ГАЛЕРЕЯ

Сергей ШТИЛЬМАН

Попытка лирического отступления

ЧИЧИКОВ. Герой нашего времени

Нет, ты полюби нас чёрненькими, а беленькими нас всякий полюбит.

Н.В. Гоголь. «Мёртвые души». Т. II. Гл. 2

Шансов выбиться в люди у Павла Ивановича Чичикова было немного.

Ни талантов особых Бог ему не дал, ни громкого имени, ни начального капитала. Да и образование он получил, прямо скажем, не блестящее, к тому же — в захолустье, в одном из провинциальных городишек обширной Российской империи.

Что прикажете делать с таким вот наследством?

Можно, конечно, лет за пятнадцать-двадцать беспорочной службы дослужиться до чина титулярного советника, получать мизерное жалованье и роптать на судьбу.

Можно годам к сорока жениться, скажем, на какой-нибудь Аграфене Кузьминичне, есть её крыжовенное варенье и селянку на сковородке, а между делом наплодить с десяток Чичиковых обоего пола, таких же нищих, как сам.

Можно для препровождения времени поигрывать в картишки, попивать водочку и понемногу терять человеческий облик.

Можно…

Впрочем, что проку говорить о том, кем мог бы стать Чичиков? Поговорим лучше о том, КЕМ и ПОЧЕМУ он стал.

1

Понять Павла Ивановича Чичикова, главного героя поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души», по причине схожести наших эпох довольно просто. С другим, правда, посложнее. Например, с тем, чтобы принять его таким, каков он есть, а уж тем более — с тем, чтобы испытывать к Чичикову хоть какое-то сочувствие.

Думаю, определённые сложности в том, как относиться к своему герою, были и у Николая Васильевича Гоголя.

Павла Ивановича Чичикова, господина "не дурной наружности", который, как известно, был "ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод", автор откровенно называет "подлецом". Так прямо и пишет в 11-й главе первого тома «Мёртвых душ»: "Нет, пора наконец припрячь и подлеца. Итак, припряжём подлеца!"

Правда, чуть ниже, в той же главе, Гоголь несколько "смягчает" столь суровый приговор: "Но потребуют, может быть, заключительного определения одной чертою: кто же он относительно качеств нравственных? Что он не герой, исполненный совершенств и добродетелей, это видно. Кто же он? Стало быть, подлец? Почему ж подлец, зачем же быть так строгу к другим? Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные, а таких, которые бы на всеобщий позор выставляли свою физиономию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три человека, да и те уже говорят теперь о добродетели. Справедливее всего назвать его: хозяин, приобретатель. Приобретение — вина всего; из-за него произвелись дела, которым свет даёт название не очень чистых".

То есть, переводя этот литературный "пассаж" на язык приговоров современного Гоголю суда, Чичиков "виновен, но достоин снисхождения". Разумеется, это не наше дело — судить, а тем более осуждать кого бы то ни было, хотя бы и героя литературного произведения. Но вот разобраться в том, что, собственно, представляет собой этот герой гоголевской поэмы и хоть в какой-то мере "примерить его к себе" мы имеем полное право.

2

Всякому человеку хочется жить, и по возможности — жить хорошо.

"Хорошо жить", с точки зрения таких господ, как Чичиков, — значит иметь стабильный кусок хлеба с маслом, семейный очаг, заслужить почёт и уважение хотя бы среди ближайшего своего окружения. "Хорошо жить" — значит иметь возможность дать своим детям приличное образование и некоторые "подъёмные", начальный капитал, который позволит тем выбиться в люди. Это значит — хотя бы под старость иметь относительный комфорт и достаток. Определение, разумеется, мещанское, "заземлённое", даже примитивное, но вполне устраивающее Чичиковых.

Кто знает, родись Павлуша у богатых родителей где-нибудь в столичном или хотя бы губернском городе, может, и жизнь у него сложилась бы иначе. А так…

"Темно и скромно было происхождение нашего героя. Родители были дворяне, но столбовые или личные — Бог ведает", — пишет автор о "корне происхождения" Павла Ивановича. Чичиковым принадлежала всего лишь одна крепостная семья, родоначальником которой был "маленький горбунок", "занимавший почти все должности в доме", в том числе и должность кучера. Таких дворян было принято в то время называть захудалыми.

Единственное, что мог сделать "отец, вечно больной человек", для своего Павлуши — это определить его в училище, находившееся в городе, до которого "тащились" они из своего захолустья трое суток. Да ещё дал отец сыну полтину меди "на лакомства" и совет: "Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то хоть и в науке не успеешь и таланту Бог не дал, всё пойдёшь в ход и всех опередишь <…> А больше всего береги и копи копейку; эта вещь надёжнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Всё сделаешь и всё прошибёшь на свете копейкой".

Слов нет, с точки зрения высокой морали совет не выдерживает никакой критики. Но с чисто житейской — пойди поспорь с ним! И дал ведь его Чичиков-старший Чичикову-младшему неспроста. Наверняка на своём горьком опыте уразумел, каково жить на белом свете полунищим, и вряд ли хотел такой жизни для своего сына.

Впрочем, Иван Чичиков (не знаю, как по батюшке) не одинок в нашей литературе в плане поучения, адресованного сыну. Вспомним, какой "завет" в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» дал Степан Молчалин, "безродный" житель провинциальной Твери, своему отпрыску Алексею, довольно быстро дослужившемуся в Москве в секретарях у Фамусова до дворянского чина коллежского асессора. Вот как цитирует его Алексей Степанович:

Во-первых, угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведётся жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Можно перепутать совет одного отца с завещанием другого. Вот, правда, насчёт "копейки" Степан Молчалин ничего не говорил (или Алексей Степанович пересказал Лизаньке, служанке Софии Павловны Фамусовой, не всё отцовское завещание?).

Согласитесь, не так просто опровергнуть "житейскую мудрость" родителей Чичикова и Молчалина! Бедному, безродному Молчалину, появившемуся на свет в провинции, в захолустье, никогда бы не выбиться в люди, не стать чиновником 8-го класса, не получить потомственного дворянства (которое даёт право передавать дворянское звание со всеми его привилегиями своему сыну), если бы не умение услужить.

Да и Павлуше Чичикову, хотя он и дворянин от рождения, предстояло бы так же, как и его отцу, прозябать в одном из многочисленных медвежьих углов, если бы пренебрёг он советом своего родителя. Что поделаешь — выдающихся способностей Бог ему не дал. Зато наградил терпением, умением "постигать дух начальника", своего учителя, который к тому же откровенно говорил: "Способности и дарования? это всё вздор. Я смотрю только на поведенье. Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведёт себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!"

Так, кстати, и вышло. Павлуше, который "не шевельнул ни глазом, ни бровью во всё время класса, как ни щипали его сзади; как только раздавался звонок, он бросался опрометью и подавал учителю прежде всех треух; подавши треух, он выходил первый из класса и старался ему попасться раза три на дороге, беспрестанно снимая шляпу", — Павлуше учитель и обеспечил "полное удостоверение во всех науках, аттестат и книгу с золотыми буквами за примерное прилежание и благонадёжное поведение". А бойким, смышлёным да насмешливым однокашникам Чичикова наверняка пришлось довольствоваться аттестатом без "полного удостоверения" и "золотых букв".

Правда, спустя некоторое время этот примерный ученик учителя своего "надул" (когда тот заболел и нуждался в материальной поддержке, Павлуша Чичиков "дал какой-то пятак серебра"), но тут уж — что посеешь, то и пожнёшь!

Таким образом, первое же столкновение с теневыми сторонами жизни убедило Чичикова в правоте слов отца. Оказалось: не так уж важно много работать — нужно уметь зарабатывать, а если хочешь чего-нибудь в жизни добиться — учись хитрить.

3

Надо отдать должное Павлу Ивановичу: он попытался, "вышед из училища", "скорее приняться за дело и службу". Однако "и в дальних захолустьях нужна протекция!" Несмотря на прекрасный аттестат, "местечко досталось ему ничтожное, жалованье тридцать или сорок рублей в год".

Со всем пылом юности, со всей горячностью молодости "решился он жарко заняться службою, всё победить и преодолеть". Вот как описывает Гоголь первые шаги своего героя на новом месте: "И точно, самоотвержение, терпенье и ограничение нужд показал он неслыханное. С раннего утра до позднего вечера, не уставая ни душевными, ни телесными силами, писал он, погрязнув весь в канцелярские бумаги, не ходил домой, спал в канцелярских комнатах на столах, обедал подчас вместе с сторожами и при всём том умел сохранить опрятность, порядочно одеться, сообщить лицу приятное выражение и даже что-то благородное в движениях".

Кажется, такое рвение молодого чиновника нельзя было не заметить и не оценить. Но не тут-то было: "Он попал под начальство уже престарелому повытчику, который был образ какой-то каменной бесчувственности и непотрясаемости". Даже прежние уловки Чичикова в деле угодливости не помогли. Не помогло и то, что он очинял своему начальнику перья; что "завёл новую тряпку для его чернильницы"; что "отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз клал её возле него за минуту до окончания присутствия".

Не поведи Чичиков "наступление" с другого боку — не быть бы ему к средним годам коллежским советником, чиновником 6-го класса в табели о рангах.

Спору нет, морочить голову "зрелой дочери" этого самого "повытчика", с лицом "как будто бы на нём происходила по ночам молотьба гороху", ухаживать за ней, "обращаться с ней как с невестой" — подлость. Но что прикажете делать, если никакими другими средствами и способами продвинуться по службе невозможно! Цели известного рода требуют соответствующих средств.

И Чичиков сподличал, добился того, что "суровый повытчик стал даже хлопотать за него", и обернул дело так, что "чрез несколько времени <…> сам сел повытчиком на одно открывшееся вакантное место".

Разумеется, сразу же после получения желаемого Чичиков съехал с квартиры своего бывшего начальника, "сундук свой он отправил секретно домой", "повытчика перестал звать папенькой, а о свадьбе так дело и замялось, как будто вовсе ничего не происходило".

"Это был самый трудный порог, через который перешагнул он. С этих пор пошло легче и успешнее", — пишет Гоголь об этом этапе жизни своего героя (выделено мною. — С.Ш.).

Говорят: повторение — мать учения. Ещё один преподанный жизнью урок Павел Иванович Чичиков усвоил. В очередной раз он уяснил для себя: трудолюбие, аккуратность, "самоотвержение, терпенье и ограничение нужд", рвение к служебным делам и прочие "подвиги" в этой жизни мало чего стоят без хитрости и лукавства. А что касается того самого "порога", можно сказать, что будущий скупщик "мёртвых душ" научился "перешагивать" и через людей. Сначала — через своего учителя, теперь — через дочь своего начальника, да и через самого "престарелого повытчика".

4

Нужно ли теперь удивляться тому, что следующие шаги главного героя «Мёртвых душ» по служебной лестнице были связаны с откровенным мошенничеством, с более или менее остроумными аферами! Благо, "всё оказалось в нём, что нужно для этого мира: и приятность в оборотах, и бойкость в деловых делах". "Хлебное местечко", которым Чичиков воспользовался "отличным образом", принесло ему те средства, которые позволили ему завести себе хорошего повара, приобрести отличную пару лошадей, начать хорошо одеваться и приобретать различные "благородные привычки", вроде обычая "вытираться губкой, намоченной в воде, смешанной с одеколоном".

А то, что накопление "благодатных сумм" было прервано появлением нового начальника, врага всех и всяческих взяток, разумеется, не могло остановить Павла Ивановича в деле приобретения. Не это "хлебное место", так другое. Не казённая палата, так таможня, где "в один год он мог получить то, чего не выиграл бы в двадцать лет самой ревностной службы".

Кстати, и на службе в таможне Чичиков показал себя натурой недюжинной: "За службу свою принялся он с ревностью необыкновенною. Казалось, сама судьба определила ему быть таможенным чиновником. Подобной расторопности и прозорливости было не только не видано, но даже не слыхано". Находить контрабанду в самых невероятных местах, например, в "колёсах, дышлах, лошадиных ушах и невесть в каких местах, куда бы никакому автору не пришло в мысль добраться", мог только своеобразный таможенный гений.

Аферу на таможне провернул он редкостную, уникальную, остроумную, даже талантливую, во всяком случае — достойную быть увековеченной. Суть её состоит в том, что "испанские бараны" совершили "переход через границу в двойных тулупчиках, пронесли под тулупчиками на миллион брабантских кружев". Это и подобные ему "мероприятия" принесли Павлу Ивановичу около пятисот тысяч рублей. Причём Чичиков не стал "мараться", вымогая взятки с контрабандистов за мелкие мошенничества, а сразу отхватил огромный куш, видимо, помня: "Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют".

Но и в этом случае, когда Павел Иванович напал на настоящую "золотую жилу", "какой-то нелёгкий зверь" "перебежал дорогу всему". Дело могло закончиться плохо: под суд попал статский советник, компаньон Чичикова по махинациям с брабантскими кружевами. Но Чичиков устоял: "Употребил все тонкие извороты ума, уже слишком опытного, слишком знающего хорошо людей: где подействовал приятностью оборотов, где трогательною речью, где покурил лестью, ни в коем случае не портящею дела, где всунул деньжонку, — словом, обработал дело по крайней мере так, что отставлен был не с таким бесчестьем, как товарищ, и увернулся из-под уголовного суда".

Разумеется, на этот раз главный герой поэмы Гоголя испугался не на шутку. Лишиться всех прав состояния, имущества, чести и привилегий, оказаться на каторге с "бубновым тузом" на спине — это вам не шутки! Необходимо было срочно искать способ быстро и по возможности безопасно заработать большие деньги.

5

A теперь — о том, что составляет основу сюжета гоголевской поэмы, о махинациях с мёртвыми душами. То, что это — именно афера, ясно было почти всем, кому Павел Иванович предлагал весьма странную сделку: продать ему "мёртвые души" крепостных мужиков, которые до следующей переписи считаются как бы живыми. В той или иной мере о сомнительности предприятия Чичикова догадывается и "дубинноголовая" Коробочка, и туповатый Манилов, и нагловатый Ноздрёв, и скуповатый Плюшкин. А Собакевич об этом просто знает, потому и обещает хранить молчание относительно того, какого именно товару прикупил у него мошенник Чичиков.

И всё же затея с "мёртвыми душами" — затея необычная, редкостная, которая сделала бы честь любому аферисту. Уникальность её заключается хотя бы в том, что при всей очевидности того, что "дело здесь нечисто", никаких законов коллежский советник Чичиков, скупающий "каретников Михеевых, Степанов Пробок" и прочих "окончивших существование" крепостных мужичков, не нарушает. Не нарушает, потому что нигде в законодательных актах государства Российского не записано ни прямо, ни косвенно, что этого делать нельзя.

Так что прав был Павел Иванович, когда говорил своему новому приятелю Манилову, что он "привык ни в чём не отступать от гражданских законов", что, дескать, "обязанность для меня дело священное, закон — я немею перед законом".

Не поспоришь со скупщиком "мёртвых душ" и в том случае, когда тому же Манилову он сообщает, что "подобное предприятие, или негоция, никак не будет несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России", что "казна получит даже выгоды, ибо получит законные пошлины".

Принцип прост, его излагает секретарь одной из канцелярий, в которой Чичиков служил поверенным: "Один умер, другой родится, а всё в дело годится".

Делание денег из "воздуха" или из других денег — исконно русский бизнес. Производить что-либо в России, выращивать, создавать — хлопотно, да и невыгодно. А тут — немножко боязно, слегка противно — зато эффективно!

В афере Чичикова всё гениально просто: "Да накупи я этих, которые вымерли, пока ещё не подавали новых ревизских сказок, приобрети их, положим, тысячу, да, положим, опекунский совет даст по двести рублей за душу: вот уж двести тысяч капиталу! А теперь время удобное, недавно была эпидемия, народу вымерло, слава Богу, немало <…> Конечно, трудно, хлопотливо, страшно, чтобы как-нибудь не досталось, чтобы не вывести из этого истории. Ну да ведь дан же человеку на что-нибудь ум. А главное то хорошо, что предмет-то покажется всем невероятным, никто не поверит".

В самом "пиковом случае" Чичиков рискует только тем, что может попасть в "историю", что его могут ославить мошенником и не пускать на порог ни одного приличного дома (что, кстати, в конце первого тома поэмы «Мёртвые души» и происходит).

Понятно, что афера эта — в определённом смысле "одноразовая", что долго скупать "мёртвые души" по городам и весям даже такой обширной державы, как Российская империя, невозможно. Ясно, что рано или поздно дурная слава о его предприятии догонит Чичикова в любом, самом отдалённом медвежьем углу России.

Но отказаться от этой затеи ох как непросто! Хочется ещё немножко прикупить: ведь это "живые деньги". Это так похоже на "МММ — нет проблем". Попробуй найти в себе силы сдать сегодня эти акции, если тебе объявляют, что завтра их курс будет в полтора-два раза выше! И думается: ещё недельку, ещё две попридержу их, а там — выйду из игры! Однако те, кто затевал её, не дилетанты. Они нашу психологию изучили прекрасно. На том нашего брата ловили и ловят.

6

Если жука, ползущего по пляжу, засыпать песком и делать это много раз, жук всё равно рано или поздно выберется на поверхность (если, конечно, песок этот насыпан рукой человека, а не ковшом экскаватора).

Так и с Чичиковым. Упорно, преодолевая все и всякие препятствия, этот герой «Мёртвых душ» карабкается к своей цели. Не "выгорает" одно дело, он тут же затевает другое, приговаривая: "Ну, что ж! Зацепил — поволок, сорвалось — не спрашивай. Плачем горю не пособить, нужно дело делать". Карабкается он и всё думает, что впереди него маячит цель, ради которой стоит рисковать, сдирать локти и коленки до крови. Ах, если бы!

И зарабатывал он несколько раз очень приличные деньги, которых, возможно, хватило бы не на одну жизнь, да удержать их не смог.

Он хорошо знает человеческие слабости, умеет ими пользоваться. И психолог Чичиков неплохой, и дамам умеет нравиться, легко может найти подход к любому человеку и общий язык. И вообще (назовём вещи своими именами) Павел Иванович — человек талантливый. Правда, талант этот — особого рода!

Упорству Чичикова, его работоспособности, умению терпеть и фанатично верить в то, что когда-нибудь ему удастся добиться своего, можно позавидовать. У нас на Руси люди с такими качествами всегда были в дефиците. Деятелей, людей творческих и в то же время деловитых у нас всегда было до обидного мало. В тех же «Мёртвых душах», в первом томе, рядом с Чичиковым и поставить-то некого!

И сегодня, в 2002 году от Рождества Христова, многие более или менее талантливые люди расходуют свои способности, иногда выдающиеся, мягко говоря, не по назначению. "Воронка" криминального бизнеса подобна смерчу, "зона всасывания" которого иногда просто ужасает. И попадают в неё всё чаще люди вовсе не бесталанные.

* * *

Ещё в училище Чичиков "слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно", в другой раз — "два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом её очень выгодно". Кто знает, "добивались" ли наши известные дрессировщики из театра дедушки Дурова таких поразительных результатов, таких чудес?!

Цель и этих, и других "подвигов" Павла Ивановича известна: зашить ещё один "мешочек с денежками" и начать копить другой, уже с очень большими денежками. Цель понятна: употребить всю свою смекалку, весь свой криминальный талант на то, чтобы стать ещё чуть богаче, потом ещё, ещё и ещё…

И всё надеется он, что удастся ему избежать разоблачения, судебного пристава, каторги, "бубнового туза" и прочих "прелестей" этого рода…

И едет коллежский советник Павел Иванович Чичиков со своими слугами Селифаном и Петрушкой в "довольно красивой рессорной небольшой бричке" из одного города NN — в другой. "И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать вёрсты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами…"

И нет конца этой дороге.