УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ

Наталья КОНОПЛЁВА,
7-й класс,
православная гимназия,
г. Барнаул, Алтайский край

Анализ стихотворения И.А. Бродского “Посвящение”

Прочитав стихотворение “Посвящение” первый раз, я сделала вывод: Иосиф Бродский — самый загадочный поэт из всех, кого я знаю. Правда, и знаю я пока немного. Прочитав стихотворение в десятый раз, я поняла, что никогда не смогу сказать: “Понимаю всё, о чём пишет Бродский”. Он неисчерпаем, а я только могу прикоснуться, сделать попытку истолкования.

Ведь когда читаешь “Посвящение”, происходит что-то странное. Если читаешь его как стихи, пропадает смысл. Просто до смешного:

Ни ты, читатель, ни ультрамарин
за шторой, ни коричневая мебель...
.........................................................
к тому, что у меня из-под пера
стремится, не имеет отношенья.

Если же читать, следуя не ритму стихов, а знакам препинания, тогда пропадают стихи, получается проза:

Ни ты, читатель, ни ультрамарин за шторой...
к тому, что у меня из-под пера стремится,
не имеет отношенья.

Может быть, всё дело в жанре посвящения? Придётся поработать с тяжёленьким томом “Литературной энциклопедии”. Так, “Портрет”, “Португальская литература”, “Посвящение”... Стоп! “Посвящение — поэтический жанр, стихотворное обращение к определённому лицу, “содержит мотивы обращения, характеристику адресата или самого произведения”. Что ж, подходит: обращение к лицу — разговор, вот и проза в стихах. Интересно, так ли это в других посвящениях? В энциклопедии приводится в качестве примера “Посвящение” А.С. Пушкина к поэме “Полтава”:

Тебе — но голос музы тёмной
Коснётся ль уха твоего?
Поймёшь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?

Вслушиваюсь в ритм стихов. Нет, на Бродского не похоже. Знакомый, родной, как “Мороз и солнце; день чудесный!”, четырёхстопный ямб, который сам собой просится в музыку. Хотя в первом стихе есть заминка, пауза, обозначенная тире (“Тебе — ...), а во второй строфе появляются разговорные выражения “по крайней мере”, “бывало” и такое же, как у Бродского, несовпадение стихов и предложений:

Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе...

Посмотрим, что про эти несовпадения говорит наука: “Перенос, переброс (франц. анжамбеман, букв. “перескок”) — несовпадение синтаксической и ритмической паузы в стихе” (“Литературная энциклопедия”). Вот ещё важное: “служит средством создания разговорной интонации” (там же). Вот теперь кое-что проясняется: посвящение, обращение к лицу, разговорная интонация, переносы. Конечно, у Пушкина в меньшей степени, а у Бродского — сплошной анжамбеман! А ещё пятистопный ямб в стихотворении Бродского замедляет речь в отличие от динамичного четырёхстопного ямба Пушкина.

Ещё одна особенность стихотворения И.Бродского. Оно не разделено на строфы, состоит из
16 стихов. При этом половину текста — 8 стихов — занимает одно длинное предложение. А вторая половина, напротив, состоит из четырёх коротких фраз. Как будто сначала идёт рассуждение, а потом выводы.

О чём рассуждает поэт, обращаясь к читателю? К каким выводам приходит?

О своём отношении к читателю поэт говорит: “Ты для меня не существуешь”. Правда, читатель может утешаться тем, что вместе с ним никакого отношения к поэзии не имеют ни окружающий поэта мир (небо за шторой, мебель, лампа), ни искусство других (балерины), ни мирный труд (уголь, данный шахтой на-гора), ни ужасные события (железнодорожное крушение). Получается какое-то антипосвящение. Ведь нельзя же посвящать что-то тому, кто не существует.

Бродский показывает, как враждебны окружающие вещи и люди поэзии, какие чужие они ей: “читатель” в одном ряду со ”шторой” и “мебелью”, “сдача с лучшей пачки балерин” напоминает о сдаче с пачки папирос, у лампы “хищно вывернутый стебель”, не говоря уже о “железнодорожном крушенье”. Мир поэта и мир читателя совершенно разные, несходные между собой.

За этим выводом следует и другой. Как читатель не существует для поэта, так и поэт не существует для читателя:

я

в глазах твоих — кириллица, названья...

Понятно, почему “я” застряло на предыдущей строке: оно чужое для “ты” читателя. Но всё-таки “я” перескочило тайком на читательскую строку и скромно встало в самом конце её, спрятавшись за словом. Поэт пытается подсказать читателю о своём существовании, поместив последнюю букву слова “названья” под словом “я”, как бы рифмуя их:

Я

НАЗВАНЬ–Я

Но мы, читатели, слепы и глухи к скрытому, тайному, мы спешим к тому, что ясно видно и громко слышно:

Я

НЕБЫТИЯ

И таким образом утверждаем то же о поэте, что сказал поэт о читателе: его “я” для нас в области небытия, то есть поэт не существует для читателя. И тогда верно, что

...сходство двух систем небытия
сильнее, чем двух форм существованья.

За этим суждением следует ироническое обращение к читателю с предложением продолжать его пустые занятия, а также довольно грозное предупреждение:

Листай меня поэтому — пока
не грянет текст полуночного гимна.

Кстати, у Пушкина после сомнения в том, поймёт ли читательница поэтические “стремленья сердца”, следует призыв: “Узнай, по крайней мере, звуки”. Причём звуки рифмуются со словом “разлуки”, после чего идёт речь об изменчивой судьбе и печальной пустыне; то есть о страданиях и краткости жизни. И у Бродского полуночный гимн намекает на похоронную музыку и переход в небытие — ночь, сон, смерть. Как у Пушкина после тревожного предупреждения звучит надежда на взаимопонимание с читательницей, так и Бродский выражает надежду на взаимность с читателем не в тексте небытия, а в живом языке поэзии:

Ты — все или никто, и языка
безадресная искренность взаимна.

Последнее заключение о безадресности языка поэзии, может быть, подразумевает одну особенность лирики вообще. В лирическом стихотворении автор не называет своего имени, не рассказывает о своей жизни, он только выражает свои чувства, а в них читатель может узнать и свои переживания и настроения. Не случайно Пушкин в своём “Посвящении” советует читательнице:

Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе...

Такая безличность или безадресность языка лирической поэзии позволяют и поэту, и читателю быть взаимно искренними, то есть, не стыдясь, раскрывать свои самые тайные чувства. Тогда в какой-то мере верно и утверждение Бродского, что вещи и события внешнего мира не имеют отношения к поэзии, которая занимается внутренним миром человека. Эти два смысла — взаимное отрицание читателя и поэта и их взаимное утверждение — выражены в обращении и к читателю: “Ты — все или никто”. В зависимости от того, каков читатель — сливающийся с “я” поэта в его “тексте” или глухой, чужой ему, — стихотворение Бродского является и посвящением и ироническим антипосвящением.

Вот, кажется, всё объяснила, и сложное стало простым. Перечитываю снова стихотворение И.А. Бродского и... как будто в первый раз: всё те же сложность и загадочность обступают со всех сторон. Так какой же я читатель? Тот, который видит в стихах только кириллицу да названья? Но ведь чувствую я иронию в химическом слове ультрамарин вместо живого синего неба. Ощущаю крахмальный шелест балетных пачек в строке “ни сдаЧи с луЧШих паЧек балерин”, а в следующей — звон, грохот, скрежет аварии: “ни ЖелеЗНодоРоЖНое кРушеНье”. Слышу, как сбивается, пропадает строгий марш ямба в той же строке:

и и и и — и и и — и —

точно летящий под откос поезд. Беспокоит же меня так, что волосы на голове встают дыбом, этот стих: “...грянет текст полуночного гимна”. И отдыхает моя душа на последней строке: “безадресная искренность взаимна”. И хочется думать, что несмотря на все эти “не” и “ни” и я, и мир имеем отношение к стремленьям сердца поэта. По крайней мере, именно безадресность лирики позволяет и поэту, и читателю честно сказать, что они думают друг о друге, научить уважать друг друга.