УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ

Николай ПИМЕНОВ,
кадетский корпус
Железнодорожных войск РФ,
Санкт-Петербург
(учитель — Шанцева Л.Н.)

Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещённою стеною.
Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истёртой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно жёлтой.
Стол пустовал. Поблёскивал паркет.
Темнела печка. В раме запылённой
застыл пейзаж. И лишь один буфет
казался мне тогда одушевлённым.

Но мотылёк по комнате кружил,
и он мой взор с недвижимости сдвинул.
И если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом. Покинул.
(1962)

После того как я прочитал стихотворение Иосифа Александровича Бродского, написанное в 1962 году, понял, что это было очень непростое время в жизни поэта, хотя он уже был известен. Позднее Бродского судили и сослали на пять лет в Архангельскую область. Ему предъявили обвинение в тунеядстве, он — “окололитературный трутень”, не занимающийся общественно-полезным трудом, безработный.

В то время поэт мог бы назвать своё стихотворение “Предел!”. 60-е годы... Всё стабильно в Стране Советов... Всё распланировано на века, но почему такое страшное ощущение обречённости и опустошённости мира?

На первый взгляд, стихотворение рассказывает о свидании в старинном доме с паркетным полом, изразцовой печью, на фоне обычного набора мебели: стол, стул, буфет, диван... Но, прочитав его внимательно ещё раз, понимаешь, что это стихотворение — загадка, сфинкс...

Вот первые строки:

Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною...

“...Эти плечи...” По принципу цепной связи предложений в тексте первую фразу мы никак не должны читать первой строкой. Кто он (она?) этот загадочный и неназванный обладатель плеч? И уж не свои ли плечи обхватил поэт, с отчаянием глядя на себя в зеркало? Не упоминая о зеркале, автор сумел создать атмосферу неожиданной зеркальности: всё, что он видит в комнате, внезапно “оказалось” за спиною. Но в этом случае мы обрекаем лирического героя на страшное одиночество. Вокруг него только мёртвая “недвиRжимость” (а может быть, недвижиRмость?), мертвенность замкнутого пространства. Окна не упоминаются совсем. Перед нами “слепой” дом, ни одного ока-окна. А может быть, смотреть на мир тяжело и бессмысленно?

Думай, читатель, думай, разгадывай ребус. Так что же “оказалось” за спиною? За спиною лирического героя или того неизвестного, чьи плечи он заключил в объятия? Это тоже загадка. Если это всё, что осталось в прошлом у героя (потухший очаг, “темнела печка”, умершие чувства, “застыл пейзаж”, “накал” обострённого зрения и восприятия старого мира, “невыгодный” для себя и “мебели истёртой” свет), мне его искренне жалко.

Чувство одиночества и трагизма не покидает читателя, который видит в первой части стихотворения пустой старинный особнячок, где некогда жили люди, пили чай по вечерам, извлекая из буфета гостеприимный фарфор; под лёгким светом абажура на уютном диване собиралась семья... За круглым семейным столом нередко сидели друзья, и жил пейзаж на стене, радуя взоры. Это всё было когда-то. А теперь всё мертво и пусто вокруг, одна недвижимость, истёртая, постаревшая, запылённая. Но в буфете — лишь только в нём, “кажется”, ещё есть некая одушевлённость. Взор героя словно прикован к этому ужасающему своей недвижимостью миру. Этот мир, большой и тяжёлый, сопровождает читателя целых три четверти стиха.

“Но мотылёк по комнате кружил...” Это живое существо, слабенькое, летящее на яркий свет, который может его погубить, оказалось в последнем четверостишии не случайно. Это символ хрупкости жизни, которая всё-таки сильнее смерти. Это слабенькое существо способно оживить остановившийся, тяжёлый взгляд человека, он “взор” его “с недвижимости сдвинул”; и тавтология в этой строке подчёркивает тяжесть “взора” и состояния души человека. Ему тяжело, одиноко, даже обнимая “эти плечи”; но теперь, очнувшись, он обрёл способность здраво мыслить и делать выводы — увы, хотя бы печальные. Даже призрак “покинул этот дом. Покинул”. Парцелляция в последней строке не случайна: она подтверждает “покинутость” этого дома.

Стихотворение написано пятистопным ямбом, этим живым, задорным размером. Везде выдержана точная перекрёстная рифма. В чётных строках — женская, а в нечётных — мужская. В последнем четверостишии, наверное, чтобы противопоставить живое мёртвой недвижимости, поэт использует глагольные рифмы (кружил–жил, сдвинул–покинул). Усиливает противостояние мёртвого и живого бросающаяся в глаза строфика стихотворения, “оторванность” последней части (между двенадцатью строками выше и последним четверостишием — словно бездна) — не зря оно начинается с противительного союза но. В последней строфе мы слышим и видим, как кружит мотылёк. Это ощущение усиливают аллитерация и ассонанс:

...кружил,
...взор с недвижимости [з]двинул.
...призрак здесь когда-то жил...

Нельзя не услышать жужжания и свиста нежных крылышек мотылька, его ритмичный полёт усиливает динамичный ямб. Ритм стихотворения в первой его части — словно сбившееся дыхание: чётная стопа в каждой строке проходит почти безударной.

...Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истёртой...

Лишь ниже, когда появляется фигура перечисления, ямб проявляется во всей своей силе и ритмичности:

...Стол пустовал. Поблёскивал паркет.
Темнела печка. В раме запылённой
застыл пейзаж...

Ритм усиливается короткими нераспространёнными предложениями: мы едва ли не физически ощущаем, как скользит в пространстве с предмета на предмет тяжёлый взор лирического героя, подолгу останавливаясь на каждой вещи.

Метафоры стихотворения усиливают оцепенение окружающего мира (“застыл пейзаж”, “взор... сдвинул”).

В семидесятых годах Бродский покинул Советский Союз. Чьи плечи он обнимал расставаясь, что хотел запомнить, мучительно вглядываясь на прощание?..

Он обнимал “эти плечи” соотечественников, оставляя за спиною покинутый, осиротевший дом...

Но тогда, в 1962 году, это произведение являлось своеобразным предсказанием. Кто хоть однажды прочтёт это стихотворение, не забудет эти яркие символы: призрак, мотылёк и недвижимость.

Во мне загадкою звучит
Стихотворенье без названья...
Что в нём?.. Объятья есть,
Но нет, увы, в любви признанья.
Три четверти тех строк
Недвижимость уныло занимает...
Лишь мотылёк по комнате кружит,
О жизни только он напоминает...