Метаморфозы «Классических роз»

Роза – царица цветов. Её любили и воспевали с незапамятных времён. Ей поклонялись, о ней слагали легенды, предания. Самые первые сведения о розе встречаются в древнерусских сказаниях. В Древней Индии существовал закон, по которому каждый принёсший царю розу мог попросить у него всё, что пожелает.

Конечно, в любой национальной культуре роза символизирует разные понятия. Мы знаем цветок как символ любовной страсти (например, у Шекспира или роза в Древнем Египте), как историческую эмблему (война Алой и Белой розы; древние германцы считали розу символом меча и смертельной раны), как эмблему религиозную (роза у магометан и в Древней Индии)...

В эпоху раннего немецкого романтизма цветок становится выразителем романтического идеала, к которому постоянно стремится романтический герой. Абстрактный “голубой цветок” у Новалиса символизирует счастье в любви, творчестве, гармонии. Постепенно человек пытается для себя адаптировать этот идеал в виде вещи реальной.

В 1843 году публикуется стихотворение И.Мятлева «Розы». Оно написано в романтическом ключе. “Розы” здесь – часть природы. Они дают счастье только тогда, когда они живые. Тот, кто пожелает сорвать цветок, должен быть наказан. И.Мятлев не раз повторяет, что это – “заветные цветы”. Недаром повествование о “деве” начинается с противительного союза “но”. Счастье девы в “венке из роз” – мнимое, недолговечное. “Ей счастье долгое сулил, казалось, рок”. Но природа не простила нарушительницу её гармонии, и дева должна умереть.

Это стихотворение послужило источником для стихотворения Игоря Северянина «Классические розы». Северянин даёт в качестве эпиграфа к своим «Классическим розам» первую строфу мятлевского стихотворения и в каждой строфе повторяет его первый стих, правда, с изменением формы времени связочного глагола.

Первая строфа стихотворения тесно связана с эпиграфом. Здесь тоже рассказывается о молодости, та же юношеская восторженность (в сердце “роились грёзы”, герой любил и был счастлив), тот же временной план “весны”, прошедшей весны. Время глаголов и лексические элементы показывают, что это было в прошлом. Лирический герой жил, любил, мечтал, наслаждался славой, природой. Отличает первую строфу от эпиграфа расширение пространства. Мы помним, что в эпиграфе герой наслаждается миром, который знал он сам, а именно тем, что было в его саду. В первой же строфе стихотворения весь мир для героя сконцентрировался “в сердцах людей”. Герой научился любить, пользовался славой и, конечно, не мог существовать один.

Вторая строфа переносит нас во временной план настоящего (временные формы глаголов). Сейчас лирический герой находится на этапе зрелости. Юность миновала: “прошли лета”, и что же мы видим? Розы исчезли, а вместе с ними и любовь, и слава, и весна. “Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране”, нет тех людей, в сердцах которых “роились грёзы”. Люди, повзрослев, разучились радоваться жизни и природе: “всюду льются слёзы”. Единственной отрадой людей, их “розами” становятся “воспоминания о минувшем дне”. “Прошли лета” молодости, а вспоминают их как один день. Если раньше люди сами любили, мечтали, то “ныне” они могут восхищаться только воспоминаниями об этом. И не просто “люди”, а все. Теперь герой видит мир повсюду, а не только в пределах “сердец людей”. Пространство расширяется до максимума.

Но, как день прошлого, проходят и “дни” настоящего.

Третья строфа вырисовывает будущее. И в этом недалёком, отделяемом “днями” будущем картина совсем иная, чем в настоящем. Вместо плача, слёз мы слышим успокоение: “Уже стихают грозы”, а следовательно, нет и грома. Страна, которой не было в настоящем, хочет “вернуться в дом”. И всё это обязательно будет. Плач утихнет, Россия успокоится, будет чувствовать себя дома, и тогда лирическому герою можно будет не менее спокойно умереть. И тогда для него будет только одно наслаждение: чтобы розы в его гроб были брошены “его страной”. Пространство опять сужается. Умиротворение наступит в России (сравним: “всюду”), а по смерти герой приближается к юности, опять появляется видение мира только через своё субъективное восприятие (“моей страной”). Хотя “моя страна” это уже не “мой сад”. Лирический герой, поэт, бывший знаменитым ещё в молодости, много сделавший для своей страны, поднимается на высшую ступень.

Его молодое “я” было мелким, собственническим: “мой сад” равно “я хозяин сада”. Теперь же он – гражданин своей страны.

Образ “роз” развивается от прямого значения слова до переносных, всё более и более патетичных. В эпиграфе “розы” действительно имеют значение цветы, распустившиеся ранней весной в саду и по своей биологической природе боящиеся холодов. В первой строфе “розы” – это плоды молодости, славы, любви. И лирический герой наслаждается именно этими плодами. Во второй строфе “розы” – это радость воспоминаний. “Ныне”, где нет никого и ничего, не может быть и цветов, вещественных предметов. Это воспоминания, нечто абстрактное, не существующее в реальной действительности, более высокое. И в третьей строфе под “розами” имеется в виду благодарность Родины. Важны не сами розы, а то, кем они “брошены в гроб”.

Стихотворение Северянина пронизано смыслами “молодость – зрелость – старость” и “прошлое – настоящее – будущее”. На каждом из трёх этапов (три строфы стихотворения) символ “розы” имеет своё значение. Это подтверждается и рифмами к слову “розы”. Первая строфа: “розы” – “грёзы”. Не читая строфы, можно догадаться, что речь идёт о юности. Вторая строфа: “розы” – “слёзы”. Это временной план настоящего – строфа связана с историческими событиями (стихотворение было написано в 1925 году). Третья строфа: “розы” – “грозы”. Гроза показана как символ перехода в будущее.

О том же говорят и фонетические приёмы в тексте:

В те времена, когда роились грёзы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!

Ясно слышен преобладающий в первых трёх строках сонорный [р], громкий, бурлящий, живой, кипучий, как и сама молодость, выраженная в первой строфе. К звуку [р] постепенно присоединяются и другие сонорные – яркие, звонкие, переливчатые. Заметим, что в первой строфе нет ассонанса. Это не случайно. В юности нет одинаковых нот, мелодия жизни переливается, иногда возвращается к старому, но никогда не стоит на месте.

Вторая строфа:

Прошли лета, и всюду льются слёзы...
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!

Здесь только в первом слове есть звук [р]. Это как бы мостик от первой строфы ко второй, от семантики молодости к смыслу зрелости. Уход молодости тут воспринимается как бы во времени, в движении (“прошли лета”). Первая же строка пронизана звуком [л], символизирующим чистое лёгкое капанье слёз о прошедших летах. Звон этот продолжается во всей строфе посредством сонорных звуков. Во второй строке – это плач, а в третьей и четвёртой – радость воспоминаний.

Не случайно, наверное, что в первой строке дважды повторяется звук [jу]. Они как бы расширяют пространство (“всюду”). Не случайно и то, что в последней строке подряд идут три звука [а] (безударные звуки [о] звучат как [а]). Звук [а] считается самым ярким и сочным из гласных звуков. Он символизирует яркое воспоминание из прошлого.

Наконец – третья строфа:

Но дни идут – уже стиха[jу]т грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп...
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!

Один из начальных её звуков – [д], передающий тяжёлые, но звонкие шаги времени. Сложен переход от настоящего к будущему, но ярок и светел итог – в России наступает умиротворение, “затишье”; мы слышим обилие глухих согласных в первой и второй строках ([с], [т], [х], [щ]). Возвращение России “в дом” стремительно, твёрдо, настойчиво, здравомысляще! Поэтому во второй строке добавляется утверждающий звук [р], который становится доминирующим в четвёртой строке. Это и гордость, и счастье поэта. Недаром в последних двух словах появляется и взрывной [б], который вместе с восклицательным знаком на торжественной ноте завершает стихотворение.

Образ цветка репрезентативен ещё и потому, что он практически не наделяется национальной семантикой. Если предметы интерьера, костюма всегда соотнесены с эпохой и традициями определённой культуры, то цветок имеет одинаковое символическое значение и в античности, и в XIX веке, и в современности. Изменяется лишь отношение автора к изображаемому образу, а лирический герой становится персонификацией мироощущения художника.