ШКОЛА В ШКОЛЕ (готовимся к сочинению)

Людмила ГОРЕЛИК, г. Смоленск

Тема родной земли в поэме А.Твардовского “Василий Тёркин”

Основное пространственное понятие “Тёркина” — топос России. Это имя собственное встречается в книге семнадцать раз — чаще, чем другие географические названия. При том, что мы не учитывали многократно встречающиеся определение “русский”, слова “родина”, “родная земля”.

Россия как государство, как страна, как отчизна раскрывается в названиях российских городов, речь о которых заходит в книге. Помимо Москвы (7 раз), упоминаются Сталинград (2 раза), Клин (2 раза), Тула, Тамбов, Харьков, Ростов, Псков, Елец и даже “населённый пункт Борки” (о Смоленщине речь пойдёт особо). Солдаты постоянно вспоминают родные места: “Ну-ка ты, псковской, елецкий // Иль ещё какой земляк...”, гордятся ими: “Что вы, — вскинул головой, — // Я как раз из-под Тамбова...” Города вспоминаются как рубежи, как места боёв: “Не Ростов им был, не Харьков, // Населённый пункт Борки”.

Один раз страна названа “Русь”. Ни разу не встречается в “Василии Тёркине” название “Советский Союз”, хотя есть Украина, Белоруссия, Кавказ. Что это не случайность, подтверждает глава “О потере”. В середине главы Тёркин произносит, обращаясь к неудачливому бойцу, потерявшему кисет:

Сколько лет живём на свете?
Двадцать пять! А ты — кисет!

Это разговор ещё шутливый, разговор вращается пока вокруг солдатского быта. Но в конце главы Тёркин вполне патетически говорит о невозможности потерять “Россию, мать-старуху”. И, вновь задавая недавний свой вопрос: “Сколько лет живём на свете?”, отвечает на него уже иначе:

Тыщу? Больше! То-то, брат!

Топос России в “книге про бойца” воплощает всё-таки не “социалистическую родину”, а “родную землю”. Россия определяется всё время через одну и ту же метафору: матушка, мать родная, мать, мать-старуха. В книге упоминаются советская власть, ЦК, Калинин, сельсовет. Всё это воспринимается как привычные и милые приметы родины, но защищает солдат всё-таки “Россию — мать-старуху”.

Образ России-матери персонифицируется в третьей части книги, в главе “По дороге на Берлин”:

Поздоровалась и встала,
Земляку-бойцу под стать,
Деревенская, простая
Наша труженица-мать.

Мать святой извечной силы,
Из безвестных матерей,
Что в труде неизносимы
И в любой беде своей...

Этот образ напоминает женщину с плаката “Родина-мать зовёт!”. Мать возвращается в освобождённую бойцами Россию, в Заднепровье, как бы символизируя своим возвращением освобождение “старухи-матери России”. Не случайно дорога, по которой едет женщина, окружена берёзами. Дерево это связывается в народном сознании с Россией:

Ах, как радостно и больно
Видеть их в краю ином!..

С топосом России связаны такие темы:

• её собственные рубежи (“Что там, где она, Россия, по какой рубеж своя?”);
• национальная и государственная принадлежность солдат (“Все мы вместе — это мы, тот народ, Россия”);
• высшая ценность и справедливость (“И Россия, мать родная, почесть всем отдаст сполна...”).

Иначе говоря, Россия объединяет псковских, елецких и прочих солдат — как мать, как их общая ценность, и она же есть воплощение народа, то есть самих солдат. Россия, за которую они воюют, — мать-родина и народ, то есть они сами. Топос России утверждает органическую, кровную связь бойца с родиной.

Тема кровной связи бойца с родиной и тема изменения рубежей настолько важны, что каждая становится центральной в своём особом пространстве. Рассмотрим эти топосы подробнее.

Тема рубежа раскрывается через топос фронта и прифронтовой полосы. Фронт — эпическое, фабульное пространство. Именно в этом пространстве находится всё время Тёркин.

Изображение фронта связано с определённым, строго очерченным пространством, меняющимся в зависимости от продвижения войск, но сохраняющим постоянные черты неблагополучия. Вот обычная картинка:

На могилы, рвы, канавы,
На клубки колючки ржавой,
На поля, холмы — дырявой,
Изувеченной земли,
На болотный лес корявый,
На кусты — снега легли.

В главе “Генерал” фронт показан более развёрнуто — как граница и в то же время в виде отдельных локусов:

Где-то бомбы топчут город,
Тонут на море суда...
Где-то танки лезут в горы,
К Волге двинулась беда...

За чёткими фронтовыми локусами встаёт единый топос — рубеж, неписаная граница “поперёк страны самой, // Что горит, горит в зарницах // Вспышек летом и зимой...”

Стоит ли говорить, что герой в этом топосе постоянно соседствует со смертью, примеров можно привести много. Даже вдали от мест боёв жизнь в этом пространстве неблагополучна и близка к смерти:

Курят, едут. Гроб — дорога.
Меж сугробами — туннель,
Чуть ли что, свернёшь немного,
Как свернул — снимай шинель.

Основными эпическими темами в топосе фронта являются “смерть”, “награда”, “война” (“бой”).

Отношение Тёркина к смерти амбивалентно. Тёркин — “большой любитель жить”, противник смерти, упорно не поддающийся ей (в этом отношении наиболее примечательна глава “Смерть и воин”). С другой стороны, в рассуждениях Тёркина (и автора) часто звучит мотив готовности солдата к смерти. Это второе значение тесно связано с темой “родной земли”.

Вглаве “О войне”, наиболее декларативной в книге, то есть просто разъясняющей позицию автора и Тёркина (а их позиция едина), соотношение смерти и “родной земли” объяснено так:

А война — про всё забудь
И пенять не вправе.
Собирался в дальний путь,
Дан приказ: “Отставить!”
<...>
От Ивана до Фомы,
Мёртвые ль, живые,
Все мы вместе — это мы,
Тот народ, Россия.

Выше мы уже отмечали, что кровная связь солдата с Россией является главной характеристикой топоса России. Потеря “родной земли” означает духовную смерть солдата. Гибель же солдата на войне (“потерять башку” — так это называет Тёркин) — это его физическая смерть. Градация ценностей на этой шкале отчётливо выражена в главе “О потере”:

Потерять башку — обидно,
Только что ж, на то война.
<...>
Но Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.

Неразрывная связь солдата с Россией означает и связь поколений, продолжение в будущем, после физической смерти солдата:

Наши деды, наши дети,
Наши внуки не велят.

Связана с темой родной земли и другая важная тема топоса фронта — “награда”. Слава, награда приятны и желанны солдату. Однако по мере взросления Тёркина, сближения его с автором отношение его к награде становится всё более лёгким (ср. главы “О награде” и “Генерал”). Такое отношение вырастает из сопоставления темы награды и темы родной земли. Награда, слава — милые пустяки в сравнении с жизнью и смертью, противостояние которых постоянно чувствует солдат на фронте:

Бой идёт святой и правый,
Смертный бой не ради славы —
Ради жизни на земле.

Война отождествляется в книге со смертью. Если Россия — синоним жизни солдата, то война — синоним смерти, антоним жизни. Топос фронта, как дамба, удерживает напряжение между жизнью и смертью.

Итак, топос фронта — это место, где идёт борьба между жизнью и смертью, это рубеж смерти, та линия, на которой осуществляется переход от жизни к смерти. Солдат в этом топосе, отстаивая Россию (жизнь поколений и нации, жизнь своей семьи и свою судьбу — её осуществление в будущих поколениях), рискует подвергнуться физическому уничтожению. Он сознательно идёт на эту жертву во имя предотвращения большей беды — потери “родной земли”, а значит, потери своей судьбы и себя как личности.

Топос фронта — смертельная полоса, на которой происходят события, решающие судьбу родины, — делит Россию на две части: на то, что автор называет Россией, — это свободная от захватчиков советская земля, и на то, что автор называет “зарецкой стороной”, — это земля, захваченная врагом.

Топос “зарецкой стороны” по одному из замыслов автора также должен был стать фабульным. Основой сюжета второй части должно было стать партизанское движение на Смоленщине. Некоторые отрывки о жизни Тёркина за линией фронта были уже опубликованы. В этих отрывках тема “зарецкой стороны”, жизни на оккупированной территории, выступает как эпическая тема, а топос “зарецкой стороны” становится фабульным пространством.

Отказ от изображения вражеского тыла Твардовский объясняет нежеланием “свести книгу к какой-то частной истории”, лишить её “фронтовой всеобщности содержания”. Иначе говоря, он боялся сделать книгу слишком личной и, значит, камерной, не всенародной. Тема “зарецкой стороны” была для него глубоко личной, она неразрывно сливалась с родной Смоленщиной. Однако, оставляя вне книги партизанские впечатления Тёркина — рассказ старика о жизни в немецком плену, песенку о судьбе смоленской крестьянки, Твардовский записывает в рабочей тетради: “От фронта отрываться нельзя. Пусть всё смоленское только звучит в нём неутихающей нотой”. Так возникает замысел связать со Смоленщиной в книге не эпическую тему, а лирическую.

Введение в книгу темы “малой родины” Твардовский пробует обосновать в вариантах очередной главы — “От автора”. После слов “На войне душе солдата // Сказка мирная милей...” шло:

Сказка-быль о жёнах, семьях,
Об огнях столиц и сёл,
О родных советских землях,
По которым враг прошёл.

О какой-нибудь Колодне,
Нынче спаленной дотла,
О гулянке средь села,
О судьбе, что в гору шла,
О той жизни, что была,
За которую сегодня
Жизнь отдай — хоть как мила.

Вот что нам всего дороже,
Вот за что и в бой идёшь,
Вот чем сердце растревожить
Мог бы каждому...

Колодня — пригород Смоленска, где некоторое время жил Твардовский, — выступает здесь в обобщённом значении. “Какая-нибудь Колодня” — это почти условное название любого из советских городков и деревень. Ничто не указывает на родственную близость к ней поэта, даже глагольные формы избираются такие, чтобы не указать на конкретное лицо: прошедшее время, повелительное наклонение, 2-е лицо в обобщённо-личном значении.

Выраженная в стихах о Колодне мысль о том, что память о родных местах бесконечно дорога солдатам, что судьба страны и личная судьба слиты, — во многом проясняет значение лирической темы “малой родины” в книге.

Топос “зарецкой стороны” фактически сливается в “Василии Тёркине” со Смоленщиной. Названия, связанные со Смоленщиной, встречаются в книге двенадцать раз. (Это кроме рек. О реках речь пойдёт особо.)

Тема Смоленщины представлена в книге неравномерно. Необычные условия работы над “Василием Тёркиным”, отсутствие твёрдого плана сказались и на развитии смоленской темы. О землячестве Тёркина и автора читатель не знает почти до середины книги. Смоленщина впервые упоминается в главе “О награде” — седьмой по счёту. Зато уже с первых глав входит в книгу тема безымянной “зарецкой стороны”. В главе “На привале” тяжкий сон о “своей земле”, оставленной врагу, забирает у Тёркина автор, выделяя это первое в книге лирическое отступление сменой ритма — иным чередованием клаузул. В главе “Перед боем” о “зарецкой стороне” говорит сам Тёркин. В этих главах нет упоминаний о Смоленщине. Но в дальнейшем, во второй и третьей частях, “зарецкой стороной” называется Смоленщина.

В главе “О награде” автор впервые называет Смоленский край родиной своего героя, как бы внося поправку в рассуждения Тёркина, представляющего в мечтах родные места так, будто война не коснулась их, а только его, солдата:

Были листья, стали почки,
Почки стали вновь листвой.
А не носит письма почта
В край родной смоленский твой.

Где девчонки, где вечёрки?
Где родимый сельсовет?
Знаешь сам, Василий Тёркин,
Что туда дороги нет.

Смоленский край уже при первом упоминании не просто обозначение родины Тёркина, он входит в книгу как больная тема растоптанных врагом родных мест.

В следующей главе — “Гармонь” — вновь, хотя ещё тоже несмело, упоминается Смоленщина. Самый первый мотив, который вырывается из-под пальцев взявшего гармонь Тёркина, — “стороны родной смоленской грустный памятный мотив”. В сцене игры на гармони Тёркин впервые полностью сливается с автором. Тёркин играет о том же, о чём пишет книгу автор: о родной стороне, о товарищах-солдатах. Так же как это свойственно автору (например, в главе “О себе”), Тёркин извиняется за лиризм:

Я забылся на минутку,
Заигрался на ходу...

Наконец, оценку Тёркиным своей игры повторит автор в заключительной главе, взяв в кавычки как высказывание Тёркина и полностью применив к себе, к своей книге.

Этими двумя случаями исчерпываются упоминания о Смоленщине в первой части. Нет их и в вариантах. Более того, в двух изданиях 1944 года Твардовский именно эти строчки пробует из книги исключить. Можно думать, что, когда писалась первая часть “Василия Тёркина”, у Твардовского не было намерения включить в книгу тему Смоленщины, роднящую героя и автора. Замысел этот возникает в связи с работой над второй частью “Тёркина”.

В главе “О герое”, тесно связанной с главой “О награде” из первой части, уже сам Тёркин рассказывает о своём смоленском происхождении:

Ты — тамбовский? Будь любезен,
А смоленский — вот он я.

Теперь уже не о том, чтобы погордиться медалью в родной деревне, думает Тёркин. Тема славы, награды соотносится с темой родной земли и противопоставляется ей. Через книгу последовательно проводится мысль о борьбе не за славу, а за нечто значительно более важное — за родную землю, за жизнь:

Мне не надо, братцы, ордена,
Мне слава не нужна,
А нужна, больна мне Родина,
Родная сторона!

Эти слова вспомнит читатель в следующей главе (“Генерал”): у Тёркина “дрогнули ладони // рук, протянутых по швам”, не тогда, когда генерал вручал ему орден, а когда заговорил о возможности посещения родных мест.

В следующей за “Генералом” главе “О себе” даётся лирическое отступление о родных местах. Довоенный мирный лес описан с поразительно конкретными деталями: звуки, запахи, свежесть и чистота листвы, полдневная жара. Конкретны и другие воспоминания детства — вплоть до имени учителя. Названий описываемых мест автор не даёт. Однако в конце этой главы впервые называет себя земляком Тёркина. Читатель может не помнить, что Тёркин смолянин, но и сам по себе мотив землячества очень важен: впервые автор сообщает о своём сходстве с героем, сближает их землячество.

В дальнейшем автор, Тёркин, эпизодические образы солдат сливаются или выступают обобщённо-символически. Чувство единения вырастает из общей беды. Родина же при этом то предельно конкретизируется как Смоленщина, то предельно обобщается. Приведём несколько примеров.

Лирическая тема родной стороны связывает главу “О себе” со следующей — “Бой в болоте”. Здесь, напротив, название места, за которое идёт бой, повторено много раз. Но это название ни о чём не говорящее:

...некий, скажем ныне,
Населённый пункт Борки.

Это не авторские и не тёркинские родные места. Автор даже подчёркнуто их от себя отчуждает:

И подумать вдруг, что кто-то
Здесь родился, жил, работал,
Кто сегодня на войне.

Однако при этом солдат — уроженец Борков “земляк, ровесник, брат” автору. Образ солдата из Борков сливается с автором так же, как часто сливается Тёркин. Краткое описание многострадальной земли, превратившейся в “место чёрное одно”, упоминание о детстве на этой земле солдата, “деревенского пастушка”, пронизано тем же лирическим чувством, что и рассказ о собственном детстве, о родном крае в предыдущей главе.

В главе “На Днепре” “речь к родимой стороне”, местами повторяющая признания автора из главы “О себе”, отдана Тёркину. В отличие от автора, Тёркин называет родные места поимённо:

Здравствуй, Ельня, здравствуй, Глинка,
Здравствуй, речка Лучеса...

Твардовский не включил в окончательный текст те варианты главы, где были противопоставления Смоленщины другим областям, но признание Тёркина в особой любви к родной Смоленщине оставил:

Мать-земля моя родная,
Я твою изведал власть,
Как душа моя больная
Издали к тебе рвалась!

Это одна из тех глав, где Тёркин наиболее близок автору. Он даже больше напоминает автора, чем себя из главы, например, “О награде”.

В главе же “Про солдата-сироту” Тёркин и автор словно сходятся в образ солдата, потерявшего семью. Этот образ родствен всем персонажам книги — не только автору и Тёркину, но и солдату — уроженцу Борков (в начале главы Борки дважды упоминаются), и обобщённому образу солдата, который часто возникает в книге:

В сорок первом окружённый,
По земле он шёл родной.

Трудно понять — автор или Тёркин характеризует солдата-сироту:

Был земляк не стар, не молод,
На войне с того же дня
И такой же был весёлый,
Наподобие меня.

Он тоже брал Борки. Как Тёркин, он дважды ранен. Он повторяет те же слова, выходя из окружения.

При предельной обобщённости, при сходстве со всеми образ очень конкретен. В подробностях передан разговор солдата с командиром. В деталях описано возвращение солдата в батальон. Названы его родные места: деревня Красный Мост под Смоленском.

А посещение солдатом сожжённой деревни очень напоминает известную фотографию 1943 года, где Твардовский в шинели, сняв фуражку, стоит у обгорелого пня на месте сгоревшего отцовского дома:

У дощечки на развилке,
Сняв пилотку, наш солдат
Постоял, как на могилке...

Похож и окружающий пейзаж: “Глушь, бурьян солдату в рост...”

Тёркин, автор, их земляк-сирота, сливающиеся в один образ, и солдат — уроженец Борков связаны по принципу дополнительности. Борки, превратившиеся в “место чёрное одно”, возможно, придётся увидеть деревенскому пастушку из Борков так же, как солдату-сироте, который увидел лишь бурьян да табличку “мол, деревня Красный Мост” на месте своего дома. Каждая сожжённая в боях деревня — родина какого-то солдата.

Таким образом, Смоленщина выступает в функции “малой родины” каждого советского солдата. Локус Смоленщины становится локусом родного дома солдата.

Как уже было сказано, Смоленщина — основной локус топоса “зарецкой стороны”. Через Смоленщину “зарецкая сторона” становится родственно близка каждому солдату. Она воплощает его родной дом и неразрывно связанную с ним личную судьбу солдата. Это подчёркивается эпитетами. Если Россия — “родная”, то “приднепровский отчий край” — “родимый”. Когда же к “зарецкой стороне” берётся эпитет “родная”, обычно добавляется ещё “моя” — “сторона моя родная”. Таким образом подчёркивается особая родственность солдату “малой родины”.

Второе свойство “зарецкой стороны” связано с её названием. Почему автор её всё время называет “зарецкой”?

К теме реки при изображении захваченной немцами родной земли автор возвращается часто. 14 раз назван в книге Днепр (а Волга, например, только 5). Автор не забывает и другие реки Смоленщины — Угру, Лучесу. Реке в топосе “зарецкой стороны” придаётся особое значение.

К лесной речке обращается Тёркин с просьбой пробраться “под проволокой колючею” в родной край и сообщить матери, что “жив сынок”. Когда начинается наступление, приводится такая деталь: “Пограничных речек воду // Мы с боями перешли”. И когда описывается победное шествие по Германии, опять неоднократно вспоминаются русские реки — как оставленные в безопасности.

Образ этот имеет, конечно, фольклорные и мифологические корни. В мифологии река отделяет царство мёртвых от царства живых. В одном из вариантов главы “На Днепре” имеются строки, через много лет использованные в стихотворном цикле “Памяти матери”:

И казалось, что прощалась
Навек с матерью родной,
Если замуж выходила
Девка на берег другой...

В этом цикле, подтекстом которого является народная песня, река соотносится с рекой в царстве мёртвых, а “перевозчик-водогребщик, парень молодой” оборачивается в конце “старичком седым” — Хароном.

В этом стихотворении автор вспоминает о реке не только в связи со смертью матери, но и раньше — в связи с её ссылкой: “Там текла река другая — // Шире нашего Днепра...” Место ссылки, “край света”, соотносится здесь с “тем светом”, царством мёртвых. И точно так же соотносится с царством мёртвых “зарецкая сторона” в “Василии Тёркине”. Поэтому такое значение придаётся в книге переправам.

Внародных песнях часто возникает образ реки как преграды, как разлучницы. Разлучница, преграда река и в “Василии Тёркине”. В главе “Переправа” “берег правый, как стена”. В наступление бойцы идут “Через речки и речонки // По мостам и вплавь, и вброд...” Особое значение придаётся боям за Днепр.

Одновременно развивается образ реки-помoщницы, также имеющий давнюю фольклорную и литературную традицию. В “Слове о полку Игореве” Ярославна наряду с ветром и солнцем обращается к Днепру, прося его помочь раненому Игорю. В книге Твардовского река — символ разлуки героя с родной стороной, и этот же образ имеет дружественное значение: река — своя, она заодно с героем. При наступлении “ребятам берег правый // Свесил на воду кусты”. К лесной речке обращается Тёркин с просьбой связать его с родным селом и с матерью. Река выступает здесь в роли посредника между мирами.

Итак, топос “зарецкой стороны” обладает такими свойствами: он родственно близок бойцу; он объединяет бойцов как символ их дома, “малой родины”; он находится за чертой временной смерти. Задача бойца — помочь “родной стороне”, вернуть её к жизни и тем самым вернуться к жизни самому.

Топос Европы присутствует в книге номинально. Берлин назван 7 раз, Тильзит — 1, Европа — 1. Упомянуты “брат-француз, британец-брат, брат-поляк”, а также “девушки немые”, то есть немки. Конечно, слова “немец”, “немецкий” часто возникали на протяжении книги. Но если раньше эти слова были синонимами слова “враг”, то “немые девушки” названы с сочувствием.

Европа — “чуждый край краснокирпичный”, разрушенный войной. В целом же Европа мало интересует Тёркина, как и автора. Тёркин ощущает себя не столько в Европе, сколько “у колёс” матери-России. В Европе автор, Тёркин, бойцы продолжают чувствовать себя сражающимися за своё село, свой дом. Глава “Генерал” с заключительными строчками, оставшимися от первоначального замысла отправить Тёркина в тыл к немцам:

И бойцу за тем порогом
Предстояла путь-дорога
На родную сторону,
Прямиком через войну —

и в окончательном варианте сохранила ключевое значение для развития темы. К этим строчкам возвращается автор то и дело во второй и третьей частях книги:

И до отчего порога
До родимого села
Через то село дорога —
Не иначе — пролегла.

И даже перейдя границу, солдат всё равно движется к родной земле:

Воин твой, защитник-сын,
Шёл, спешил к тебе, родная,
По дороге на Берлин...

Тема родной земли пронизывает все топосы “Василия Тёркина” — России, фронта, “зарецкой стороны”, Европы. В каждом из топосов она раскрывается по-своему, с разной степенью конкретности. Топос России — обобщающий для фронта и “зарецкой стороны”. В этом топосе кровная связь солдата с родной землёй и важность сохранения её рубежей заявляются как идея, которая потом вполне конкретно раскрывается в топосах фронта и “зарецкой стороны”.

В топосе фронта тема родной земли раскрывается через темы смерти, славы, войны. Это фабульный топос книги, события “Василия Тёркина” развиваются именно здесь. В этом топосе солдат отстаивает жизнь поколений и нации, а значит, и свою личную судьбу в будущих поколениях.

Топос же “зарецкой стороны” — место, находящееся за границей временной смерти, — объединяет бойцов как символ дома. Топос этот, как и образ главного героя, то предельно обобщается, то предельно конкретизируется.

Твардовский обозначил жанр “Василия Тёркина” необычно — “книга про бойца”. Но именно тема “родной земли” группирует вокруг себя основные эпические темы произведения. Фабульная часть сосредоточивается на таких темах, как “бой” (“война”), “награда” (“слава”), “смерть”. Вступая с ними в соотношение, объединяя их в единый сюжет, через всю книгу проходит лирическая тема родной земли. Будучи включена в сюжет “книги про бойца”, лирическая тема родной земли скрепляет и дополняет фабульные мотивы. Таким образом, она компенсирует отсутствие фабульного единства произведения.