ПАНТЕОН

Н.ЗЛОТНИКОВ

Человек грядущего

Как быстро уходит моё время. Прежде я этого не замечал. А нынче, не только потому, что "лета к суровой прозе клонят, ощущение, что моё время уходит, всё острее. Незабвенный учитель мой Николай Николаевич Ушаков, напутствуя меня перед поездкой в Москву, обещал мне, основываясь, конечно, на собственном опыте, что я встречусь в Москве с необычайными людьми. Ушаков дал мне в дорогу три письма – к Я.В. Смелякову, Л.А. Озерову и М.А. Светлову, в которых просил споспешествовать молодому человеку во всех его делах и хлопотах. Я встретился со всеми, к кому писал Ушаков, и передал письма. Но сначала произошло коренное в моей жизни событие – меня приняли на работу, и я стал исполнять обязанности литконсультанта в отделе поэзии журнала «Юность», который в 1962–1963 годах был на пике своей славы. А с адресатами ушаковских писем видеться приходилось часто – они все являлись постоянными авторами журнала. Я.В. Смеляков ещё и заведовал отделом поэзии в «Дружбе народов», по соседству с «Юностью».

Со временем мы с женой и дочкой поселились на Кропоткинской (ныне Пречистенка), в бывшем паевом доме Союза писателей, в квартире, которую когда-то занимали А.Селивановский и М.Светлов. Начало моей работы совпало с временами, когда к исполнению обязанностей главного редактора только-только приступил Борис Николаевич Полевой. Вскоре я был приглашён к главному, и его помощник ввела меня в кабинет и представила Борису Николаевичу.

Уже сгущались осенние сумерки, в дальних углах кабинета стояла темнота, ярко светила настольная лампа. Б.Н. (так его все называли) сидел несколько боком к столу, подвернув под себя ногу, и что-то писал. Я оробел и очень нервничал. Б.Н. стал расспрашивать о родителях, о том, где я учился, где работал, где служил в армии. И мне отчётливо почудилось, что расстояние между нами заметно сократилось. У Б.Н. голос был глухой, низкого и очень тёплого тембра. Именно это делало достоверным и сокровенным каждое его слово. Мне хорошо было видно знакомое по многим фотографиям лицо с крупными и резкими морщинами. На лоб низко падала густая прядь тёмных, мягких волос. Не скажу, что это лицо было красиво, но оно дышало силой и добротой и притягивало к себе. Я, выросший, по сути, на заводе, познавший и уральский барак, и солдатскую казарму, воспринял редакцию словно новую семью, где я любил каждого и всех. В редакции царили дружество, общность взглядов и вкусов. Причём взаимоуважение и доброжелательность не исключали принципиальной и строгой взыскательности.

Настройщиком всей этой замечательной атмосферы, которая была сродни хорошо звучащему музыкальному инструменту, являлся, конечно, Борис Николаевич. Все по-доброму думали о всех и о каждом. Полагаю, что будет справедливым считать одним из лучших произведений Б.Н. – создание, вслед за В.П. Катаевым, редакционного коллектива «Юности» в первой половине шестидесятых. Впоследствии, когда редакцию сотрясали жестокие конфликты, её коллектив сумел устоять и сохранить свои нравственные ориентиры, свою репутацию и своё лицо. Годы были переломными, надежды – насыщенными демократическими ожиданиями. И публикации в «Юности» оказались как раз на стержне общественных ожиданий и надежд. К журналу потянулись люди – специалисты в различных областях, учёные, учителя, маститые и начинающие писатели. Каждый номер интенсивно прочитывался – даже одна публикация в «Юности» приносила автору известность и всесоюзное имя. Поэтому конкурс был огромен. Отдел поэзии получал не менее трёхсот писем со стихами в день. Незаурядная личность Бориса Николаевича, верность слову и другу, чувство юмора, бесстрашие, постоянная готовность ради хорошего материала пойти на серьёзный и опасный риск привлекали к нему всеобщее внимание на любом его поприще. Десятки баек и анекдотов о нём уже давно ходят по бесконечному фольклорному кругу, многие из этих баек кажутся достоверными. А я считаю своим долгом сказать легковерным слушателям, что к некоей забавной истории, случившейся якобы в «Огоньке», рассказанной в одной из таких баек, Б.Н. (утверждаю это, зная его нетерпимость к пошлости и скабрезности) отнёсся бы не только с недоумением, но, скорее всего, с брезгливостью.

Среди друзей Полевого было немало военачальников, в том числе и весьма видных. Например, с маршалом Коневым они были знакомы с молодых, ещё тверских, лет. Сейчас самое время рассказать о спасении польской национальной святыни – иконы Божьей Матери, которая хранится в соборе города Ченстохова. Незадолго перед штурмом Ченстохова войсками 2-го Украинского фронта, которыми командовал Конев, в штаб фронта явилась делегация в составе видных членов магистрата, историков, архитекторов, учителей. В делегации было и несколько священнослужителей. Среди последних был молодой человек, ставший впоследствии митрополитом краковским, а затем весьма влиятельным в католическом мире кардиналом Польши, – Войтыла. После этого Войтыла был избран Папой Римским, и первым журналистом, которому была оказана честь встретиться с новым Папой, был Б.Н. И не случайно. Ведь той памятной ночью в штабе фронта офицеры не решались будить только что заснувшего командующего. Но время начала артиллерийской подготовки неумолимо приближалось, и тогда кто-то посоветовал полякам обратиться к полковнику Полевому. Б.Н., разбудив маршала, рассказал ему про икону и опасение горожан за судьбу бесценной реликвии. И случилось беспрецедентное: город был взят без артподготовки – гитлеровский гарнизон оставил его после грозного обходного манёвра советских войск. Так была спасена икона Матки Бозки Ченстоховской. Известны ещё два случая, когда Б.Н. обращался к Коневу. В одном случае он просил командировать его в центр словацкого национального восстания и появился там в тот самый миг, когда дивизии СС начали штурм. Статный русский полковник спокойно занял место в рядах повстанцев и участвовал в бою. Не случайно сегодня одна из улиц Баньской Быстрицы носит имя Полевого. В другом случае, когда восставшая против фашистских оккупантов Прага истекала кровью в ожидании спешивших на выручку советских танков, Б.Н. снова попросил у Конева добро на полёт к месту боёв. Самолётик приземлился где-то на стадионе, но футбольного поля не хватило, чтобы погасить скорость пробега. Самолёт врезался в трибуны. Вокруг были пожары и перестрелка. Б.Н. примкнул к пражанам, и уже к вечеру этого дня продиктовал в Москву корреспонденцию для «Правды». Он прошёл войну от Сталинграда до Берлина (мне памятна фотография, где Б.Н. в сталинградской землянке что-то пишет, нахохлившись под шинелью. Пишет при свете самодельной лампы, фитиль которой заправлен в снарядную гильзу). Б.Н. довелось и с парашютом прыгать, и воевать в партизанском отряде. Много раз серьёзно рисковать. Он был и ранен, и контужен. Лежал в госпиталях. Но испытания не убавили в нём романтического взгляда на жизнь и человека. Он обладал способностью увлекаться и любоваться человеком. А независимый характер, природная открытость делали его душою любого сообщества. Б.Н. был статен и пригож от природы. А легенды и рассказы о его приключениях, с обязательными для фронтовых баек преувеличениями, летели за ним словно незримый рыцарский плащ. Он был настоящим, я бы сказал, истовым журналистом. Не расставался с блокнотом, то и дело заносил в него своим мелким почерком очередное наблюдение. Гордился принадлежностью к журналистской когорте и немало успел сделать для её славы. В первые годы советской власти, когда страну заполонили толпы беспризорников, он получил задание написать о них, сблизился с одной из ватаг и написал книгу «Записки вшивого человека». О ней одобрительно отозвался А.М. Горький.

Работая корреспондентом, освещал ход Нюрнбергского процесса. В это время Б.Н. припомнил давно известную ему историю, приключившуюся с боевым лётчиком, и очень быстро, как говорится, на одном дыхании написал историю полюбившегося ему лётчика, послал рукопись в журнал «Октябрь» Панфёрову, и к читателям пришла «Повесть о настоящем человеке». Повесть сделалась фактом хрестоматийного чтения и освободила много человеческих душ от сковывающих их скреп наследия тоталитаризма.

Бесконечно интересными были заседания редколлегии журнала. Их вёл первый заместитель главного С.Н. Преображенский или ответственный секретарь журнала Л.А. Железнов. Выступали Медынский, Прилежаева, Розов, Горяев, Амлинский, Андроников и другие. Регулярно проводились художественные выставки «На стендах Юности». Б.Н. отобрал на выставке С.Красаускаса перьевой рисунок юной девушки с молоденькими листочками вместо волос. Тогда же по его предложению этот рисунок сделался эмблемой журнала. Б.Н. же предложил принять зелёный цвет обложки первого нашего номера в качестве фирменного цвета редакции (все наши бланки печатались с этим весенним зелёным цветом). К слову, даже свою авторучку Б.Н. заряжал зелёными чернилами.

Ощущение чего-то необычайного, яркого, праздничного было в буднях редакции. Звучали стихи О.Чухонцева, Н.Коржавина, В.Павлинова, Н.Старшинова, О.Дмитриева. Часто приходили Б.Ахмадулина, Ю.Мориц, В.Костров, Р.Рождественский, Е.Евтушенко, захаживали актёры и режиссёры только что созданного театра «Современник». Кстати, замечательный цикл статей о спектаклях «Современника» написал тогдашний заведующий отделом критики и будущий министр культуры Е.Сидоров. Эти статьи сделали имя театра не только московским, но и всесоюзным.

Как-то Б.А. Слуцкий привёл в журнал тогда никому не известных Ю.Кима и Ю.Коваля, и мы впервые услышали замечательный цикл их песен о 1812 годе. К сожалению, в «Юности» никто не вёл некоего журнала, куда бы записывались все памятные события, на манер Алексея Ивановича Кондратовича, который составил «Новомирский дневник». Ведь уже сейчас забывается, как сделалось почти каноническим в педагогике имя скромного провинциального учителя после страстной, замечательной статьи С.Соловейчика «Любите Сухомлинского!». Очень важно и то, что сотрудники отделов имели прочный авторитет в своих профессиональных цехах. Прозу вела опытный и чуткий редактор М.Л. Озерова. Рядом с ней работали юные и талантливые Г.Бобрыкина и Е.Зотова. В отделе критики были Ст.Рассадин, Е.Сидоров, С.Лесневский, В.Огнев. В отделе юмора – вместе с постоянным журнальным персонажем Галкой Галкиной – были А.Арканов, Г.Горин, М.Задорнов, В.Славкин, А.Хорт и художник И.Оффенгенден – автор изображения Г.Галкиной. Постоянный и оживлённый диалог с читателем вела заведующая отделом писем И.С. Боброва.

Повторю начальную фразу этих скромных заметок: Моё время уходит. В ней то, что я чувствовал, рискнув начать старинную работу воспоминаний. Моё, наше время уходит. Но что-то приходит. И вот для этого будущего времени были направлены все помыслы и деяния Б.Н. Полевого, а также персонажей его прозы и публицистики. Он отважно дышал острым, обжигающим воздухом грядущего и жил им.