Миф Ореста

Кроме “мести, преследующей преступление”, в списке “драматических положений” литературоведа Жоржа Польти стоит “месть близкого за близких”, что имеет свои оттенки: это и месть близкого человека за другого близкого (близких), и месть близкому человеку за близкого (близких).

Первая вариация более или менее проста: например, Эдмон Дантес – граф Монте-Кристо мстит за своего отца, умершего с голоду, в то время как сын томился в неволе.

Куда как более трудна коллизия, когда месть направлена против ближнего своего, против родного человека, против крови.

Сразу вспоминается история Матео Фальконе, известная по новелле Проспера Мериме (1829), а также поэтически обработанная Шамиссо и Жуковским. Вспоминается и гоголевский «Тарас Бульба» (1834). Однако обращённое к сыну отцовское: “Я тебя породил, я тебя и убью!” – всё-таки нельзя назвать местью. Это – говорю вовсе не ради эпатажа – всего лишь педагогический приём, перешедший жизненные барьеры, это – форма воспитания, увы, смертельная, увы, сопровождающаяся душевным крахом воспитателя, но всё же…

Но всё же об этом мы долго говорить не будем, а поговорим о том конфликте внутри семьи, который был известен ещё в античные времена и запечатлелся в истории об Оресте.

Есть кровавые сюжеты и есть кровные сюжеты. В этом слилось и то и другое. Его можно назвать историей о крови как таковой.

Сюжет крови.

Вот что рассказывают об Оресте греческие мифы. Его отцом был аргосский царь Агамемнон, ставший во главе греческого войска в Троянской войне. Мать – Клитеместра (также говорят: Клитемнестра), дочь царя Спарты Тиндарея и Леды, история которой обросла многочисленными полулегендами-полуслухами.

Однажды Тиндарей позабыл о необходимой жертве Афродите, и, разгневавшись, богиня любви и красоты напророчила его дочерям дву- и троемужие. Первым мужем Клитеместры был Тантал, наказанный за свои земные преступления (убийство сына Пелопа среди них – не самое страшное) нескончаемыми муками в подземном царстве. Агамемнон, убив Тантала и их с Клитеместрой грудного сына, насильно взял последнюю в жёны. Свою дочь Ифигению Агамемнон принёс Артемиде в жертву ради успешного отплытия флота ахейцев в Трою.

Пока Агамемнон воевал, благосклонности Клитеместры добился микенский царь Эгисф, сын незадачливого борца за царскую власть Фиеста и его собственной дочери. Клитеместра и Эгисф убивают вернувшегося с победой Агамемнона.

Его сын Орест как наследник тоже опасен. Сестра Электра спасает его от матери-мужеубийцы и её кровавого возлюбленного. Но проходит время. Дельфийский оракул отправляет выросшего Ореста отомстить за смерть отца. Орест убивает Клитеместру и Эгисфа, однако за пролитие крови матери его начинают преследовать эринии – богини мести. Только после заступничества Афины Орест оправдан, он становится царём в Микенах, а сестра Электра выходит замуж за Пилада, задушевного, верного друга Ореста.

Эта история получила множество художественных воплощений в литературе – античной и новой. Она увлекла Софокла и Еврипида, итальянца Витторио Альфьери, французов Расина, Вольтера, Жан-Поля Сартра… Думается, что в определении Нобелевского комитета, присудившего последнему литературную премию, “за богатое идеями, пронизанное духом свободы и поисками истины творчество, оказавшее огромное влияние на наше время”, подразумевается и едва ли не самая знаменитая пьеса Сартра «Мухи», где дана современная переработка мифа об Оресте. Этот Орест говорит: “Я свободен… Свобода ударила в меня как молния… Я совершил своё дело. Доброе дело. Я понесу его на плечах, как путник… И чем тяжелее будет нести, тем радостней, потому что в нём – моя свобода”.

Другой нобелевский лауреат – американский драматург Юджин О’Нил (“за силу воздействия, правдивость и глубину драматических произведений, по-новому трактующих жанр трагедии”) за несколько лет до получения премии также обратился к сюжету, уже воплощённому в трагедиях Еврипида и других. В его трилогии «Электре подобает траур» действие перенесено в эпоху после окончания гражданской войны в Северной Америке, героя зовут Орин, но накал страстей ничуть не уступает древнегреческому…

Однако тайна привлекательности замысловатой и кровавой истории остаётся. Не станем же мы искать разгадку в том, что этот миф, как писали в книгах советской эпохи, “отразил процесс преодоления архаического закона кровной мести, происходящего на фоне смены матриархального уклада патриархатом” («Мифы народов мира»)?! Эдак я предположу, что прославленная в веках дружба того же Ореста и Пилада знаменует смену семейных ценностей общественными, профессиональными и так далее.

Надо думать, дело куда глубже. В еврипидовском «Оресте» главный герой после происшедшего сходит с ума (при участии эриний или нет – в психологическом контексте особого значения не имеет). Нельзя не видеть: на Оресте не только грех матереубийства. Он принадлежит к роду, где сплелось множество преступлений крови (мною названы не все). Конечно, читатели античных мифов знают, что подобное в них – не что-то исключительное, скорее обиход. Но в этом-то и таится главный секрет мифа об Оресте. Тем более – его обработок в древнегреческой литературе.

Имя Орест происхождением связано со словами горный, дикий. Но вот в образе героя древнего мифа сливается действительно дикое, природное, кровное начало и свободный этический поиск, когда самооправдание или самоосуждение не связывается с происхождением или с волею многочисленных тогдашних богов.

Вспоминается известная поговорка о том, что у каждого есть свой скелет в шкафу – своя жгучая тайна. Знает или не знает Орест о своих скелетах в шкафу, для толкователей мифа об Оресте не так важно. Важно его нежелание искать обоснование своего рокового поступка – убийства – в сложившейся традиции, в укладе. Орест готов отвечать за всё, но он не желает отвечать за своё происхождение, за свою кровь.

Литература восстаёт против фольклорной модели. Орест убивает мать по “старому” закону жизни, а вот осознаёт это уже не по закону, а по совести, “по сердцу”.

А это значит, что истории новых орестов ещё будут воплощаться в художественном слове.