-гречески означает “жемчужина”: атласное свечение как раз и напоминает жемчужный цвет, но не молочно-белый, а телесный, желтовато-розовый; или, иначе говоря, всё тот же цвет полной луны.

“Лунные” черты героини неслучайны и связаны с глубинным содержанием булгаковского романа. В истории мировой культуры, в мифологиях и религиях луна связана с водной стихией и с “космическим” женским началом, с мировой тайной. И в “Мастере и Маргарите”, где одной из важнейших оказывается проблема Истины, где с первых же страниц возникает вопрос о возможностях человека познать мир, в котором он живёт, луна является важнейшим философским символом. Вспомним Берлиоза, самонадеянно отвергнувшего мировую тайну и заявившего, что миром-де управляет “сам человек”: последнее, что он видит в этой жизни, погибая под колёсами трамвая, — это “позлащённая луна”, которая “разваливается на куски”. Вспомним Пилата, который мечтает о том, чтобы бесконечно идти рядом с Иешуа по лунной дороге — и в конце концов вместе с прощением обретает эту возможность. Напомним об Иване Николаевиче Понырёве, которого именно полная луна делает вновь “Бездомным” и гонит под ночное небо, которое, может быть, откроет Истину. “Лунные” мотивы связаны с приобщением к вечности, с погружением в женскую, “материнскую” стихию Космоса, с идеей вечного пути — не случайно уходящая вместе с мастером “к луне” Маргарита целует остающегося Понырёва-Бездомного в лоб материнским поцелуем — как бы благословляя перед нелёгкими испытаниями.

Булгаковская героиня, готовая на любые жертвы во имя любимого человека, не останавливается и перед тем, чтобы стать ведьмой “от горя и бедствий”. Маргарите приходится “сойти” в самые тёмные глубины мирового зла; но и во время “великого бала”, перед “тысячами висельников и убийц”, торжествует её милосердие: она прощает несчастную Фриду. И сама измученная Маргарита в конце концов находит успокоение, обретая подлинный облик: “Даже в наступавших грозовых сумерках видно было, как исчезало её временное ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось, и оскал её стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом”. А подлинно бессмертной силой, которая царит в мире “закатного” булгаковского романа и побеждает мрак бесконечности, оказывается жемчужный свет женской любви.