Архив
ГАЛЕРЕЯ
Татьяна ГОРБАТОВА, Москва
Народные заступники.
“Кому на Руси жить хорошо”
Сейчас происходит как бы “второе открытие” многих писателей второй половины XIX века: Толстого, Достоевского, Лескова, Салтыкова-Щедрина... В их произведениях находят новые мотивы, образы, сюжеты, так или иначе связанные с христианской культурой, как она была усвоена на Руси. Некрасов не является исключением из их числа. В последние годы выходит всё больше работ, посвящённых влиянию на его творчество народного христианства. Однако большее внимание уделяется лирике поэта, а “Кому на Руси жить хорошо” привлекается для исследований лишь фрагментарно. Мне хочется хотя бы частично восполнить этот пробел, проинтерпретировав образы “народных заступников”.
Основополагающей единицей моего анализа будет категория “концепта”. Рабочее определение этого термина следующее: некое слово-понятие, наполненное характерными для определённой культуры устойчивыми значениями, ассоциациями и получающее символическую значимость. Выделим важнейшие для понимания идейно-художественной структуры поэмы концепты: “мiръ”, “трудничество”, “странничество”, “подвижничество”, “жертва”, “страдание”, “терпение”, “грех”. Всё это краеугольные камни православия, и моей задачей будет доказать, что именно на его каноны ориентированы герои Некрасова.
ервым в галерее “народных заступников” оказывается Ермил Гирин. Сам он в действии не участвует, мы узнаём о нём из рассказов крестьян, которые мiром проверяются и мiром дополняются (что способствует объективности образа). Ермил решил купить мельницу. Он долго спорил на торгах с купцом Алтынниковым и в конце концов назвал большую сумму. Но подьячие стали требовать задаток, который составлял около тысячи рублей. Денег при Гирине не было, но он попросил час времени, отправился на торговую площадь и обратился к людям за помощью. В своей речи он подчёркивает, что ему важна не столько материальная выгода, сколько сам принцип, потому что подьячие были настроены против него:
Богат купец Алтынников, А всё не устоять ему Против мирской казны – Её, как рыбу из моря, Века ловить — не выловить… Не дорога мне мельница, Обида велика!
Деньги, которые крестьяне несут Ермилу, имеют огромную ценность – опять же не материальную, а этическую. Здесь проявляется способность к добру. Неважно, сколько даёт человек, важно, что он хочет помочь, пусть даже последним имеющимся у него: “Ермило брал – не брезговал // И медным пятаком. // Ещё бы стал он брезговать, // Когда тут попадалася // Иная гривна медная // Дороже ста рублей!” Позже, когда Ермил отдаёт одолженные деньги, особое внимание уделяется честности:
Однако споров не было, И выдать гроша лишнего Ермилу не пришлось.
“Чем же заслужил Ермил любовь и доверие народа? – спрашивают странники. – Каким же колдовством // Мужик над всей округою // Такую силу взял?” А им отвечают, что “не колдовством, а правдою”, и рассказывают, что, когда Ермил служил писарем, он помогал всем по мере возможностей, не требуя за это никакой благодарности, он даже отказывался от вознаграждения. В конце концов Ермила Гирина по просьбе всех крестьян барин назначил бурмистром. Он “царствовал” по чести, по совести, но всё же крестьяне вспоминают за ним один грех:
Был случай, и Ермил-мужик Свихнулся: из рекрутчины Меньшого брата Митрия Повыгородил он.
Но Ермил после этого стал “тосковать, печалиться”. Кончилось тем, что отец нашёл его собирающимся повеситься. Крестьяне судили так: вернуть сына Ненилы Власьевны, а Митрия отправить служить, да взять с Гирина штраф – часть рекруту, часть Власьевне, часть миру на вино. Так и поступили. Но после этого Ермил “с год как шальной ходил”, уволился от вотчины и “снял в аренду мельницу”, вновь начав жить “по правде”.
Дальнейшая судьба Ермила связана, видимо, с желанием искупления своего греха. Хотя прямого указания на то, что он не пожелал выдать бунтовщиков вотчины помещика Обрубкова, и нет, но предыстория позволяет сделать именно такой вывод. Он сидит в остроге, страдает (именно готовность и способность к страданию являются у Некрасова основным критерием внутренней состоятельности человека).
ажным для понимания сути “народного заступника” персонажем представляется Савелий, богатырь святорусский. В его рассказе появляется народный образ утраченного рая:
Во времена досюльные Мы были тоже барские, Да только ни помещиков, Ни немцев-управителей Не знали мы тогда… Недаром есть пословица, Что нашей-то сторонушки Три года чёрт искал. Кругом леса дремучие, Кругом болота топкие, Ни конному проехать к нам, Ни пешему пройти!
В рассказе о Корёжине возникают особое, замкнутое легендарное пространство и время, максимально отдалённые от реальности. Там не было ни помещиков, ни управителей, ни барщины, ни оброка. “Купцами жили мы...” – говорит Савелий. Жизнь в Корёжине была общинная, о праве личной собственности ничего не говорится. Напротив, подчёркивается, что все решения, все действия принимаются и проводятся коллективно (“И тешилась над барином // Корёга в свой черёд!”; “Подходит лето красное, // Ждём грамоты…”; “Осьмнадцать лет терпели мы”; “...а всей гурьбой // Христьяна Христианыча // Поталкивали бережно // Всё к яме...” и так далее). “Своё” означает “наше”, “корёжинское” (“Не явились мы, // Притихли, не шелохнемся // В болотине своей...”), местоимение “я” практически не используется, постоянно употребляется “мы”. Так создаётся образ “мужицкого рая”, где нормой жизни является соборность. Это утопическая картина жизни крепостных (формально), но не рабов (по сути, духовно). Однако такое состояние – дело случайных обстоятельств. Зло крепостной системы потому не коснулось их душ, что они не знали о нём. Здесь возникает определённый парадокс: узнать, что такое свобода, можно, лишь утратив её. Именно так, почти по пословице “Не было бы счастья, да несчастье помогло”, всё и происходит. Когда корёжинцы обладали свободой, они сами не отдавали себе в этом отчёта, справедливо воспринимая своё положение как абсолютно нормальное, естественное. Потеряв её, они получили представление о ней. Таким образом, понятие “свобода” может существовать лишь в оппозиции с “рабством”, иначе оно теряет всякий смысл.
В этой главе обобщается образ “страдающего мужика”, который предстает не просто как богатырь (этот мотив представлен и в лирике Некрасова), но как богатырь святорусский. Этим “свято-” Некрасов как бы подчёркивает, на кого он ориентируется, создавая своих героев-мирян. Савелий замечает в разговоре с Матрёной Тимофеевной:
А потому терпели мы, Что мы — богатыри. В том богатырство русское.
Вот как изображён Святогор в рассказе Леонтия Богданова о встрече двух богатырей. Остановился неизвестный прохожий по просьбе Святогора, снял суму и положил её на землю. “Говорит Святогор-богатырь: “Что у тебя в сумочке?” – “А вот подыми с земли, так увидишь”. Сошёл Святогор с добра коня, захватил сумочку рукою, не мог и пошевелить; стал здымать обема рукамы, только дух под сумочку мог подпустить, а сам до колена в землю угряз”. Неизвестный прохожий был Микулой Селяниновичем. Он легко и быстро нёс в суме перемётной непосильную для Святогора тягу земную. Смысл этой былины-загадки очень точно раскрыт Г.Успенским в его очерке “Власть земли”: ““Тяга” в этой самой… земле… оказывается столь огромной, что с ней не в силах совладать богатырь, которому ничего не стоит разнести в пух и прах, от нечего делать, целую “державу”. Этот богатырь… едва-едва мог только на волос поднять мужицкую сумочку – ту ношу, которую народ носит за плечами, и так легко, что богатырю не догнать его на добром коне”.
Странно, что богатырство современного мужика в сознании Савелия Корчагина связывается с образом былинного богатыря Святогора, а не Микулы Селяниновича. Народ, подняв тягу страшную, “в землю сам ушёл по грудь”; “по лицу его не слёзы – кровь течёт!” (в фольклорном источнике сказано: “По колена Святогор в землю угряз, // А по белу лицу не слёзы, а кровь течёт”. Видимо, сравнение русского мужика с былинным богатырем Святогором выявляет его (мужика) противоречивость: с одной стороны, силы необъятные, с другой – недостаток их, даже в определённом смысле бессилие.
В этом совмещении проявляется вся сложность, загадочность и парадоксальность “русского богатыря”. Его нельзя взять силой, но можно хитростью. “Господин Шалашников” с его “воинской силою” оказывается бессильным против Корёжины. Зато “тихонький” “шельмец” Фогель сумел сделать так, что корёжинцы сами же себя закабалили. Савелий говорит Матрёне: “Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!” Богатырство русского мужика – “богатырство духа”, а заключается оно в терпении, во внутреннем смирении, готовности принять мир таким, каков он есть. Человек должен чувствовать себя способным преодолеть любое испытание, налагаемое на него жизнью и Богом. Именно поэтому можно быть “клеймёным”, но не “рабом”. Савелий наказан потому, что решился изменить самому себе: пошёл на насилие, то есть выбрал богатырство внешнее. Сам он произносит такую фразу: “Недотерпеть – пропасть, перетерпеть – пропасть!..” Нужно найти золотую середину между “богатырством духа” и “богатырством внешней силы”, а Савелий её не находит.
Эпизод с убийством Фогеля соотносится с последующей по сюжету легендой о Кудеяре, в которой задаётся тот же вопрос: где проходит граница между преступлением и подвигом? Почему “перетерпеть – пропасть” и “недотерпеть – пропасть”? Что вообще это такое – “перетерпеть” и “недотерпеть”? Видимо, “недотерпеть” здесь значит допустить, чтобы личная обида стала поводом для мщения; лишиться позиции внутреннего духовного смирения (то есть подвижничества); поставить свою волю выше воли Бога (нарушив его заповеди “Не убий” и “Прощай врагов своих”). “Перетерпеть” – значит проигнорировать уже не свою собственную обиду, а обиду Бога, нарушение Его заповедей; не встать на защиту своей веры.
дин из наиболее значительных образов в поэме – русская крестьянка Матрёна Тимофеевна. Ещё с детства она привыкла к работе: “…Сама я в стадо бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек пасла. // Потом грибы да ягоды, // Потом: “Бери-ка грабельки // Да сено вороши!” // Так к делу приобыкла я…” К труду героиня относится с какой-то особой нежностью (используются слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: “утяточек”, “грабельки”), воспринимает его как норму жизни.
После замужества она оказывается в чужой семье. В своей исповеди она говорит странникам: “Семья была большущая, // Сварливая... попала я // С девичьей холи в ад!” Сначала вся работа по дому кажется ей каторгой (“…На старшую золовушку, // На Марфу богомольную, // Работай, как раба…”). Но после рождения сына её жизнь как бы вновь приобретает смысл, всё возвращается на круги своя. Матрёна Тимофеевна рассказывает странникам:
Весь гнев с души красавец мой Согнал улыбкой ангельской… Не стала я тревожиться, Что ни велят – работаю, Как ни бранят – молчу.
Теперь вся работа по дому не в тягость ей, потому что она старается не для себя, а для близких ей людей. Она открывает для себя новый принцип жизни – “жизни ради других”. Поэтому её труд облагораживается, наделяется особым смыслом: физическая работа из наказания превращается в праведное дело.
Сюжет об её сыне очень показателен и в другом плане. Такие мотивы, как рождение младенца, способного “творить чудо” (Савелий рассказывает Матрёне: “Окаменел я, внученька, // Лютее зверя был. // Сто лет зима бессменная // Стояла. Растопил её // Твой Дёма-богатырь! // Однажды я качал его, // Вдруг улыбнулся Дёмушка... // И я ему в ответ! // Со мною чудо сталося: // Третьеводни прицелился // Я в белку: на суку // Качалась белка... лапочкой, // Как кошка, умывалася... // Не выпалил: живи!..”), смерть невинного Дёмушки и особенно издевательство над его телом (“Из тонкой из пелёночки // Повыкатали Дёмушку // И стали тело белое // Терзать и пластовать...”) позволяют соотнести образ русской крестьянки с Богородицей.
Смерть Дёмушки не стала последним горем Матрёны: она лишилась родителей; её сына Федотушку чуть не высекли за то, что он отдал голодной волчице уже мёртвую овцу (мать наказали вместо сына); супруга её отдали в рекруты, и она, будучи беременной, отправилась морозной ночью из дома, чтобы просить губернатора о муже. Кроме того, Матрёна Тимофеевна рассказывает о том, что дважды они погорели, трижды Бог посетил их “сибирской язвою”, что приходилось самой пахать, так как не было лошадей. Вся её жизнь представляется нескончаемым потоком мучений, страданий, причём не столько за себя, сколько за других людей. Это образ русской женщины-матери, приобретающий черты святой великомученицы. Заканчивается “Крестьянка” “Бабьей притчей” – жанром, характерным для религиозной литературы. Тема женского горя в рассказе Матрёны приобретает фатальный, неразрешимый характер.
Такова вообще судьба русской крестьянки (этот образ формируется в творчестве Некрасова ещё до “Кому на Руси жить хорошо” – в поэмах “Мороз, Красный нос”, “Коробейники”, “Орина, мать солдатская”, стихотворениях “Мать”, “В полном разгаре страда деревенская…” и других). Но несмотря на это, в образе Матрёны Тимофеевны очень много поэтичного. Она, как и Дарья из поэмы “Мороз, Красный нос”, близка к идеальному типу “величавой славянки”. Необыкновенна её творческая одарённость: она не только хранит в памяти многие фольклорные произведения, но и обновляет их.
Образ Матрёны Тимофеевны, кажется, выпадает из круга “народных заступников”. Но если приглядеться к нему, то можно увидеть те же черты, что были у Ермила Гирина и у Савелия: любовь к людям и готовность её доказать. Необходимо отметить и новые черты, которые вносит в общий образ “народного заступника” русская крестьянка. Во-первых, несчастье её предначертано самой судьбой (о чём мы узнаём из “Бабьей притчи”). Её путь – путь мученицы, призванной своим страданием облегчить муки других людей. Во-вторых, страдание это физическое. Но плотская боль не способна отвести Матрёну от высшей идеи жертвы. Напротив, она счастлива тем, что может отвести горе от близких ей людей, приняв его на себя. Если будет необходимо, она отдаст и свою жизнь. Кроме того, Матрёна Тимофеевна вносит в образ “народного заступника”, до сих пор представленного мужским (сильным, волевым, решительным) началом, начало женское (мягкое, ласковое, кроткое), материнское, готовое принять детей (людей) под своё крыло, защитить их.
ледующий “народный заступник” – Влас Ильич, появляющийся в главе “Последыш”, – воплощает идею невозможности пойти против совести. Помещик Утятин привык распоряжаться своими людьми как ему вздумается. Когда отменили крепостное право, он не поверил этому; однажды, после бурного спора с губернатором, его хватил удар и левую часть парализовало. Приехали наследники; старик в гневе сказал им, что они “трусы подлые”, предавшие “свои дворянские, веками освящённые” права, что они не его дети, а подкидыши. Молодые испугались, что отец лишит их наследства. Тогда они сказали князю, что “мужиков помещикам // Велели воротить!”, и обратились к крестьянам с просьбою до смерти Утятина “помалчивать” и “кланяться” перед хозяином, а за это обещали отдать им “луга поёмные по Волге”. Эти луга, водка “да с три короба посулов” сделали своё дело – “мiр решил помалчивать”.
Влас Ильич, бывший бурмистром, отказался. Он не против, чтобы мир “покуражился”, но сам быть “шутом гороховым” не хочет. Влас поступил по чести, ведь это преступление перед собой и перед Богом – добровольно, хотя и в шутку, отказаться от полученной свободы. Мужики, согласившиеся на этот позорный обман, сами себя закабалили (этот эпизод перекликается с рассказом Савелия о корёжинцах). Причём, в отличие от последних (которые стали рабами лишь формально), утятинские вахлаки превратились в рабов духовных. Они роняют своё достоинство, предают свою божественную сущность за материальные блага, за что в итоге и наказаны.
Влас не изменил себе, остался в стороне. Он живёт по совести, но дальше этого его стремления не идут. То, что он не убедил крестьян в низости их намерений, не вмешался в “мiрскую” судьбу, – его ошибка и вина.
Все вышеназванные персонажи – Ермил Гирин, Савелий, Матрёна Тимофеевна, Влас Ильич – объединяются в единый образ “народного заступника”. Этот герой живёт в миру и является частью крестьянского мира, но он как бы возвышается над толпой, стремится воздействовать на людей, являясь для них нравственным ориентиром. Он предельно открыт миру, способен на неизбирательную любовь ко всем. Его характерной чертой можно назвать готовность жить и трудиться во имя других людей. Всё это черты героя-подвижника. Тем не менее ни одного из этих “народных заступников” нельзя признать олицетворением нравственного идеала. Гирин, Савелий, Влас Ильич – у каждого из них есть свой грех. Кроме того, все эти персонажи (включая Матрёну Тимофеевну) обладают ещё одной общей чертой: они следуют высоким жизненным принципам, нравственному закону, но делают это, если можно так выразиться, неосознанно. Сами они не осмысливают свою жизнь как служение другим людям, они просто живут так, как принято жить в “мiру”, по его законам. Круг их забот так или иначе ограничивается близкими, знакомыми, соседями.
риша Добросклонов – принципиально иной герой в этом ряду. Немаловажно, что он ещё очень молод. Это, во-первых, мотивирует его чистоту и безгрешность, а во-вторых, ассоциируется с обновлением жизни вообще. Гриша Добросклонов – новый человек в русской истории, он – как первое доброе семя, которое должно взойти и дать урожай. Именно с ним (и такими, как он) связывает Некрасов надежды на обновление России и её будущее.
Его образ окружён в поэме особой любовью и участием. Его судьба предначертана заранее – мученичество во имя всеобщего Спасения (это сближает его с христианскими святыми, подвижниками, а в широком смысле – и с самим Иисусом Христом):
Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь.
Не случайно в размышлениях о миссии Гриши Добросклонова появляются особые мифологические образы: “демона ярости” (который царил на Руси) и “ангела милосердия” (который явился, чтобы свергнуть зло). С приходом Гриши
Над Русью оживающей Иная песня слышится: То ангел милосердия, Незримо пролетающий Над нею, – души сильные Зовёт на честный путь.
Необычно здесь используется автором мотив песни. С его помощью происходит своеобразное распространение, мифологизация идеи Счастья. Песня заключает в себе идеалы, чаянья, надежды русского народа. То есть если появляется добрая песня, значит, это “доброта”, свет разливаются по всей России. Песня делает бесплотные образы зримыми, реальными; можно сказать, что она воплощает идею в материю – звуки. Не случайно Гриша Добросклонов приходит, чтобы допеть недопетые песни его матери и создать для народа новые. Кроме этого, нельзя забывать об особой функции слова в фольклорной песне – магической, заклинательной. Песня есть не только отражение мира, но и своеобразное его моделирование. Через неё человек наделяется огромной силой и может влиять на происходящее.
Одно из главных качеств Гриши – стремление научить всех “мужиков” жить по совести, быть людьми, а не “холопами”, обрести счастье (у предыдущих “народных заступников” не было такой глобальной задачи). Он мечтает, чтобы “каждому крестьянину // Жилось вольготно-весело // На всей святой Руси!”
Важнейшим является здесь осознание своего пути. В Грише развито не только сердце, но и ум, не только эмоциональное, но и рациональное начало. В этом образе соединяются и обобщаются все лучшие качества – доброта, ум, чувство собственного достоинства, человеколюбие, готовность страдать ради счастья других. В то же время он является натурой цельной, гармоничной, не знающей противоречий. Именно такой человек нужен России, только он сможет повести за собой людей, чтобы те обрели на земле рай.
сновной формальной связью между частями поэмы является участие в действии семи странников. Но в последней главе “Пира...” (“Доброе время – добрые песни”) героем становится Гриша Добросклонов. Его песен странники не слышат. Возможно, линия Гриши должна была далее соединиться с линией странников (Некрасов не успел этого сделать), возможно, автор намеренно не делает этого, потому что земная, прижизненная слава снижает величие жертвы, вероятно, даже лишает её этого величия вообще. Неизвестный, не требующий вознаграждения подвиг – вот истинный идеал. В литературоведении, правда, высказывается такая точка зрения, что странники в принципе не могли знать, “что творится с Гришею” (то есть что “народный заступник” далёк от самого народа). Но она вряд ли отвечает действительности, особенно если вспомнить, каким вниманием и уважением народа окружён герой в поэме.