ШТУДИИ

Константин ВАНШЕНКИН

Из записей

Продолжительность действия

Часто великие произведения оставляют обманчивое впечатление о своём размере или продолжительности действия.

Вступление в “Медном Всаднике”, пустынная Нева, Пётр, картины Петербурга — его зимы и белой ночи, а затем и самого наводнения, а также бег Евгения по ночной площади — написаны столь зримо и мощно, в них так много вмещено, что читатель теряет чувство времени. Ему кажется, что всё это происходит в очень короткий, сжатый срок. А на самом деле?

Что “прошло сто лет” — это понятно. Но дальше? Наводнение началось, когда “дышал ноябрь осенним хладом”. Затем оно отступает, успокаивается, герой обнаруживает гибель невесты, сходит с ума, опускается. Об этом говорится довольно бегло. И вот —

Раз он спал
У Невской пристани. Дни лета
Клонились к осени. Дышал
Ненастный ветер. Мрачный вал
Плескал на пристань...

То есть прошёл почти год. Миновала жестокая северная зима. А мы и не заметили. И вот уже новой осенью происходит встреча Евгения со страшным Медным Всадником. Но это не конец.

И с той поры, когда случалось
Идти по площади ему,
В его лице изображалось
Смятенье.

То есть это происходило многократно. А занесённый наводнением на “остров малый” “домишко ветхий”, у порога которого “нашли безумца моего”, этот домишко “прошедшею весной свезли на барке”.

Таким образом, это произошло через полтора года после катастрофы, ибо через год герой был ещё жив.

Но у нас, повторяю, остаётся впечатление, что действие укладывается буквально в несколько дней.

Такова энергия пушкинского письма.

Хореические стихи

С.М. Бонди, говоря об употребляемых Пушкиным стихотворных размерах, замечает, что “из хореических стихов он пользовался почти исключительно четырёхстопным хореем, что пятистопным хореем — размером, который выразительно применяли позже русские лирические поэты, начиная с Лермонтова, — Пушкиным не написано ни одного стихотворения”.

Конечно, сами авторы в момент сочинения не замечают, каким размером они пишут, да это и не важно: каждое новое стихотворение возникает как бы в новом размере. Для наглядности: “Я встретил вас — и всё былое...”, “Шумел камыш, деревья гнулись...”, “Вставай, проклятьем заклеймённый...” — написаны одинаковым размером (четырёхстопный ямб), но разве это приходит кому-нибудь в голову? Однако подмеченное Бонди интересно тем, что выявляет чаще всего подсознательные пристрастия поэтов в этой сфере.

Действительно, начиная с Лермонтова, — какие стихи! — “Ночевала тучка золотая...”, “Выхожу один я на дорогу...”.

А я давно заметил, что, скажем, у Твардовского этим размером написано очень мало, да и то главным образом вначале. Он вообще почему-то относился к нему с некоторым предубеждением, а однажды даже, читая мои стихи, написанные пятистопным хореем, без объяснений изрёк: “Не тот размер...”

А вот у Есенина этот размер принадлежал к числу наиболее любимых. Он, казалось, сам поэта нёс. Такие вещи фактически необъяснимы, это часть есенинской манеры. Вот лишь некоторые из таких шедевров: “Не бродить, не мять в кустах багряных...”, “Не жалею, не зову, не плачу...”, “Я обманывать себя не стану...”, “Письмо матери” (“Ты жива ещё, моя старушка?”), “Мы теперь уходим понемногу...”, “Спит ковыль. Равнина дорогая...”, “Каждый труд благослови, удача...”, “Видно, так заведено навеки”, многое из “Персидских мотивов” (“Улеглась моя былая рана...”, “Я спросил сегодня у менялы...”, “Никогда я не был на Босфоре...”, “В Хороссане есть такие двери...”), а также “Сочинитель бедный, это ты ли...” и, наконец, “До свиданья, друг мой, до свиданья...”.

Да что говорить!..

Сходство

Пушкин написал о современном ему стихотворце:

Противу ямба, хорея злобой ужасною дышит...
(“Несчастие Клита”)

Будто о каком-нибудь будущем авангардисте. Многие из них демонстрируют именно такие чувства.

Скольжение

Я говорил когда-то к месту об обилии в отечественной поэзии стихов о спорте. Из XIX века вспоминается и кулачный бой, и верховая езда. И прежде всего Пушкин с его классическими описаниями статуй: “играющего в свайку”, то есть копьеметателя (здесь же упоминается и дискобол), и “играющего в бабки”. Но ещё ярче у него о коньках:

Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих, ровных рек!

И сейчас эта неожиданная обувка восхищает своей находчивостью.

Но, честно говоря, глагол “скользить” не очень вяжется с утренним снегом (“Скользя по утреннему снегу”). Такой снег — нечто мягкое, лёгкое, пушистое. Тем более что строчка “И речка подо льдом блестит” больше подходит именно для коньков, чем для бега “нетерпеливого коня”. Но, видимо, как раз жажда скольжения и заставила поэта поставить это слово.

Предвзятость

Много раз сочувственно цитировалось из Бродского: “Когда в шесть утра идёшь по полю на работу, и встаёт солнце, и на дворе зима, осень или весна (зимой солнце в 6 часов ещё не встаёт, тем более в Архангельской области. — К.В.), начинаешь понимать, что в то же самое время половина жителей страны, половина народа делает то же самое. И это даёт прекрасное ощущение связи с народом... Для меня это был огромный опыт, который в каком-то смысле спас меня от судьбы городского парня”.

Я опустил здесь только одну фразу И.Б. (на месте отточия): “За это я был безумно благодарен — скорее судьбе, чем милиции и службе безопасности”. Её он вписал, словно опомнившись. Ведь приведённая выше цитата не просто сугубо советский текст, но явный советский штамп: гордое и радостное ощущение себя частицей единого трудового коллектива.

Однако цитирующие, как один, закрывают на это глаза, демонстрируя очевидную предвзятость.

Тренерские оценки

“Очень люблю читать... Читаю разное — зависит от настроения. Когда на душе кошки скребут, то, конечно, Достоевский, которого я очень люблю, тяжело воспринимается, и в таком случае хочется какой-нибудь незамысловатый детектив почитать. А когда хорошее настроение, когда светлая голова, с удовольствием классиков читаю. А вот современных писателей не люблю. Потому что то, что происходит в жизни и с чем сталкиваешься, всё-таки уже немножко надоело. Хочется в другой мир окунуться” (Олег Романцев).

Что сказать? Не за коллег обидно, а за “Спартак” неловко. Как откровенно понизился его уровень! Не только на футбольном поле.

Придирки или требовательность?

Когда-то композитор В.Соловьёв-Седой предложил М.Бернесу записать на радио в качестве первого исполнителя новую песню “Подмосковные вечера”. Артист послушал и отказался: музыка замечательная, но не понравились слова. Василий Павлович стал уговаривать: “Нормальная гениальная песня...”

Бернес объяснил, что это не для него. Нет зацепки, изюминки, чего-то личного. “Слышится — не слышится”, “движется — не движется” — его не трогает. А о строчках:

Что ж ты, милая, смотришь искоса,
Низко голову наклоня, —

он заметил: “А это из категории “попробуйте сами””.

Несмотря на оглушительный успех песни, Марк в дальнейшем ни разу не пожалел о своём отказе.

Успех — ещё не всё! Вот две песни другого стихотворца.

Ночь была с ливнями
И трава в росе.

То есть росистая трава после... ливня?

И из второй песни: “Друг мой — третье моё плечо...”

Можете себе представить “третье плечо”? Что это? Горб?

“Тоскует старушка”

В моей первой прозе (“Армейская юность”, 1959) упоминалась бытовавшая во время войны в воздушно-десантных войсках самодельная песня “Раскинулось небо широко” — наподобие и на мотив старинной морской.

В ней рассказывалось о молодом солдатике, совершавшем учебный, может быть, первый прыжок, во время которого ему отказывает парашют. Далее было два варианта. В первом он разбивается, и его хоронят друзья, завернув в парашютный купол (чего, конечно, быть не могло, это оказалось бы слишком дорого), во втором, более популярном, —

Он дёрнул ПЗ* вытяжное кольцо
И выбросил в сторону купол.
Весёлой улыбкой сияет лицо:
Минута — и был бы уж трупом.
К нему подбегают, а он уж встаёт...

А кончалась песня так:

Тоскует старушка — живой ли сынок? —
Болит материнское сердце.
А сын на груди носит синий значок
И рядом эмблему гвардейца.

Так вот, только через много лет заметил: “тоскует старушка” — о матери. Тогда это никого не удивляло. Но ведь мы были совсем молодые, почти дети. Меня призвали в семнадцать лет. Откуда же “старушка”? Не бабушка же она! Отвечаю: для жалости.

Могучая сила штампа.

Оценщики

Теперешние критики поэзии — в основном оценщики. Они не объясняют, из чего возникла цена, а просто её называют.

Это как в комиссионном магазине или ломбарде. Клиент сдаёт вещь, ему говорят цену. Он недоумевает. Ему коротко отвечают: не модно; или же: велика степень изношенности. Приёмщик блюдёт свои интересы. Если же клиент знакомый, свой, ему можно поставить цену и повыше.

С литературными же “вещами” вообще поступают как хотят, оценки порою откровенно нелепы — в ту и в другую сторону. Причина одна: отсутствие профессионального подхода.

Жизнь и роль

Марку Бернесу после долгого перерыва, вызванного клеветническим фельетоном и последующими гонениями, предложили, наконец, роль учителя-пенсионера, занимающегося с детьми на общественных началах. Артисту не было пятидесяти лет. Меня и Винокурова пригласили писать к фильму песни.

Но Марк, после некоторых колебаний, от роли отказался: “Это всё? Скажут, Бернес уже пенсионер! Не хочу!”

Он был на грани срыва, истерики.

Я приводил ему в пример совсем молодого Н.Черкасова, сыгравшего до войны старого профессора Полежаева (к/ф “Депутат Балтики”), но не убедил. Вот как они его достали!

“На ранних поездах”

Стихотворение называется именно так, во множественном числе, хотя речь в нём идёт об одной поездке. Но, видимо, она не раз повторялась — из Переделкина в Москву. Раннеутренняя дорога (“А я шёл на шесть двадцать пять”) в январе сорок первого, о чём тоже есть свидетельства.

Описывая соседей по вагону, поэт говорит:

Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.

Какое странное, разношёрстное перечисление! Разброс — по различным признакам. Бабы (то есть женщины) — по половому, слобожане — по месту жительства, учащиеся — так у нас чаще всего называют школьников. Но почему они едут в Москву так рано, в полседьмого? Разве за городом школ нет? И наконец — профессия. Откуда он знает, что это именно слесаря? А не, скажем, токаря? Поразительно!

Но ведь он имеет в виду совсем другое. Баба — по-старому — простая, замужняя крестьянка. Может быть, это молочницы, тогда их много было. Или едущие на рынок со своим нехитрым огородным товаром: солёными огурцами, капустой... А слобода — это пригород, и слобожане, таким образом, — местные жители из посёлка, работающие в Москве... Учащиеся — конечно, студенты, живущие тоже поблизости от города... Ну а слесаря — это обобщение, рабочие высокой квалификации... Рабочий день в столице начинается рано, надо успеть, вот они и едут на своих ранних поездах, а поэт откровенно любуется ими.

Несуразицы

“...Там были всевозможные птички и двое насекомых...” (Ф.Жило. “Моя жизнь с Пикассо”. Пер. с английского).

В передаче, посвящённой генералу П.Судоплатову, артист, изображающий главного героя, получив приказ от высшего начальника, поворачивается через правое плечо.

“...Пырьевская палка со стуком врезалась в асфальт” (Л.Марягин. “Этот разноликий Пырьев”). Не вижу и не слышу происходящего. Или уж “со стуком”, или “врезалась”'!

Футбольный репортаж (Ю.Тишков) о межконтинентальном матче “Бавария” (Германия) — “Бока Хуниорс” (Аргентина): “Старушка Европа играет с командой того света...” Он, конечно, хотел сказать: с командой Нового Света.

Закон природы

Слушать легче, чем читать! А не наоборот.

Именно этим объясняется невероятный успех недавней эстрадной поэзии и теперешней песенной “попсы”, названной Ростроповичем “помойным корытом”. К тому же там невозможно вернуться к началу, к повторному восприятию, то есть проверить себя.

“Оказалось...”

В редакции известной газеты состоялся художественный вечер, а вскоре был напечатан и отчёт о нем:

“...Для гостей и хозяев пел артист Московского музыкального камерного театра Б.Покровского Алексей Мочалов. Аккомпанировала ему его жена Марина. Оказалось (выделено мной. — К.В.), что Дмитрий Дмитриевич Шостакович писал музыку на тексты из журнала “Крокодил”, опубликованные под рубрикой “Нарочно не придумаешь””.

Конечно, стоило бы сказать: писал музыку и на тексты из этого журнала, а то можно подумать, что только на них. Ну это ладно.

Но что значит “оказалось”? Для кого? Это широко известный факт. Шостакович положил на музыку подлинные, совершенно нелепые и полуграмотные письма читателей. Как тогда говорили, “схулиганил”. Мог себе это позволить. Да ещё назвал: “Пять романсов на слова читателей журнала “Крокодил””. Романсов!

Я слышал это сочинение более тридцати лет назад. А первое исполнение состоялось в 1966 году. Пел Е.Нестеренко, аккомпанировал автор музыки.

А в другой не менее замечательной газете помещено сообщение о недавнем зарубежном аукционе:

“...После аукциона о Черчилле заговорили как о художнике, им заинтересовались искусствоведы. Это было, без преувеличения, открытие. Оказалось (выделено мною. — К.В.), половину своей длинной жизни знаменитый политик посвятил живописи, профессионально писал натюрморты в духе импрессионистов”.

Тоже — оказалось. И тоже это совсем не новость. Ведь картины Черчилля экспонируются давно. Известный искусствовед А.Костеневич писал: “...Черчилль часто отдавал часы досуга живописи. На аукционе Кристи в 1977 году был продан один из пейзажей Черчилля — “Мимизан” — за 81 600 долларов. Многие из тех, кто вошёл в историю западноевропейского искусства, оцениваются ниже. Пейзажи Черчилля вполне профессиональны, отдалённо напоминают живопись импрессионистов, но в сравнении с ними академичнее, суше, скучнее и никаких новых путей в искусстве не открывают. Если бы такие пейзажи были исполнены не бывшим английским премьер-министром, то самое большее, на что можно было бы рассчитывать, — десятая часть сумм, выплачиваемых теперь на аукционах. Эти суммы продиктованы не мастерством живописца, а популярностью политического деятеля”.

Добавлю, что упоминаемый пейзаж Черчилля “Мимизан” относится к 1924 году.

Когда-то его полотна демонстрировали и у нас на телевидении. Поговорить по этому поводу пригласили почему-то Юрия Нагибина, который высоко оценил их и в заключение заметил, что Черчилль добился в данной области многого, и уж во всяком случае большего, чем в политике. Это к слову о вольности суждений.

Не удивлюсь, если встречу в нашей сегодняшней печати краткое сообщение: оказалось, что великий англичанин писал прозу и в 1953 году был удостоен Нобелевской премии “За высокое мастерство произведений исторического и биографического характера...”

Трогательно наблюдать, как собственное незнание принимается и выдаётся за всеобщее.