Вослед читательскому письму

У каждого учителя складывается своё представление о том, что и зачем он делает. Оно может уточняться с годами или меняться коренным образом под влиянием общественных перемен, собственной практики, опыта коллег, общих размышлений. Я проработала учителем-словесником тридцать лет и начинала с самонадеянных мечтаний о том, что привью своим ученикам любовь к литературе и буду формировать из них гармонически развитые личности. Многие из моих бывших учеников — и сорока с лишним лет, и тридцатилетние, и более молодые — мне очень нравятся, хотя до гармоничности всем нам далеко; но наша взаимная симпатия чаще всего поддерживается воспоминаниями о совместном прошлом, в котором для большинства поездки, походы, спектакли гораздо ценнее уроков литературы. И, наверное, это естественно, хотя признаваться в этом даже себе бывает неловко. Но значительно больше меня смущают иногда произносимые благодарности — за то, что научила любить поэзию или какого-нибудь конкретного поэта. Я знаю, что это неправда. Мы по-разному понимаем одни и те же слова.

Есть стихи грустные и весёлые, патетические и камерные, человеку может нравиться читать их “под настроение”, как нравится сладкое или солёное, ветер или затишье, — но к литературе это само по себе, по-моему, не имеет ещё никакого отношения. Будем честны сами с собой: гораздо лучше (цитирую Елену Павловну Солодникову, чьё сердитое письмо по поводу анализа лирики газета опубликовала в № 40) “помогают мечтать о любви, становясь чище, мужественнее и красивее”, вовсе не произведения великой русской литературы, а третьесортные женские романы (если, правда, они не перегружены эротикой) или посредственные стихи советских поэтов-моралистов 50–60-х годов (“Береги, девчонка, поцелуи, да смотри — не перебереги…”).

Елена Павловна пишет, что педагоги старшего поколения воспитывали на революционной романтике Горького и стихах Маяковского людей, ценящих свою культуру и любящих свою Родину, а произведения Платонова или Пастернака слишком трудны для учителей, которых “ещё… надо приучать самих… к познанию этого сложного, порой путаного мира”. Безусловно, произведения этих авторов трудны; но, во-первых, вряд ли возможно ценить свою культуру и при этом отмахиваться от всего, что есть в ней сложного; а во-вторых, творчество Горького и Маяковского — тоже достаточно сложный, путаный мир, если, конечно, интересоваться не только лозунгами и изучать не гуманизм и патриотизм, а произведения писателей — тексты.

Много лет назад очень сильное впечатление на меня произвели слова С.С. Аверинцева о том, что филология — наука понимания, уроки литературы не должны превращаться ни в начётничество, ни в сеансы массового гипноза (за точность слов не ручаюсь, но смысл именно такой). По мнению Елены Павловны, поэзию надо прежде всего “слышать, чувствовать, наслаждаться или возмущаться, восторгаться, принимать или отрицать”. По-моему (и не только по-моему), прежде всего её надо понимать. Это очень трудно. Но если мы сами ухватили только общее настроение, а уже стремимся “достучаться до чувств молодого человека”, очень вероятно: его чувства не будут иметь отношения к стихотворению либо, что не менее вероятно в наше рациональное время, этот молодой человек скажет: “Ничего такого в стихах нет”. А что в стихах есть, можно узнать, только обдумывая (и слыша, конечно) и звуковые переклички, и ритм, и сдвиги в значениях привычных слов, и многое ещё. Этому — пониманию — нельзя научиться раз и навсегда, но можно учиться. И учить. А все мы отлично понимаем, что если учим, то должны и контролировать. Вот такими творческими контрольными работами являются сочинения о стихах. И для меня большой подарок, что среди выпускных тем есть анализ лирического произведения. Теперь я могу заниматься делом, которое считаю очень важным, и в ходе подготовки к экзамену.