Я ИДУ НА УРОК

С.ИБРАГИМОВА,
г. Екатеринбург

Бедный человек или бедный чиновник?

Урок по повести Н.В. Гоголя “Шинель”

Обсуждая на уроках литературы какое-либо произведение, мы часто говорим ученикам о его глубине и сложности, но при конкретном анализе довольствуемся лишь единственной интерпретацией. Так, на наш взгляд, происходит с повестью Н.В. Гоголя “Шинель”.

Многие литературоведы говорят о двойственности, которая характеризует весь строй произведения, о сложности образа главного героя. Так, Ю.Манн пишет: “Какой страшный образ — Акакий Акакиевич! В этом изуродованном, больном существе, оказывается, скрыта могучая внутренняя сила. И как необычна, “низка”, неромантична та цель, к которой она обращена. И как жизненно необходима эта цель — шинель! — в его бедной холодной жизни...”¹ В.Маркович отмечает, что в безропотном существовании героя “можно увидеть предельное унижение, подавленность, как идиотизм можно расценить неспособность кроме переписывания что-либо делать, можно говорить об узости кругозора и о спокойствии подвижника, таинственной жизни вдали от суеты”².

Однако на уроках чаще всего звучат слова о сочувствии к тому жалкому положению, в котором оказался “маленький человек” Акакий Акакиевич, о бесчеловечности унижения подобных ему. Однако, может быть, стоит предложить ученикам и иной взгляд на главного героя? Предложить наравне с традиционным, оставив выбор за ребятами.

Ниже мы приводим примерную схему размышлений на уроке, посвящённом повести Н.В. Гоголя. Основой для данной схемы послужила статья Э.Веденяпиной “Композиционно-речевые особенности повести Н.В. Гоголя “Шинель””. Работа исследователя показалась нам интересной и убедительной, побудила соединить ее с собственными размышлениями и переработать в школьный урок.

Тему занятия можно сформулировать в виде вопроса: “Акакий Акакиевич: бедный человек или бедный чиновник?” Ответ на него дети дадут в конце урока.

Так как желательно, чтобы произведение писателя представало в контексте его творчества, прологом беседы видится краткий обзор учителем “петербургских повестей” Н.В. Гоголя, включающий в себя перечисление произведений, время их создания, определение тем, раскрываемых автором.

Далее, говоря о связи данных повестей (позволившей литературоведам объединить их в один цикл), педагог объявляет общие проблемы, сквозные темы цикла и, в частности, упоминает тему “маленького человека”, уже известную ученикам после изучения “Станционного смотрителя” А.С. Пушкина.

Ребятам можно предложить раскрыть трактовку этой темы А.С. Пушкиным, вспоминая образ Самсона Вырина и его судьбу. Проводя параллель между Самсоном Выриным и Акакием Акакиевичем, сразу стоит обратить внимание на то, что первый — чиновник 14-го класса, тогда как Акакий Акакиевич — 9-го (титулярный советник)³.

Такое “повышение” по рангу вряд ли случайно. Чиновники в России считались “благородным” сословием, а знаком принадлежности к нему была шинель — форменное пальто. В повести все чиновники (в том числе и значительное лицо) носят шинель⁴. Н.В. Гоголь даже подбирает к чину и шинели один и тот же эпитет — “вечный”, то есть “неизменный” (“вечный титулярный советник”, “вечная идея будущей шинели”), словно постулируя неразрывную связь службы и формы, в которую должен облекать себя подчиняющийся человек.

У форменной одежды Акакия Акакиевича “отнимали даже благородное имя шинели и называли её капотом”, тем самым отрицая и его право считаться настоящим чиновником, быть среди “избранных”. Потому мечта о новой шинели и её приобретение изменяют не только поведение Акакия Акакиевича, но и его духовный мир.

Вначале повести перед нами внешне ничем не примечательный человек, что Н.В. Гоголь сразу открыто заявляет (“нельзя сказать чтобы очень замечательный”). В тусклом облике героя отсутствует нечто запоминающееся, особенное, бросающееся в глаза. Отсюда в словесном портрете повторы неопределённого “несколько”, которое обозначает малое количество чего-то, уменьшительный суффикс -еньк-, отрицающая большое приставка не-.

Безликость внешности Башмачкина словно компенсируется трепетным отношением к службе. Акакий Акакиевич живёт только своей работой: “Мало сказать: он служил ревностно, — нет, он служил с любовью”. Занятия писаря он не оставляет и дома, спать ложится, “улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлёт переписывать завтра?” Даже на насмешки чиновников герой реагирует лишь тогда, когда они мешают ему “заниматься своим делом”.

Таким образом, переписывание — это не только приятное занятие для Акакия Акакиевича. Это его духовный мир и, более того, мир внешний, ибо “Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всём свои чистые, ровным почерком выписанные строки”.

Максимальное сближение личной жизни и службы оборачивается равнодушием к себе. А подобная безучастность к собственной персоне всегда чревата наблюдаемым нами жалким видом Акакия Акакиевича, его безответностью и униженностью, которых он до поры до времени не чувствует.

Преображает героя мечта о новой шинели. С появлением её изменяются неприметная внешность и поведение Башмачкина: “С лица и с поступков его исчезло само собою сомнение, нерешительность — словом, все колеблющиеся и неопределённые черты”. Изменяется характер: “...сделался как-то живее, даже твёрже...” Изменяется сама жизнь: “...существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился...”

Когда же мечта превращается в действительность, когда Акакий Акакиевич наконец надевает на свои плечи шинель, тем самым словно приобщаясь к “настоящим” чиновникам, соответствие “благородному” званию становится одним из ведущих критериев его поведения.

Преображение героя произойдёт не сразу, не вдруг. Рождение ещё одного чиновника Н.В. Гоголь показывает ненавязчиво, описывая отношения Башмачкина и портного⁵. Сначала, надеясь, что Петрович “поправит” старую шинель, Акакий Акакиевич разговаривает с ним “умоляющим голосом”, признавая его власть над собой. Но решение о шитье шинели сглаживает первоначальный контраст позиций героев, сближая их, внушая уважение друг к другу. Акакий Акакиевич каждый месяц “хотя один раз наведывался к Петровичу, чтобы поговорить о шинели”. Они вместе “заходили в лавки применяться к ценам”. Готовая шинель нарушит недолгое равновесие отношений, сделает их более официальными: заказчик-чиновник–портной. Н.В. Гоголь подробно рассказывает о примерке форменного пальто, во время которой Петрович с “профессиональным” шиком хорошего портного набрасывает “весьма ловко” шинель на плечи Башмачкина, осаживает её, “драпирует”, помогает надеть в рукава, а Акакий Акакиевич принимает работу. На улице Башмачкин уже не заметит портного, несмотря на то, что тот забежит посмотреть на своё изделие “прямо в лицо”: мундир требует относиться к “простым” несколько свысока.

В Акакии Акакиевиче просыпается горделивое достоинство солидного чиновника, одетого так, как подобает, и чувствующего себя в своей одежде очень комфортно. Потому, придя в департамент, герой поручает шинель, против обыкновения, “в особый надзор швейцару”, требуя должного почтения к себе и своей одежде.

Шинель изменяет не только самооценку Акакия Акакиевича, но и привычный ход его жизни. Так, дома после службы он ничего не пишет, позволяет себе немножко “посибаритствовать” (слово из лексикона “благородных” людей). Он выходит на улицу вечером (чего не было “уже несколько лет”). А там Акакий Акакиевич открывает для себя новый мир, глядя на красивых дам, бобровые воротники мужчин, на лихачей в малиновых шапках, с лакированными санками, на витрину магазина с картиной, где была изображена женщина, обнажившая “очень недурную” ногу. Герой не просто смотрит вокруг, он видит мелочи, детали, сродни молодому чиновнику, который “заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка”. Придя в гости к помощнику столоначальника, Акакий Акакиевич выпивает два бокала шампанского, а возвращаясь домой, вдруг бежит “неизвестно почему, за какою-то дамою”, сам дивясь потом “неизвестно откуда взявшейся рыси”.

Этот вечер Акакий Акакиевич проводит подобно тем чиновникам, чьи вечерние развлечения Н.В. Гоголь описывает в начале повести, противопоставляя их времяпрепровождению “тогдашнего” Башмачкина. Теперь же герой близок к общепринятой норме, почти такой, как все.

Потеря шинели словно убыстряет духовный процесс присоединения к цеху чиновников. Сразу после ограбления Акакий Акакиевич, который “отличался всегда тихостью голоса”, подбежал к будочнику и стал “кричать, что он спит и ни за чем не смотрит, не видит, как грабят человека”. На следующий день он, впервые поставив личную надобность выше службы, не пошёл в департамент, а отправился к частному. Там, не выдержав разговора с писарями, Акакий Акакиевич “захотел показать характер”: “сказал наотрез, что ему нужно лично видеть самого частного”, обманул, что “пришёл... за казённым делом”, и пригрозил жалобой.

Описанные изменения в поведении Башмачкина обнаруживают в нём черты типичного чиновника. Они были свойственны герою и раньше⁶. Вспомним его удовольствие от копирования бумаг, особенно замечательных “по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу”. Последний факт помогает нам сделать вывод о том, что сознание Акакия Акакиевича, в шинели он или без неё, состоит из официальных клише, благодаря которым герой вольно или невольно ведёт себя так, как обычно полагается чиновнику.

Недаром Н.В. Гоголь, начиная повесть об Акакии Акакиевиче, указывает на его принадлежность к сословию служащих: “один чиновник” (один из многих). Примечательно и то, что, рассказывая о чиновниках “одного департамента” (одного из многих), автор не выписывает индивидуальных черт. Характеристики ограничиваются либо должностью (“начальники”, “помощник столоначальника”), либо возрастом (“молодые чиновники”). Подобная “массовость” в изображении зачастую не исчезает даже при необходимости остановки на одном персонаже. В таком случае писатель даёт ему определения “какой-нибудь”, “какой-то”, которые не только не исключают из группы, но, наоборот, включают в некое множество. В целом же коллег Акакия Акакиевича Н.В. Гоголь называет двумя словами: “чиновники” и “все”, что создаёт впечатление общей “шинельной” толпы, одинаковой в своих мыслях и привычках.

Помогает создать образ слитного неопределённого множества и синтаксис. Там, где речь заходит о служащих департамента, Н.В. Гоголь употребляет неопределённо-личные предложения: “когда толкали его под руку”, “его не пустили”, “заставили выпить”, “таким образом узнали в департаменте о смерти Акакия Акакиевича”. Неопределённо-обобщённые “они”, предполагаемые как субъекты действия в таких конструкциях, создают впечатление единой безликой массы⁷. “Мировоззрение” последней, её привычки проникают в каждого, кто её составляет. Это хорошо видно на примере Акакия Акакиевича.

Но, несмотря на проявление свойственных обычному чиновнику черт поведения, изменения в жизни Акакия Акакиевича привели ещё к одному почти невероятному факту. В беседе со значительным лицом он смог высказать своё суждение: “...секретари того... ненадёжный народ...” Пусть эта позиция есть, может быть, убеждение всех чиновников, но ведь раньше мы не знали ни одного мнения Акакия Акакиевича, касающегося официальной общественной сферы, так как герой “имел обыкновение совсем не оканчивать фразы”.

Вполне вероятно, что подобная привычка была не случайна⁸. Ведь высказанная точка зрения и последовавшее за ней оскорбление, которое теперь Акакий Акакиевич почувствовал и осознал, привели к болезни. В горячечном бреду он не желает мириться с унижением, “сквернохульничает”, “произнося самые страшные слова”, которые “следовали непосредственно за словом “ваше превосходительство””.

Именно в этот момент — увы, только перед смертью — Акакий Акакиевич освобождает от чиновничьего мундира свою душу. В герое пробуждается поруганное человеческое достоинство, становится видно страдающее человеческое лицо.

На этом этапе урока можно предложить ученикам прокомментировать слова Э.Веденяпиной: “Чтобы пробудилось его сознание, Акакия Акакиевича надо было унизить дважды: как чиновника и как человека”⁹. Кража шинели — первое унижение, крик генерала — второе. Нам кажется, что после ограбления, вновь надев старый капот, Акакий Акакиевич всё ещё чувствует себя оскорблённым чиновником, на мундир которого некто решил посягнуть. К генералу Акакий Акакиевич идёт по доброму совету одного чиновника, то есть в некотором роде как к своему собрату-чиновнику, минуя формальные правила. Однако, надеясь на помощь генерала, он получает вместо неё окрик и требование понять, кто с ним говорит, то есть проникнуться той большой пропастью, что лежит между Акакием Акакиевичем и значительным лицом. Тогда-то Акакий Акакиевич из “чиновника” превращается в человека, которому не просто отказали в просьбе, но и унизили.

Тем не менее, Акакий Акакиевич, обращаясь к генералу как к себе подобному чиновнику, не так уж и не прав. Значительное лицо — двойник Башмачкина¹⁰. Обоим чин мешает проявить то человеческое, что в них есть¹¹.

Сходство героев можно наблюдать на разных уровнях. Их портретные характеристики примечательны повтором приставки не-. Речь генерала, представляющая собой “какие-то односложные звуки” в обществе, где люди были ниже чином, близка манере Акакия Акакиевича, который “изъяснялся большею частью предлогами, наречиями... частицами”. В гостях у младших чиновников значительное лицо, подобно Акакию Акакиевичу на вечере у помощника столоначальника, скучает и не знает, “как ему быть”. Генерал и Башмачкин побывают в схожих ситуациях перед потерей шинели: оба выпьют шампанского и вдруг проявят интерес к дамам. Одинаков и результат тех душевных изменений, что производит в них кража шинели. В генерале, как и в Акакии Акакиевиче, побеждает человеческое, а не чиновничье достоинство: “Он даже реже стал говорить подчинённым: “Как вы смеете...”; если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чём дело”.

В свете вышесказанного центральной кажется нам проблема осознания человеком приоритета личного, индивидуального перед официальным, должностным, казённым, иначе — проблема пробуждения истинно человеческого в застёгнутом на все пуговицы мундира чиновнике, мельчайшей государственной статистической единице, которая всё же есть человек. Эту проблему Н.В. Гоголь ставит уже в начале повести, описывая щемящую жалость к Акакию Акакиевичу одного молодого чиновника, увидевшего в герое не предмет для насмешек, но человека. Этому посвящены и дальнейшие наблюдения чиновника о том, “как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утончённой, образованной светскости”. Культура и такт предполагаются только в обращении с равными и теми, кто выше тебя по чину, но только не в отношении с низшими.

Теперь ученики уже могут ответить на вопрос темы урока. Стоит отметить, что слово “бедный” имеет два значения: “малоимущий, малообеспеченный” и “несчастный, вызывающий сочувствие, сострадание” человек.

Если выбирать первое значение, то Акакий Акакиевич — бедный чиновник, ибо неимущим человеком его всё-таки назвать нельзя. Если же использовать второе значение (в повести именно ему Н.В. Гоголь отдаёт предпочтение), Акакий Акакиевич — бедный человек, ибо настоящая беда его заключается не в потере шинели (настоящего горя для чиновника), не в плохом отношении к нему окружающих (это не всегда верно) и не в малом жаловании (вспомним, что он “с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим жребием”), а в позднем осознании своего человеческого достоинства, без которого невозможно становление личности, без которого мы видим не людей, а безликую толпу. Проблема гуманизма (традиционная точка в анализе произведения), конечно, присутствует, но всё же она не самая главная, ибо гуманное, человечное отношение к другим появится только тогда, когда в самом себе ты сможешь обнаружить человека.

Примечания

1 Манн Ю. Поэтика Гоголя. М.: Художественная литература, 1988. С. 399.

2 Маркович В. Петербургские повести Гоголя. Л.: Художественная литература, 1989. С. 98.

3 Общий вывод о том, как Н.В. Гоголь изображает “маленького человека”, можно сделать на финальном уроке по творчеству писателя.

4 См. об этом: Веденяпина Э. Композиционно-речевые особенности повести Н.В. Гоголя “Шинель” // Язык Н.В. Гоголя. М.: Высшая школа. 1991. С. 47.

5 См.: Там же. С. 49.

6 О чертах чиновника в личности Башмачкина дополнительно см.: Там же. С. 48.

7 Подробнее о синтаксисе Н.В. Гоголя см.: Ерёмина Л.И. О языке художественной прозы Н.В. Гоголя. М.: Наука, 1987. С. 44–45.

8 О значении и роли слова в жизни Башмачкина см.: Веденяпина Э. Композиционно-речевые особенности повести Н.В. Гоголя “Шинель” // Язык Н.В. Гоголя. М.: Высшая школа. 1991. С. 55–57.

9 Taм жe. C. 49.

10 Дополнительно о двойничестве см.: Там же. С. 58–59.

11 Об этом см.: Гуковский Г. Реализм Гоголя. М.: Высшая школа, 1959. С. 349. Критик говорит это применительно к значительному лицу. На наш взгляд, то же относится и к Башмачкину.