ШКОЛА В ШКОЛЕ

Римма ХРАМЦОВА,
гимназия № 1514, Москва

"...от всего человека вам остаётся часть речи..."

Трудные стихи на уроке

Начну издалека, напомнив любимый всеми фильм Г.Данелия «Джентльмены удачи». Каждый раз при просмотре этой чудесной комедии восхищаюсь очень "педагогическим" эпизодом, когда главному герою — заведующему детским садом удалось накормить завтраком своих подопечных так, что они даже не заметили, как преодолели своё нежелание это делать.

Замечали ли вы, уважаемые коллеги, как не любят наши ученики само слово "сочинение"? Оно несёт в себе груз негативной памяти многих школьных поколений (о причинах этого явления среди коллег-словесников распространяться нет смысла). Сколько раз в моей учительской практике бывали случаи, когда серия уроков — ярких благодаря заинтересованной, активной работе ребят — завершалась каким-нибудь тоскливым междометием в ответ на предложенное итоговое задание написать сочинение. Говоря об этом откровенно, знаю, что не одна оказывалась в подобных ситуациях. Но стоило изменить задание, сформулировать учебную задачу по-другому, как ученики с удовольствием принимались за тот же самый "вид письменной школьной работы — изложение своих мыслей, знаний на заданную тему".

Почему многие из моих коллег так негативно относятся к появлению в списке итоговых сочинений темы, связанной с анализом лирического стихотворения? Мне кажется, во-первых, потому, что этому надо учить. И не два-три месяца до 1 июня, и даже не девять месяцев последнего учебного года. Этому надо просто учить. А значит — надо уметь. Но нет единого метода, овладев которым можно проанализировать любое стихотворение любого автора. И значит — делать это очень сложно. Я могу понять коллег, которые в условиях дефицита учебного и своего личного учительского времени не могут уделять урокам по лирике столько внимания, сколько хотелось бы. Но не могу согласиться с теми из учителей, кто считает, что "всесторонне рассматривать" лирическое стихотворение не нужно: якобы это убивает поэзию.

Вы, безусловно, заметили, что я сейчас попыталась использовать упомянутый мною приём, избежав употребления слова "анализировать" (как будто бы надела белый халат заведующего детским садом). Потому что именно само слово "анализ" (как многих наших учеников слово "сочинение") так раздражает тех, кто выступает против него. Заглянем в словарь С.И. Ожегова: "Анализ. 1. Метод исследования путём рассмотрения отдельных сторон, свойств, составных частей чего-нибудь. 2. Всесторонний разбор, рассмотрение". Как кажется, в этом толковании нет ничего, что могло бы оттолкнуть, вызвать неприятие. Разве не обогащает ученика, а мешает ему "исследование… отдельных составных частей" стихотворения, его "всестороннее рассмотрение"? Или дело в том, что само слово кажется сухим, научным, неприложимым к такому трепетно-тонкому материалу, как поэтическая ткань?

Между тем именно о конструктивных элементах текста говорится во многих работах самих поэтов и переводчиков. Слова Е.Эткинда о содержательности формы в стихотворении мне уже приходилось цитировать: "В поэзии всё без исключения оказывается содержанием — каждый даже самый ничтожный элемент формы строит смысл, выражает его: размер, расположение и характер рифм, соотношение фразы и строки, соотношение гласных и согласных звуков, длина слов и предложений и многое другое". Это о конечном результате творчества — написанном стихотворении. А вот фрагмент из Нобелевской лекции И.Бродского: "Существует, как мы знаем, три метода познания: аналитический, интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки, — посредством откровения. Отличие поэзии от прочих форм литературы в том, что она пользуется сразу всеми тремя (тяготея преимущественно ко второму и третьему), ибо все три даны в языке; и порой с помощью одного слова, одной рифмы пишущему стихотворение удаётся оказаться там, где до него никто не бывал.<…> Стихосложение — колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения". И чтобы попытаться приблизиться к поэту, нужно найти это "одно слово" и эту "одну рифму", пользуясь аналитическим методом познания. Почему, по мнению некоторых учителей, такой "метод исследования" мешает восприятию именно поэзии (и при этом подходит для прозы)?

Мешает не сам метод, а тот, кто этим занимается, если он делает это авторитарно, грубо, не чувствуя настроения и настроя учеников, не осознавая, с каким хрупким предметом он имеет дело. Мешает убеждение, что учитель обязан идти на урок, заранее зная не только вопросы, которые он задаст, но и ответы на них. Убеждение, что только учитель знает, что именно надо чувствовать, чем наслаждаться или возмущаться, что надо принимать или отрицать. В письме Елены Павловны Солодниковой по поводу анализа лирического стихотворения, на которое хочется ответить («Литература», 2001, № 40), есть очень важное для меня место (цитирую его без купюр): "Включены произведения Замятина, Платонова, Солженицына. Да, это неплохо. Но ведь это несопоставимо! То же и в поэзии — стихи Мандельштама, Бродского, Пастернака. К этому ещё надо приучать самих учителей, к познанию этого сложного, порой путаного мира. А учиться учителям некогда…" Автор говорит о том, что художественный мир перечисленных прозаиков, поэтов сложен. Но ведь не хочет же Елена Павловна сказать, что прост художественный мир Горького, Маяковского, которых она им противопоставила! Почему же "несопоставимо"? Не потому ли, что нет изданной авторитетным издательством методички, в которой разъяснены все "трудные" вопросы?

Как анализировать стихи, о которых мало что написано, как анализировать стихи "трудных" поэтов и быть уверенным, что ты понял их верно? Такие вопросы встают перед многими учителями. Часто бывает так, что несёшь на урок стихотворение, которое сам не понимаешь, надеясь на сотрудничество, сотворчество ребят. На таких уроках делается много наблюдений, кажущиеся иногда незначительными детали могут оказаться ключом к пониманию сложного текста. Высказывается множество предположений, гипотез, ставится огромное количество вопросов, адресуемых автору, учителю, самому себе. Вот как об этом, например, говорила шестиклассница (ныне ученица восьмого математического класса): "Когда я первый раз прочитала стихотворение И.Бродского «Зимним вечером на сеновале», я была удивлена. Я не могла разобраться в своих впечатлениях. Оно казалось и весёлым, и грустным. И вообще — каким-то сонным и туманным. Но при этом лёгким, как будто шёлковым, тёплым, спокойным. Но в нём явно таились какие-то загадки, «секретные комнаты в лабиринте». Но в «лабиринте» есть и много «комнат-ловушек», в которые попадаться нельзя. Если найдёшь «нужную комнату», надо нанести её на карту, иначе потом не найдёшь. Долго мы (класс) не блуждали — уже привыкли отличать «ловушки» от «нужных комнат». Скоро «карта» была сплошь забита этими «комнатами»". Обилие компьютерно-игровых терминов в словах школьницы не скрывает проблему, стоящую перед учеником — человеком учащимся: необходимо разобраться в своих впечатлениях.

Какова же роль учителя на таком уроке? Не быть истиной в последней инстанции, давать высказаться всякому желающему сказать и главное — вместе с ребятами составлять карту и наносить на неё маршрут: помогать в формулировках, когда трудно выразить мысль, отсекать те ходы в поисках ответа, которые не ведут никуда. Находки такого урока не нужно заставлять оформлять в виде сочинения: возникает потребность это сделать, потому что не записать, не зафиксировать их для ученика означает обеднить себя ровно настолько, насколько обогатили мы друг друга в ходе совместной работы. И специально заставлять учить наизусть стихотворение, как правило, уже никого не приходится.

* * *

Существует почему-то мнение, что есть поэты, к творчеству которых не нужно обращаться на уроках раньше определённого времени. Например, к стихам Осипа Мандельштама. Между тем — в этом меня убеждает мой опыт преподавания по программе МИРОСа — ряд его стихотворений можно включать в список для изучения практически в любом классе. Читать их трудно, но необыкновенно увлекательно — об этом говорят и многие школьники.

В восьмом классе мы читаем его стихотворение «Есть иволги в лесах, и гласных долгота…»:

Есть иволги в лесах, и гласных долгота —
В тонических стихах единственная мера.
Но только раз в году бывает разлита
В природе длительность, как в метрике Гомера.

Как бы цезурою зияет этот день:
Уже с утра покой и трудные длинноты;
Волы на пастбище, и золотая лень
Из тростника извлечь богатство целой ноты.
(1914)

Мандельштам знаком восьмиклассникам только по стихотворению «Звук осторожный и глухой…», прочитанному годом ранее, они не знают об этапах творческого пути поэта, не знают подробностей его биографии, особенностей поэтики. Мы читаем стихотворение в классе, и, заворожённые музыкой слов, интонацией, ребята сразу после прочтения затрудняются сказать, о чём оно. Все его смыслы словно "смотаны в клубок". Попробуем "размотать" его, потянув за какой-нибудь "кончик". В программе МИРОСа предлагается прочитать это стихотворение после разговора о поэме Гомера «Илиада». Вот за это словосочетание и "потянем" — "в метрике Гомера". Какие слова и словосочетания "потянутся" следом? Ребята называют: гласных долгота, в тонических стихах, мера, цезура, длинноты, богатство целой ноты. Если мы задумаемся, какая тема объединяет все эти слова и словосочетания, то отметим, что это тема поэзии, музыки, шире — искусства. Обратив внимание на слова этой группы, ребята замечают, что ей противопоставлена другая, где оказываются слова иволги, в лесах, в природе, день, с утра, волы на пастбище, из тростника. Это слова, относящиеся к теме «Природа». А между этими двумя противопоставленными и в то же время взаимодополняющими группами существительных оказываются всего два неназванных существительных же: покой и лень. Но, отмечают ученики, не просто лень, а золотая. И вообще, прилагательных всего четыре (слово тонических входит в состав цельного словосочетания): единственная, трудные, золотая, целой. Их объединяет значение исключительности, редкости (местоимение этот указательное, оно выделяет предмет, делает его более значительным). Если есть такая возможность, то эту работу удобно вести, когда ребята отмечают (выделяют, подчёркивают…) важные детали каждый на своем экземпляре стихотворения. Выделив указанные слова (части речи ученики определят позже), обращаем внимание на те, что остались в строчках: есть, только раз в году бывает разлита, зияет, извлечь. Сразу бросается в глаза, что, кроме только раз в году, это глаголы и глагольные формы. Задумавшись над вопросом, что объединяет эти слова, ребята приходят к выводу, что они либо своей формой (есть, извлечь, разлита — страдательное, не действительное причастие), либо значением (бывает, зияет) выражают отсутствие движения, действия, пустоту.

Спросим теперь у ребят, что изображает Мандельштам в своём стихотворении, и получим вот такие ответы.

"В стихотворении Мандельштама «Есть иволги в лесах, и гласных долгота...» выражается сожаление поэта по поводу ушедшего «золотого века», когда человек мог постичь гармонию искусства и природы, как это мог сделать Гомер. То, что он постиг эту гармонию, показывает точное описание мира в «Илиаде».

В стихотворении запечатлен именно миг гармонии, миг, который вмещает в себя долготу времени, «длинноты». Для Мандельштама мир ненадолго останавливается: «Как бы цезурою зияет этот день...» Он останавливается, чтобы поэт успел описать его таким гармоничным. Мандельштам показывает исключительность мига, который бывает «только раз в году». Он достигает этого с помощью употребления прилагательных со значением исключительности — «единственная», «трудные», «золотая».

Поэт пытается показать, что из одного мига можно извлечь богатство времени, богатство всего существующего и несуществующего: «Из тростника извлечь богатство целой ноты»".

Саша ЗУБАКИН

"В своём стихотворении Мандельштам как бы соотносит природу и искусство. Поэт говорит о том, что «разлита в природе длительность, как в метрике Гомера», то есть о вечности и о том, что эту вечность можно оставить запечатлённой в каком-нибудь художественном произведении. Как пример Мандельштам приводит поэмы Гомера. Автор описывает состояние природы в один конкретный миг, когда человек может постичь гармонию: «Уже с утра покой и трудные длинноты», этим человеком может быть поэт. Тот же мотив мы встречаем в стихотворении А.С. Пушкина «Пророк»: «И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет…» — это дано только поэту. В стихотворении Мандельштама есть противоречие: казалось бы, он изображает всего лишь одно мгновение, но в этом миге отразилась вечность. Автор хочет показать исключительность этого мига гармонии с помощью прилагательных. Употреблением большого количества гласных звуков создаётся ощущение неторопливости, постоянства, статичности. Поэт сожалеет об ушедшем «золотом веке»".

Алёна ВОСКРЕСЕНСКАЯ

* * *

Ещё одно поэтическое имя. Многие учителя считают, что Иосиф Бродский — поэт не школьный, что его поэтический язык очень труден (или даже вообще недоступен) для детского восприятия. Но даже не во всём понятные стихи Бродского оказывают сильное эмоциональное воздействие на читателя — почему же мы должны из этого круга исключать наших школьников?

Мне очень хотелось предложить своим восьмиклассникам стихотворение Бродского «Посвящение», в котором автор обращается непосредственно к нам, читателям. Этим стихотворением можно завершать (или продолжать) разговор о теме назначения поэта и поэзии в русской литературе.

Ни ты, читатель, ни ультрамарин
за шторой, ни коричневая мебель,
ни сдача с лучшей пачки балерин,
ни лампы хищно вывернутый стебель
– как уголь, данный шахтой на-гора,
и железнодорожное крушенье —
к тому, что у меня из-под пера
стремится, не имеет отношенья.
Ты для меня не существуешь; я
в глазах твоих — кириллица, названья...
Но сходство двух систем небытия
сильнее, чем двух форм существованья.
Листай меня поэтому — пока
не грянет текст полуночного гимна.
Ты — все или никто, и языка
безадресная искренность взаимна.

Разговор об этом стихотворении начинается с вопросов, которыми ученики пытаются уяснить для себя даже отдельные детали. Некоторые реалии советского времени требуют учительского комментария: "текст полуночного гимна", "сдача с лучшей пачки балерин" (возможно, речь идёт о сигаретах «Прима»), "уголь, данный шахтой на-гора". Но даже прояснённое значение этих непонятных современным школьникам выражений не делает стихотворение намного понятней. "Ты — все или никто" или "ты — всё или никто"? "Система небытия" — противоположность "форме существованья"? Казалось бы, зачем разгадывать этот сложный кроссворд? Но чем-то стихотворение притягивает. Непонятностью? Прямым обращением к тебе, читателю? Тем, что в нём отчётливо слышна просьба — лично к тебе? Обратим внимание ребят на то, что стихотворение датировано 1987 годом — тем же самым, когда была написана и прочитана Нобелевская лекция. Рассказав ученикам о судьбе русского поэта, умершего в изгнании, пятого из русских писателей — лауреатов Нобелевской премии, прочитайте им отрывки из этой лекции: о творчестве, о роли искусства слова в жизни человека, о взаимоотношениях писателя и читателя, о языке, о том, что "поэт… есть средство существования языка". И всё-таки в тексте стихотворения остаётся много непонятного. Может быть, не нужно бояться задавать вопросы, на которые нельзя сразу найти ответы? Пусть эти вопросы прозвучат, будут записаны, а ребята пусть попробуют побеседовать с автором, на них отвечая. Предложите им задание, сформулированное таким образом, чтобы они смогли быть откровенны в своих высказываниях. Мы, отвечая на последнюю строчку стихотворения, свою работу назвали «Адресуя искренность… (читатель — поэту)». Вот одна из таких работ:

"Читая стихотворение Бродского, я пережил встречу с самим поэтом. Как только я открываю книгу и вижу текст, мы встречаемся. Поэт напрямую обращается ко мне в первой же строке: «Ни ты, читатель». Он искренен, и я это чувствую, он рассказывает о том, что для него важно. Говорит о том, что, может быть, мы с ним два похожих человека, вечером сидим за письменным столом, на столе — пачка «Примы», раскрытая газета, «лампы хищно вывернутый стебель», предметы быта окружают нас со всех сторон. Ему, поэту, не важно всё это, не важен и я («ты для меня не существуешь»), но и для меня его как бы нет («я в глазах твоих — кириллица, названья»). «Кириллица» — знаки, буквы, в них есть смысл. Сам поэт не встретился мне открыто в тексте, но, читая строчку «Листай меня поэтому — пока…», я слышу совет, возможно, просьбу — ЛИСТАЙ: в словах поэта — истина, неисчерпаемый её запас. Поэт — книга, открытая для всех, которую читаешь с упоением, желая познать истину, но «…грянет текст полуночного гимна», поэт уйдёт. Поэтому надо дорожить каждой — даже минутной — встречей с ним на страницах его книг. Мы искренни друг с другом, нас объединяет язык.

Я чувствую «замкнутый круг» стихотворения. Прочитывая последнюю строчку, возвращаешься к началу. И вот уже снова сидишь за столом, вечер, «ультрамарин за шторой», «коричневая мебель» окружает, пачка дешёвых сигарет. И снова и снова возвращаешься к строкам стихотворения, в этом мире — я и поэт, «все или никто», «две формы существованья», «две системы небытия»".

Митя ГРИГОРЬЕВ.

Первое впечатление, как правило неотрефлексированное, часто сумбурно и выражается. Не пожалев времени на эту "черновую" проверку, сделаем выборку ценных наблюдений, афористично выраженных мыслей, ярких находок. Выписанные на отдельный лист бумаги, их можно предложить ученикам на следующем уроке для дальнейшей работы. В нашем случае эта выборка выглядела так:

• В стихотворении И.А. Бродского «Посвящение» раскрыта тема взаимоотношений поэта и читателя, а также тема назначения поэта и поэзии. Бродский продолжает традицию многих поэтов, рассуждая на эти темы, например: Пушкина, Лермонтова, Ахматовой…
• …поэту совершенно не важно, для кого он пишет, он никогда не узнает, кто же читал его произведения, но своеобразная встреча происходит с первого же мгновения, когда читатель только открывает книгу.
• Поэт пишет о том, что очень важно для него самого, о своих переживаниях, о своем личном опыте, он предельно искренен с тем, кому он это пишет. Но "искренность взаимна" — поэт хочет, чтобы читатель смог полностью осознать всё, о чем он говорит, что-то взял для себя…
• Слово поэтому не случайно использовано Бродским в строке "Листай меня поэтому — пока…". В составе слова мы читаем поэт — это как бы напоминание читателю о поэте.
• Когда мы ожидаем логического окончания строки, автор обрывает эту законченность, перенося последнее слово на следующую строку. Это придает звучанию отрывистость и некоторую резкость.
• Для меня она (книга) живёт, движется: когда я её читаю — быстрей и полней, когда лежит на столе или стоит на полке — медленнее…
• Через книгу автор существует для читателя, а читатель для автора…
• Этим и достигается взаимная искренность поэта и читателя, ведь когда читаешь и забываешь о том, кто написал стихотворение, оно легче воспринимается.
• А для поэта так и остаются две разные системы бытия — одна его, поэта, а вторая — реальный мир.
• Взаимность поэта и читателя безадресна. Поэт излучает свой талант, но от получателя излучения нет. Поняв это стихотворение, начинаешь о многом задумываться.
• Он пишет свои стихи в никуда.
• Некоторые слова прямо-таки бросаются на тебя.
• Безадресной искренностью Бродский называет те строки, которые пишет.
• Я впервые читала стихотворение этого автора, и поэтому он был мне никто, я его не знала, "Я в глазах твоих — кириллица, названья…".
• Ни в одной из своих строчек поэт не говорит о том, что, если ты читаешь книгу, ты должен вникать в неё — это тебе решать. Бродский пишет: "Листай меня поэтому…", он не говорит "читай".
• Грянет. Грянет музыка. Но в строке — "грянет текст". Текст без музыки. Текст-скороговорка, без смысла, без ноты.
• Есть две формы существования — обычный человек и поэт. Две взаимонужные формы.
• Поэта не будет, если не будет читателей. Читателей не будет, если не будет поэта, но всего этого не будет, если не будет речи, кириллицы, слов.
• Читателю важен тот миг, который запечатлён поэтом. Поэт пишет о миге, который как бы отделён от бытовой, повседневной жизни.
• Само название «Посвящение» говорит о том, что поэт посвящает что-то ценное ему, читателю. Как вступление перед книгой, обращённое к читателю.
• Автор прямо не называет себя в стихотворении, но если внимательнее приглядеться к строчке "листай меня поэтому", мы видим слово "листай", это говорится о книге, "меня" — об авторе. Значит, автор выступает от лица книги.
• Связь поэта с читателем длится, только пока он читает книгу, — лишь один миг. Но несмотря на её небольшую длительность, она очень важна.
• Когда читатель листает книгу, он раскрывает через буквы и слова душу и все внутренние переживания поэта. Для него книга — это и есть поэт, а каждая страница или строчка — часть его (поэта) души.
• В первых шести строчках стихотворения «Посвящение» читатель использует бытовые слова — "лампа", "штора" и другие, характеризующие его образ жизни или ту жизнь, которую себе представляет поэт. После такого перечисления у меня складывается ощущение, что писатель представляет себе мир постоянным, не меняющимся изо дня в день.
• Есть жизнь, в которой люди существуют, и небытие, которое может появиться у человека, читающего книгу за пачкой «Примы» до полуночи. Для Бродского обыденная жизнь — ничто, а человек, который живёт этой жизнью, — никто.
• Поэт говорит в этом стихотворении о взаимоотношениях между читателем и поэтом. Каждый человек рождается, имея свое "я". И это "я" маленькое. Потом, взрослея, человек может изменить себя, усовершенствовать и стать "Я" большим. А поэт — он уже большое "Я". Большим его делает миссия. Читая стихи поэта, читатель, вдумываясь в суть написанного, преодолевает буквенный барьер. Даже если читатель пока "я", встречаясь за барьером с "Я" поэта, читательское "я" вырастает и становится большим.
• Стихотворение начинается с отрицания: "Ни ты, читатель, ни ультрамарин за шторой, ни коричневая мебель, ни сдача… ни лампы хищно вывернутый стебель… ни железнодорожное крушенье…" И в то же время это отрицание объединяет всё перечисленное.
• Бродский пишет с какой-то даже небрежностью: "Листай меня…" И в то же время он умоляет, просит читать его, потому что времени осталось слишком мало — скоро полночь, тишина нарушится "грянувшим" текстом гимна. А услышать себя, понять другого можно лишь в тишине, в одиночестве…
• В стихотворении всё зеркально, всё двоится и всё имеет двойной смысл.

Эти наблюдения станут основой для создания письменных работ. Отрадно, что одни и те же мысли ребята формулируют по-своему, собственная логика рассуждения, включение цитат делают работы индивидуальными. Сочинений-близнецов нет — есть радость произнесения своего слова.

На эту работу учитель, безусловно, должен не пожалеть ни учебного, ни своего личного времени, только тогда она принесёт плоды. Ученику важно чувствовать поддержку: работа по отбору наблюдений должна быть совместной, помощь учителя в редактировании и исправлении речевых ошибок, безусловно, очень корректной. Одновременно мы будем учиться и сами — у собственных учеников. Чувствуя свою неодинокость, они начинают свободно говорить о поэте, вступая с ним в прямой диалог, и о самих себе — читателях, чью ответственность перед Словом, Языком, Книгой они начинают осознавать.

"…Первое семя поэзии, пробравшись в мир подземный, проросло в клён. Клён породил семена-«вертолётики», которые восходящими потоками воздуха поднимаются в мир небесный, выше любого человека… Поэт не говорит прямо о том, что читатель должен отозваться как-то о его произведении, но всё же, несмотря не небрежно брошенное листай, поэт умоляет прочитать его книгу, не только читать, но прочитать, не листать, а пролистать. Так писатель существует для читателя, а читатель для писателя — через книгу. Поэт просит листать его книгу, пока не располосует тишину другой текст, потому что в повреждённой тишине уже ничего не понять. Текст с размаху рубанёт тишину, лишив возможности слышать музыку другого Текста…

…Многие из читателей, я думаю, с этим не согласятся. А я знаю по своему опыту, что книга — мир, большая часть обеих «форм существованья», и если в ней и запечатлены буквы, то задача усердного читателя заключается не в том, чтобы удивляться тупо этим символам, но в том, чтобы понять их. Мне ясно, почему «ты — всё или никто». Читатель для себя — всё или почти всё. Для писателя читатель без книги — никто. Но уж если книга наведёт мосты между душами читателя и писателя, то друг для друга они станут всем и их «безадресная искренность» всегда будет взаимной".

Стёпа ПУЧКОВ.

"Читатель — человек, у которого нет определённого имени, мы не знаем ни когда, ни где он родился, — он словно бессмертен, живёт в вечности. И этот человек (не важно, откуда он) через сколько десятков, сотен, тысяч лет будет читать строки, которые выводил поэт, — «кириллицу, названья». Только через читателя поэт может обрести вечность".

Кирилл ЗАЙЦЕВ.

Читатель и поэт могут жить рядом, в мире быта, и не видеть друг друга. Они не знают друг о друге, не существуют друг для друга как личности, и тогда они друг для друга — "никто". Поэтому они — "две системы небытия". Но друг для друга они в то же время и "всё", поскольку возможно только взаимосуществование — "форм существованья" должно быть две.

В особый час, в особом настроении люди вырываются из мира, где они обычно замкнуты, из мира штор, закрывающих ультрамарин, и коричневой мебели, мира, где балерина оборачивается пачкой дешёвых сигарет, мира, в котором газета и радио диктуют поступки и мысли ("листай... — пока не грянет текст полуночного гимна"). Встретившись с произведением искусства, став "безадресно искренним" (искренность в таком общении только тогда искренность, когда безадресна), никто превращается в читателя, который взаимодействует со стихотворением и через него с поэтом, который тоже рождается из ничего в такой же особый час вдохновения. У произведения искусства своя особая логика: вместо воздействия на разум, интеллект оно часто воздействует на сердце, чувства читателя (символы, знаки — "кириллица" — обращены к сердцу), вместо логики в нём действуют иррациональные законы. В этом нелогичном, иррациональном мире существует то, что трудно соединить в реальном мире, в обычном пространстве: пространство стихотворения вмещает такие понятия, как всё или никто, существование или небытие, безадресная искренность, пачка сигарет, полуночный гимн и поэзия, искусство. И они не противоречат друг другу, а иногда даже становятся синонимами. Мир стихотворения становится больше реального мира, не имеет границ — "листай меня поэтому" — листай, отыскивая свою страницу. В том числе и страницу, на которой осталась "часть речи" трудного, нешкольного поэта Иосифа Бродского, потому что "...от всего человека вам остаётся часть речи. Часть речи вообще. Часть речи".