Рай греха

Творчество этого художника называли талантливой средневековщиной.

Давал он лицам древних граций
Всю прелесть новых комбинаций, —

писал в «Балладе о цирюльнике» Обри Бердслей, один из самых противоречивых и ярких графиков конца XIX века. Заядлый книжник и меломан, пробующий свои силы в литературе; человек, исповедующий дендизм как в жизни, так и в искусстве; уверенный в абсолютной силе своего таланта: “Я могу выполнить что угодно, нет ничего, чего бы я не мог выполнить”. Основоположник стиля модерн, возводящий экзотику и пряность в абсолют до такой степени, что чувствовались “привкус тления и несколько порочная чувственность” (А.Бенуа). Человек болеющий, обречённый, при виде звёзд он рассуждал о том, что “там наверху... есть ли ещё существа, подобные нам”, о “странных путях, которыми, быть может, пришла и, наверное, должна уйти душа”. Его называли парнасцем, последним певцом романтической агонии, сатириком, мистиком, апостолом гротеска, волшебником линии, великим декадентом, художником упадка, прирождённым язычником, закоренелым эклектиком. Утверждали, что он достигает чистой красоты, но называли эту красоту дьявольской, что он одержим бесом унижения красоты, и формулировали так: “Соблазн демонического, отравляющий, как яд, скрытый лепестками пленительно-нежного цветка, выросшего в «темницах порока»”. В его рисунках находили рай греха и грёзу о женщине. Он наглухо закрывал окна своего кабинета, зажигал свечи и судорожно работал, скрывая затем все свои черновые помарки и демонстрируя лишь совершенный результат, выказывая видимое презрение к тем, кто погряз в черновой работе. “Боюсь, что люди видятся мне иначе, чем другим. Мне они представляются гротескно, и я изображаю их так, как вижу”.

Одна из значительнейших его работ – оформление книги Томаса Мэлори «Смерть Артура». Бердслей проникся возвышенным стилем «Смерти Артура», и горечь этой книги совпала с горечью его сердца. И красота любви, и гордость рыцарской чести вдохновили его на создание огромного количества иллюстраций к роману. Книга стала шедевром английского книгоиздания. Фантастическое разнообразие растительно-цветочного орнамента. Цветы, которые олицетворяют живых людей; совершенная форма чёрных созданий, пронзающих белое поле, и белых – чёрное. Геометрическая симметрия, которая дышит жизнью исключений из правила. Прекрасные и храбрые рыцари и прекрасные дамы. Волшебник Мерлин, которого Бердслей рисует глубоко задумавшимся и пребывающим в кругу своих вечных забот. Другие волшебники и волшебницы. Сражения и рыцарские поединки. Любовь как самая прекрасная сила, которая движет поступками людей, вдохновляет, но и толкает на преступления. Диковинные звери. Буквицы, которые нарисованы и пронизаны цветами столь изящно, что и сами являются гармоничной частью садов книги. Сады и замки. Роскошество орнаментальных обрамлений рисунков.

Рисунок изображает замок короля Артура, реку, лес и самого короля – молодого красивого, принимающего дар – “богато изукрашенный плащ... он так густо был расшит драгоценными камнями... и среди них были драгоценнейшие изо всех”, присланный с девицей от Феи Морганы. Королю плащ понравился, и он едва не попался в ловушку. Точным белым силуэтом рисует Бердслей девицу, подносящую плащ... Перед нами прелюдия к несостоявшейся драме. Другая девица – от Владычицы озера – предупредила короля: “Не надевайте этот плащ... велите надеть его той, кто его привезла”. Король набросил плащ на посланницу – она сгорела и рассыпалась угольями... Всемогущий Мерлин влюбился в Ниневу, приближённую Владычицы озера. Мы видим в лесу эту коварную девицу, которой надоели воздыхания Мерлина, и видим Мерлина, идущего на смерть. Оглядываясь и, очевидно, всё понимая, он забирается в каменный грот, а Нинева закрывает его каменной плитой; Мерлин оказывается похороненным заживо, о чём он, впрочем, давно уже знал. Рисунок окружён растительно-геометрической виньеткой, густ и насыщен. Бердслей рисует лес, прекрасную скучающую и задумавшую недоброе Ниневу. Белый камень грота просветляет рисунок. Фигура забирающегося в грот Мерлина поистине трагична. Он и знает всё, и предвидит, и не в силах воспрепятствовать воле судьбы, и не хочет отказаться от любви, которая губит его. Рисунок драматичен и повествователен, насыщен событием, которое скажется на дальнейшей жизни героев этой удивительной книги. На фоне вечных боёв, ран и смертей книги Т.Мэлори рисунки Бердслея выглядят как песнь песней красоты и изящества, где-то таящего каплю яда, от которой надо излечить, что иногда происходит, а иногда нет. Прослышав о женитьбе Тристама на Изольде Белокурой, королева Изольда Прекрасная написала ему письмо, “столь жалостное, какое только можно вообразить и написать”. Мы видим на рисунке именно этот момент, когда прекрасная дама в своём кабинете с двумя окнами, за изящным столом, на подставке, пишет письмо, нетерпеливо поглядывая на песочные часы. Комната светлая, белая, королевская, и тёмные в ней только волосы королевы да её плащ. А вокруг, естественно, расплескались цветы замечательные, какие трудно найти на земле... Полетело письмо к Тристаму, он помчался к своей королеве, но был с ним рыцарь Кэхидин, также влюбившийся в королеву и писавший ей письма, на что она вынуждена была вежливо отвечать. Тристам нашёл эти письма, разгневался, а потом произошли многие другие события, бои, поражения и победы.

Повествование движется к концу. Король Артур смертельно ранен. Его главная забота – возвратить меч Эскалибур, и он велит Бодиверу бросить мяч в воду. Дважды обманывал Бодивер короля, пряча мяч, потому что жаль ему было топить столь драгоценное оружие. Но короля Артура провести было невозможно. И на третий раз бросил Бодивер меч в воду. “И в тот же миг поднялась из волн рука, поймала меч, сжала пальцами, трижды им потрясла и взмахнула и исчезла вместе с мечом под водою”. Чуя смертный час, расстался король Артур со своим товарищем. Рисунок Бердслея запечатлел именно эту минуту. Бодивер стоит на берегу, бросает меч, и тут же из воды поднимается рука и потрясает мечом, словно клянётся. Вокруг осока, плавают лилии, надвигаются чёрные тени болота... Каждую большую картину-иллюстрацию Бердслей представляет в раме-виньетке, сотканной из растительного, тонко организованного орнамента. В этой раме мы видим изящную картину очередного действа. Во-первых, это панорама аккуратно возделанного сада с деревьями и цветами. Цветы красуются и на первом плане. Под яблоней спит сэр Ланселот Озёрный, а его рассматривают четыре королевы – четыре утончённые белые фигуры, и каждая по-своему проявляет интерес к спящему рыцарю. Фея Моргана предложила: “Я наведу на него чары и свезу в мой замок. Чары сниму, и пусть он тогда сам выберет, которая из нас станет его возлюбленной”. Положили его на щит и привезли в замок Чэриот. Когда Ланселот Озёрный проснулся, ему сказали: или ты выберешь одну из нас, или умрёшь в этой темнице. Но Ланселот, верный своей любви к королеве Гвиневре, отверг предложение королев и предпочёл темницу. Верность его была вознаграждена. Дочь короля Багдемагуса отомкнула 12 дверей и выпустила Ланселота на волю.

Пьеса Оскара Уайльда «Саломея» была истинным подарком Бердслею. Наряды, интрига, дьявольские характеры. Титульный лист: гермафродит, увенчанный венками, две огромные свечи и склонившийся крылатый юноша у подножья – всё это на фоне зарослей; в углу – летучая мышь. Ирод и Иродиада на балу. С ними дочь Иродиады Саломея, к которой неравнодушен Ирод. В темнице – Иоанн Креститель, призывающий кары небесные на неправедное семейство.

«Туалет Саломеи» – это торжество чёрно-белых овалов, тончайшие кружева, стройная фигура, гордо-зазнаистое, самолюбующееся выражение лица. «Павлинье платье». В павлиньем чёрно-белом платье и павлиньем венке, длинные павлиньи перья перекрещивают картину – Саломея и её конструктивно наряженная мать отправляются на бал. Платье матери – царство буйства линий. Выражение характеров.

«Чёрный капот» – Саломея, как огромная чёрная птица с распластавшимися крыльями и высверком белого плиссированного платья из-под капота. Саломея резвится, сидя на пуфике и дирижируя оркестром.

«Глаза Ирода» – это глаза пресытившегося сладострастного зверя.

«Иоанн Креститель и Саломея» – встреча антиподов. Высокий, в чёрном, с гривой чёрных волос Иоанн Креститель с гневно упрекающим выражением лица. Саломея в роскошных, геометрически расчерченных одеждах, с обнажённой грудью, в рогатом чепце, как кошка, шипит на Иоанна Крестителя. И вот она – «Кульминация». Белая фигура Саломеи с дьявольскими чёрными волосами в полупрыжке-полуполёте несёт отрезанную голову Иоанна Крестителя, из которой льётся кровь.

«Танец живота» – плата Ироду за голову Иоанна Крестителя. С обнажённой грудью и животом изгибается Саломея. Дикий урод-полубес играет на инструменте, рвутся струны.

«Награда танцовщице» – Саломея в чёрном держит одной рукой кровавое блюдо, другой отводит волосы от лица Иоанна Крестителя, зло всматриваясь: так вот ты какой.

«Оплакивание образа Иоанна Крестителя». Чёрное покрывало покрывает тело Иоанна Крестителя. Высокая плетёнка увита цветами. Плакальщица обнимает лицо Иоанна.

«Похороны Саломеи». Бесы укладывают обнажённую Саломею в роскошный гроб, расписанный цветами...

А разве не даёт Аристофанова «Лисистрата» толчок похотливо-естественной фантазии Бердслея? Вот мы видим Лисистрату, прикрывающую свои чресла. Она прекрасна и обольстительна, у неё роскошная грива волос. Её платье всё в кружевах и фестончиках, её цепкая рука венчает ветвью огромный, как столб, фаллос.

Вот в этом-то и сила, и спасенье,
В шафрановых платочках, в полутуфельках,
В духах, в румянах и в кисейных платьицах...

Бердслей находит истинное отдохновение во всех этих фестончиках и полутуфельках, он рисует женщину, как роскошный цветок, и его мало трогает суть борьбы Лисистраты и её подруг против войны и за мирное проживание со своим мужем, но вот форма этой борьбы, её аргументы, её чувственно-плотская сторона доставляют графику истинное удовольствие.

И начинается сражение мужчин за свои права. Чего стоит только рисунок «Циннезиус, склоняющий Миррину к соитию». Неизбежный фаллос и рука Циннезиуса, пытающаяся удержать прельстительную Миррину, чьё роскошное платье в цветах не в силах скрыть прелестные формы её тела; её чудные волосы украшены цветами, чёрные чулки подчёркивают белизну ног и божественность полутуфельки... Картина защиты Лисистратой и её подругами Акрополя от стариков неприлично-насмешлива. Обнажённый старик с факелом подвергается полному поношению. Его поливают то ли водой, то ли мочой и обдают газами. Бердслей не забывает полюбоваться на роскошные волосы, грудь, стан Лисистраты, её грациозную позу. Мужчин Бердслей рисует не менее любовно, хотя и с известной долей сарказма. Их огромные от воздержания фаллосы представляют настоящий цветник. Художник, любуясь, насмехается, показывая старика, с завистью касающегося прелестей молодого лакедемонянина. Или наряду с аполлонообразными лакедемонянами рисуя почти карлика в немыслимом тюрбане. Но и женщинам начинает надоедать их бунт. “Взбесились по мужчинам наши женщины”. Бердслей рисует обнажённую толстуху, которая по верёвке пытается выбраться из стен Акрополя, и красавицу в чёрных чулках и развевающихся одеждах... Мир заключён.

Победа Лисистраты, как мы теперь знаем, была временным, частным делом. Любовь не может одолеть войны, и та торжествует, глядя, как зачинаются всё новые и новые солдаты на полях сладких битв. «Лисистрата» дала Бердслею возможность продемонстрировать своё изощрённое мастерство, показав то естество скандала, которое таит в себе рождающаяся в оплодотворении жизнь.

Фантазии Бердслея чаще всего имеют свои корни в литературе. Он был известный любитель чтения и очень радовался, найдя какую-нибудь заинтересовавшую его книжицу. «Правдивая история» Лукиана – это одно из наиболее ранних фантастических произведений, чей герой, миновав на корабле Геракловы столпы, оказался в Западном океане, а затем силой ветров взлетел высоко в воздух и оказался на Луне, а затем следует череда встреч с плавающими в воздухе островами, где живут самые удивительные создания. Бердслей изображает женщин, которые вырастают из виноградных лоз, их головы украшают виноградные кисти. Женщины похотливо набрасываются на посетителей-мужчин, и случается так, что разъединение уже невозможно. Пришельцы прирастают к виноградным лозам и остаются со своими подругами, прорастая лозами и обрастая виноградными кистями. Буйство плоти, цветение красивых тел...

К рассказу Эдгара По «Чёрный кот» Бердслей рисует буквально точную иллюстрацию. Он показывает нам картину, представшую перед полицейскими, разбившими стену. Их глазам предстала покойница, которую они искали, – Бердслей рисует её контурно, белым пятном, на чёрном фоне её темницы, а на голове у неё сидит чёрный одноглазый кот, чей вопль и привлёк внимание полицейских. Рисунок Бердслея точен и впечатляет устойчивым ужасом белой покойницы, свирепо сияющим глазом огромного чёрного чудовища.

От всей картины веет неотвратимостью наказания, что и следует из рассказа... Иллюстрация к рассказу «Убийство на улице Морг» также соответствует повествованию писателя. Примерно изображена сцена, когда орангутанг “схватил труп девушки и затолкал его в дымоход камина”. Мы видим, как огромное животное несёт свою бедную жертву по направлению к камину. Вся страшная красота сцены заключается в точном расположении чёрных пятен – три портьерные кисти вверху и одна внизу и чёрные волосы несчастной девушки. Всё остальное – портьеры и сам орангутанг — изображено контурно. И вот эта пустая белизна с обозначенной страшной сценой производят впечатление вечно длящегося действа. Не говоря уже о геометрически точно вычерченных линиях и общей гармонии рисунка.

Иллюстрация к рассказу «Падение дома Эшеров» представляет Эшера, погружённого в мистическую предначертанность. “Он очень страдал от болезненной обострённости чувств; он мог есть лишь самую пресную пищу, он мог носить одежду только из определённой материи, всякий запах цветов угнетал его, свет, даже тусклый, терзал ему глаза...” Бердслей изображает человека в чёрно-белом плаще, немощно уронившего руку и потупившегося невзрачным лицом. Две чёрные полосы — широкая внизу и узкая вверху – как бы означают предначертанную обречённость. Но оформление носит скорее декоративный характер и далеко от смысловой нагрузки рассказа.

В рассказе «Маска красной смерти» речь об ужасной красной смерти, которая стала косить жителей владений принца Просперо. Принц бросил ей вызов и устроил в замке карнавал. На карнавал явился некто, одетый в маску красной смерти. Бердслей рисует разно наряженных гостей, перед ними из-за рамки рисунка выступает край лица-маски неизвестного. Это встреча с ужасом ещё без точного представления, что этот ужас и есть красная смерть. Как всегда, у художника контраст чёрного и белого, прекрасная девушка, арлекины и пьеро...

Представляется, что Бердслей специально написал «Венеру и Тангейзера», чтобы продемонстрировать утончённость своего мастерства. В этом проявился некий нарциссизм – Бердслей создал двойное зеркало, в которое мог глядеться, любуясь самим собой...

«Тангейзер в саду Венеры». Это некая роскошная птица в роскошном саду среди цветов и бабочек. Властвуют полутона, больше серого, лишь красивое белое лицо и белое жабо выделяются из общего фона. Бердслей спел песню изяществу, песню ритуалу, он был человек, влюблённый в представление о себе, живущем в мире удивительных форм, естественных откровений, множественной красивости. Великолепие одежд, торжество цветов, обилие фруктов. «Туалет Венеры», протекающий в окружении гостей на фоне причудливых трельяжей. Дерущиеся карлики придают общей картине пикантность. Куафер Космэ бережно касается волос замершей от удовольствия полуобнажённой Венеры в изумительном белом платье. Общая картина напоминает цветник, в котором замечаются выразительные детали – безукоризненная ножка Венеры, рядом изящная ножка туалетного столика, имитирующая ногу диковинного парнокопытного, веер дамы и так далее. Рассказ о том, как Пресвятая Богородица возносит святую Розу на небо, Бердслей передаёт так: святая Роза вся в белом умилённо прильнула к Пресвятой Богородице – в тёмном и тиаре. Вознесение, похожее на давно ожидаемое свидание. Развевающийся плащ Богородицы передаёт ощущение полёта. «Возвращение Тангейзера на гору Венеры», где Тангейзер похож на белую птицу, прорывающуюся сквозь колючую изгородь.

Фантазия Бердслея тонет в описаниях одежд, садов, переодеваний, любований, полушёпотов. Тонкая плёнка страсти покрывает всё это сочинение, подобное новогоднему празднику.

Сергей Маковский называл Бердслея чёрным алмазом. Угасающие блики этого столь рано меркнущего чёрного алмаза падали на его творчество и придавали его красоте зловещий оттенок. “Я живу в вечном трепете, так как неотлучно преследует меня страх перед нищенским существованием, нищенской смертью”. В детстве он видел сон: проснулся ночью при свете луны и увидел огромное Распятие с истекающим кровью Христом, и это Распятие падало со стены. Он, создававший великолепную графику, своим сладострастным декоративизмом щекотавшую взыскательную и невзыскательную публику (“будет приятно увидеть вдруг совершенство, увенчанное некоторым недостатком”); придававший своим рисункам взыскательную тень скандала гротескной эротики; человек своенравный, придирчивый, капризный, о ком говорили, что он “изучал... ритуал славословия Небу, чтоб применить потом очарование красоты этого ритуала прославлению ада”; отождествлявший себя с Купидоном, – в последние месяцы жизни пришёл к христианству и был принят в лоно католической церкви. Последняя его просьба была – уничтожить иллюстрации к «Лисистрате», которые он считал лучшим из всего созданного им.