ШТУДИИ

Анна МЕЛЬНИКОВА,
МОУ “Средняя
общеобразовательная
школа № 45”,
г. Воркута,
Республика Коми

Об эпиграфе к роману “Мастер и Маргарита”

Роман М.Булгакова “Мастер и Маргарита” со времени опубликования несколько раз менял свой статус среди читателей. Сперва — любимый роман интеллектуальной элиты, знак приобщения к высокой и полузапретной культуре. Затем — культовый роман для массового читателя, это тогда широко цитировались афоризмы о “второй свежести” и о том, что никогда и ничего не надо просить, а подъезд дома на Садовой стал местом молодёжной тусовки. И вот, наконец, — произведение из школьной программы...

В связи с этим, нынешним, статусом романа наблюдается стремление ввести явно необычное произведение в привычные рамки, навесить очередной ярлык, “разъяснить” (как сказал бы сам Булгаков), и “разъяснить” совершенно определённым образом.

Дело в том, что ещё в конце 80-х годов зазвучали высказывания священнослужителей о том, что “Мастер и Маргарита” — роман “дьявольский”, прославляющий сатану, и что даже держать его в доме православный христианин не должен.

Да, перед мыслящим читателем неизбежно должен встать вопрос: как воспринимать образ Воланда и сами его деяния? Ведь Воланд так обаятелен; ведь он наказывает лишь взяточников, бюрократов, предателей, развратников и даже богохульников! И это при том, что чуть ли не с первых страниц более или менее образованный читатель знает: перед ним князь тьмы. Сатана.

Сатана — положительный герой? Роман — о дьяволе, как иногда говорил сам Булгаков? Разве одно это не заставит ужаснуться и содрогнуться, особенно в наши дни возрождения христианского мировоззрения (возрождения, зачастую, увы, показного)?

Слегка утрированный взгляд на образ Воланда и авторскую позицию, с которыми приходится сегодня встречаться, примерно таков:

Воланд должен вызывать ужас и отвращение; а раз этого не происходит, автор на его стороне. И тогда роман — произведение сатанинское и антихристианское, а образ Христа в нём заведомо искажён. А если это кощунственное произведение включено в школьную программу, задача учителя — спасти неокрепшие души школьников, объяснив им это.

Другое, несколько отличное мнение пришлось услышать недавно на одном из учительских семинаров: Булгаков вовсе не славит дьявола, но понять это трудно, и задача учителя — правильно истолковать роман. Соглашаясь с этим тезисом, никак не могу принять само предложенное истолкование: никакой справедливости Воланд не вершит и вершить не может, так как справедливость на земле вообще неосуществима до Страшного суда (с позиций богословия и христианской религии, наверное, так оно и есть, но где это показано в романе?); в Москву же сатана является за романом Мастера, якобы содержащим его, сатаны, оправдание (доказательств чему в тексте я также не нахожу)...

Мы вновь сталкиваемся с желанием — и даже требованием — разъяснить, в чём ошибался Булгаков (а на очереди Лев Толстой, Достоевский и Пушкин). Разъяснить на этот раз не с позиций марксизма-ленинизма, а с позиций православия.

Порочность такого подхода очевидна: он порождает у школьника и читателя вообще нигилизм и высокомерие, создаёт у него иллюзию всезнания, воспитывает презрение к писателю, который “не понимал” очевидных вещей.

А причина в том, что такой подход начисто игнорирует всю художественную сторону произведения: систему образов, композицию, многочисленные реминисценции и культурные аллюзии. Остаётся голая схема, которую можно толковать как угодно, не оглядываясь на текст.

Природа же истинно художественного произведения такова, что в нём нет лишнего, случайного — важно всё. В полной мере это относится и к эпиграфу. О нём и о его ключевой роли в разрешении “проблемы Воланда” и пойдёт далее речь.

* * *

I

“Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”, — этот ответ Мефистофеля на вопрос Фауста: “...так кто ж ты, наконец?” — М.А. Булгаков сделал эпиграфом к роману, как будто сразу высказывая своё отношение к Воланду. Но понять эти слова можно только в контексте трагедии Гёте.

Почему Мефистофель так себя рекомендует? Действительно ли чёрт (а точнее, злая сила, частью которой он является) совершает благо для людей? Тогда в разряд “сатанистов” впору записать и Гёте. А может, Мефистофелю надо просто привлечь Фауста, очаровать его, чтобы обмануть?

Конечно же, Мефистофель лжёт; уточним: думает, что лжёт. На протяжении всей трагедии этот умный, язвительный, обаятельный чёрт только и ждёт подходящего случая, чтобы погубить Фауста, заставить его произнести условленную фразу: “Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!” — и завладеть его душой.

Но зачем эту лживую саморекомендацию Булгаков выбрал из множества афоризмов Мефистофеля? Неужели принял за чистую монету?

Вот теперь пора вспомнить, кто дал Мефистофелю право искушать доктора Фауста и чем это обернулось. Вспомним Пролог на небе.

Дьявол уверяет, что человек — ничтожество; Бог убеждён в величии своего творения. Доктору Фаусту суждено стать в этом споре олицетворением всего человеческого рода. Погубит он свою душу, предавшись низменным стремлениям, — прав дьявол; выстоит — прав Господь. А тот спокойно отдаёт “раба своего” в лапы дьявола. Почему?

А почему Бог спокойно отдаёт на испытание другого своего верного слугу — Иова — в знаменитой библейской истории?

Не вызывает сомнений, что в Прологе на небе Гёте опирается на Книгу Иова. Там тоже идёт спор между Богом и сатаной о вере человека и о его верности Богу. И Бог настолько уверен в Иове, что говорит сатане: “...вот, всё, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей” (Иов; глава 1, стих 12). Заметим: сатана может делать с Иовом только то, что Бог ему позволил.

Первое испытание Иова заканчивается победой праведника над сатаной: лишившись всего имущества и всех детей, Иов “сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! Во всём этом не согрешил Иов, и не произнёс ничего неразумного о Боге” (глава 1, стих 21–22).

Правда, второе испытание — проказу, бывшую для древнего иудея не просто неизлечимой болезнью, а знаком немилости Божией, Иов выдержал с трудом. Кажется, он восстаёт против Бога. Но стоило Господу заговорить с бунтовщиком, как тот, поражённый открывшимся ему величием Творца, смиряется и восславляет его. И это смирение — не тупое, покорное, а выстраданное — более всего по душе Господу: “...вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов” (глава 42, стих 8).

Стремясь посрамить Бога и погубить праведника, библейский сатана достиг прямо противоположного результата: засвидетельствовал силу Господа и помог Иову утвердиться в вере и обрести награду. Желая зла, совершил благо.

Вернёмся теперь к Фаусту. Чего добился Мефистофель, стремясь погубить его душу и посрамить весь род человеческий? Фауст попадает в рай! Даже подписав договор с дьяволом, поддавшись многим соблазнам, Фауст сохранил в себе божественную искру, веру в добро, справедливость, гармонию, стремление утвердить (в духе идей Просвещения) добро на земле, среди людей. И ведь роковую фразу Фауст произносит не в самодовольном успокоении, а предвкушая создание нового, прекрасного мира, так что Мефистофель смошенничал, открыл свою истинную сущность, доказал, что дьявол, как бы ни был он обаятелен, прежде всего лжец, обманщик, лукавый.

Не сводя идейное содержание бессмертной трагедии только к этому, отметим всё же, что финал служит разрешением спора из Пролога на небе. И напомним, как уверен в своём торжестве Господь:

Когда садовник садит деревцо,
Плод наперёд известен садоводу.
(Перевод Б.Пастернака)

Читатель осознаёт, насколько могущественней и мудрей у Гёте Господь, нежели дерзнувший с ним спорить Мефистофель. Бог спокойно позволяет искушать Фауста, потому что заранее знает: Фауст выдержит испытание. Иначе и быть не может: всеведение — неотъемлемый атрибут Божественности. И как жалок и смешон становится тогда чёрт, самонадеянно рассчитывавший победить того, кто всё знает наперёд!

* * *

II

Таким образом, смысл эпиграфа может быть только один: дьявол (Мефистофель, Воланд или некая “сила”, частью которой они являются) хочет зла. Но он не может выйти за рамки дозволенного свыше и, думая, что действует по собственной воле, только служит орудием Божественного промысла — невольно совершает благо.

Подтверждается ли такое понимание эпиграфа содержанием самого романа? Очевидно, да.

Воланд величествен, мудр, вроде бы справедлив... Но таким враг рода человеческого и должен казаться, подобно Мефистофелю, чтобы привлекать сердца и губить поверивших ему смертных. Автор же приоткрывает перед нами истинную сущность князя тьмы: “...левый, зелёный (глаз) у него совершенно безумен, а правый — пуст, чёрен и мёртв”; смех у него — “сатанинский”, а в канун Пасхи, завершив свои дела на земле, он вместе со свитой обрушивается в провал — в преисподнюю. Да и само выбранное после долгих размышлений имя Воланд в средневековых немецких диалектах означало “обманщик, плут” (по-русски чёрта тоже ведь называют “лукавый”) (Утехин, с. 291; Яновская, с. 195).

Творит ли Воланд добро? Нет, он вершил зло: “толкает под трамвай” Берлиоза (вспомним слова Ивана Бездомного: “Он его нарочно под трамвай пристроил!”), загоняет в сумасшедший дом самого Ивана, губит жизнь Римского, убивает Майгеля... Он и его свита жестоко издеваются над Лиходеевым, Варенухой, Бенгальским и многими, многими другими... Воланд, несомненно, должен погубить душу Маргариты, вовлекая её в отвратительный шабаш “великого бала”. А какое “добро” он собирался сделать Мастеру, вытаскивая нищего, бездомного и безумного из лечебницы, где тот надеялся обрести прибежище? А благо ли — восстановить роман, который всё равно не может быть напечатан?

Но всё зло в романе поставлено в самые жёсткие рамки. Столкновение с ним изменило к лучшему личность Бездомного, Лиходеева, Бенгальского, Варенухи. Почему? Вовсе не потому, что этого хотел Воланд: просто они раскаялись, и дьявол более над ними не властен. Не по желанию Воланда, а вопреки ему осуществляется справедливость в эпизоде с Фридой (чья судьба, заметим, перекликается с судьбой гётевской Гретхен, попавшей на небеса). И самое важное доказательство: не погибла душа Маргариты, потому что ценой собственной погибели героиня собиралась купить спасение другого человека — Мастера; но и об этом была готова забыть, чтобы помочь Фриде. Думается, не будет кощунством вспомнить здесь слова: “Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её” (Мф., глава 10, стих 39).

В заключение Воланд выполняет волю Иешуа. Нас не должно смущать, что его просят: это не обязательно должно означать, что Иеуша и Воланд — Свет и Тьма — равноправны. Дело, возможно, в характере самого Иешуа, не желающего и неспособного приказывать. Можно снова вспомнить Господа у Гёте, любезно беседующего с Мефистофелем и провозглашающего: “Таким, как ты, я никогда не враг”. А раздражение Воланда в разговоре с Левием Матвеем вызвано не только неприязнью к “рабу”, который не хочет признавать силу Тьмы, но и необходимостью подчиниться (вероятно, в который уже раз) воле Добра.