Архив
ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК
Заметки на полях конспекта
В № 36 за 2001 год помещён подробный конспект урока по рассказу А.Платонова «В прекрасном и яростном мире», принадлежащий преподавателю воронежской гимназии О.Харитоновой.
В анализе и трактовке этого рассказа, на мой взгляд, есть упущения, не позволяющие раскрыть во всей полноте его содержание.
Речь в рассказе идёт об ослепшем машинисте Мальцеве. "Разумеется, факт ослепления главного героя в рамках общей нравственно-философской концепции произведения далеко не случаен", — пишет О.Харитонова. Именно так, не случаен. Тут же приводятся слова Кости, помощника машиниста (за которым, безусловно, стоит сам автор; рассуждения молодого помощника вряд ли "по уму" рядовому герою тех лет): "...я был ожесточён против роковых сил, случайно и равнодушно уничтожающих человека: я почувствовал тайный, неуловимый расчёт этих сил — в том, что они губили именно Мальцева, а, скажем, не меня..." Нам, читателям, необходимо разобраться в природе, в источнике этих "роковых сил". Но если это просто "природа", то что ж тут разбираться? Повезло–не повезло, и всё. Но приведённые рассуждения Кости наводят читателя на другие мысли. Мы согласились с тем, что ослепление машиниста "далеко не случайно", но Костя говорит о "роковых силах" (каких?), "случайно и равнодушно уничтожающих человека". Так случайно или не случайно? Но ведь тут же говорится о "неуловимом расчёте этих сил". И этот "расчёт" направлен на "избранных, возвышенных людей". Объяснение Ольги Харитоновой о том, что "личность неординарная... не отступит перед лицом надвигающейся враждебной стихии", в данном случае не очень убеждает. Ведь это гроза. Куда отступать машинисту вместе с... курьерским поездом? И далее в словах Кости речь идёт о "гибельных обстоятельствах", "гибельных силах", "сокрушающих" лучших людей. Как-то уж слишком много "обстоятельств" для обыкновенной грозы... На протяжении всего рассказа очень часто повторяются эти слова о "гибельных силах" и "обстоятельствах". И заканчивается рассказ несколько странным сообщением по отношению к "природным" силам: "Я боялся оставить его одного (старика Мальцева. — Р.С.), как родного сына (?), без защиты против действия внезапных и враждебных сил нашего прекрасного и яростного мира". В этих словах природные явления уже совсем затушёвываются.
Вот теперь и зададимся вопросом: каким образом грозовое электричество может "выбирать" для поражения "возвышенных людей"? И зачем понадобилось А.Платонову с таким драматическим пафосом обличать "тайные" силы природы?
Всё встанет на свои места, если мы привяжем этот рассказ Платонова к историческому времени, чего, к сожалению, не делает автор конспекта. Рассказ написан перед войной, в 1941 году. Предшествующие годы как никакие другие наполнены "роковыми обстоятельствами", перед которыми молнии всех прошедших гроз и их поистине случайные жертвы совершенно не сравнимы с бедствиями людей от политических репрессий. И что важно подчеркнуть — в действиях властей наблюдались как случайность (ложные доносы), так и "неуловимый расчёт". Ведь до сих пор историки гадают, для чего понадобилось перед великой войной уничтожать, репрессировать значительную часть армейского командования, не говоря уже о многочисленных жертвах других категорий населения.
В приведённых выше заключительных словах рассказа раскрыта перед внимательным читателем позиция автора, который, находясь под прицельным наблюдением конъюнктурной критики, да и самого Верховного, всё же никак не мог "оставить... без защиты" лучших людей и своими писательскими средствами — в данном случае прозрачной аллегорией — показывал своё отношение, свою борьбу в этом "прекрасном и яростном мире".
Известно, что после публикации в начале 30-х годов очерков А.Платонова «Усомнившийся Макар» и «Впрок», содержащих критику авральной коллективизации, он сам подвергся резкой критике конъюнктурщиков (А.Селивановского, И.Макарьева и других). Платонов вынужден был оправдываться и искать защиты у М.Горького. Несколько лет его не публиковали. И мы замечаем, что тон его произведений с этого времени заметно переменился. Героическое начало возобладало над сатирическим. Это не значит, что Платонов сдался, приспособился. Но вопрос перед ним встал: писать или не писать. И не может, конечно, высокий профессионал бросить своё дело. Эпоха имеет свойство "корректировать" и самых сильных. Правда, Платонов и ранее не сильно увлекался сатирой. Сочувствие к своим героям у Платонова — более характерная черта, нежели критика их и отрицание. Талант Платонова ближе к гоголевскому, чем к щедринскому. Однако это не исключает критику властей. В рассказе о машинисте Мальцеве особенным способом выражено глубокое сожаление о судьбе его. Жалость была тогда не в моде. По страницам книг гуляли "боевитые мужчины и женщины" (слова К.Паустовского). Произведения Платонова 30-х годов как бы стараются компенсировать "дефицит" человечности.
В связи с вышесказанным акцент на смелости и героизме "возвышенных людей" в применении к машинисту Мальцеву, сделанный при разборе рассказа О.Харитоновой, не вполне соответствует замыслу писателя: жалости к нему со стороны помощника Кости больше, чем восхищения. Поэтому высказывания его о возвышенных, избранных людях звучат несколько отстранённо от конкретного персонажа. Какие же "роковые силы" ослепили машиниста, представителя того "передового" класса, на который сделали ставку большевики? Его "ослепили" силы революционной, а не природной грозы. Внушённое извне самомнение, подчёркнутое в рассказе, презрение к "отсталым" (выходцы из крестьян) якобы неумёхам, бешеная гонка "паровоза жизни" — коллективизации, индустриализации. Вспомним слова популярной в то время песни: "Наш паровоз, вперёд лети..." Обратим внимание на такую деталь: Мальцев то видит, то снова слепнет... Платонов сам выходец из рабочей семьи, но, в отличие от Мальцева, видел гораздо дальше, видел возможность катастрофы при безумной гонке "паровоза жизни". Вот это всё и отражено в его страстном произведении «В прекрасном и яростном мире». В приведённом же конспекте этот весьма значимый заголовок, по существу, не раскрывается.
Старый машинист и его молодой помощник к концу рассказа поменялись местами не только по должности: "Я боялся оставить его одного, как родного сына..." Не молодой помощник Костя — это удобный шифр, а сам писатель Платонов берёт на себя роль отца, то есть человека, облечённого большей ответственностью перед грозовыми событиями жизни. Старик же, увлечённый своим апломбом "ведущей силы революции", не рассмотревший опасности, достоин человеческой жалости, а не равнодушного суда времени. Прозорливость автора простирается гораздо дальше текущей действительности: он предупреждает общество об опасности всякой гонки и подгонки событий.
При таком прочтении рассказа значение его резко повышается, и мы сейчас можем куда более полно, чем читатель 1940-х годов, оценить мудрость Андрея Платонова, предвидевшего ещё тогда, куда может завести страну эта бешеная гонка паровоза революции. Молодому поколению замечательный рассказ Платонова поможет представить, как это было в прекрасном, яростном мире, когда страна находилась на взлёте могущества.