Из цикла «Занимательное литературоведение»

Блеск и нищета стихотворной цитаты

Беседа восемнадцатая*

В 1956 году, обращаясь, по-видимому, к самой себе, Ахматова написала:

Не повторяй – душа твоя богата –
Того, что было сказано когда-то,
Но, может быть, поэзия сама –
Одна великолепная цитата.

Хотя в стихотворении всего четыре строки, его смысл, как всегда у Ахматовой, куда шире. И всё же попытаемся пусть приблизительно расшифровать это четверостишье.

В двух первых строках говорится о том, что таланту нет надобности копировать себя, поскольку талант устремлён в ещё не бывшее, в неведомое. (Примерно то же говорил Маяковский о поэзии как о езде в незнаемое.) Это рассуждение Ахматовой хотя и очень важно, однако не ново. До неё в том же духе высказывались многие поэты, писатели, философы, художники, литературо- и искусствоведы.

Но две следующие ахматовские строки настолько неожиданны, что речи о каком бы то ни было повторе идти не может. Эти две строки не только сказаны в первый раз, но сама их мысль первозданна.

Итак, две первые строки противостоят двум последним. От этого в стихах возникает напряжение и происходит сшибка, то есть именно то, что превращает стихи в поэзию.

Итак: ты талант, поэтому ты не должен повторяться, однако поэзия на самом деле в самом высоком смысле – повтор. Чей – догадаться не трудно: Господа Бога...

В этой беседе разговор пойдёт о стихотворной цитате не в её высшем ахматовском значении, а лишь в обиходном. Но даже в таком простом и обычном плане с цитатой далеко не просто.

Цитата всегда была в ходу. Да и сейчас, несмотря на катастрофический упадок интереса к поэзии, стихотворные цитаты пока ещё достаточно часто слышишь и в разговорной речи, и с телевизионного экрана, и в серьёзной статье, и в расхожем фельетоне.

Десять лет назад в рецензии на одну критическую книгу я приветствовал цитату, утверждая, что в цитате есть демократизм всеобщности. Некоторые литераторы, и не только литераторы, а даже политические деятели, уже выпускают книги, состоящие сплошь из одних цитат.

Хорошо ли это?

Так сразу и не ответить.

Конечно же, в цитате всегда сконцентрирована некая мысль. Но человек, думающий лишь сплошными цитатами, ничем не лучше ученика, отвечающего по шпаргалке. В пользовании цитатами, разумеется, ничего худого нет, но при этом не стоит забывать, что цитата лишь выжимка, лишь часть целого, и, если вы незнакомы со всем произведением, а помните из него только цитату, вас никак не причислишь к любителям стихов.

Что же до поэзии, то, хотя она и великолепная цитата, мне кажется, её всё же следует запоминать стихами, а не цитатами, хотя бы уже потому, что в цитате обычно заключена одна мысль, а в стихе их много; цитата одномерна, а стих многозначен, многогранен, многослоен.

В беседе «Творчество и чудотворство» («Литература», № 42, ноябрь 1996 г.) я походя касался природы стихотворной цитаты. Цитируя стихи Брюсова и Пастернака, я отмечал, что Брюсов точен и афористичен и многие его строфы отлично запоминаются. Например:

Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
– Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.

(«Каменщик», 1901)

Бесследно всё сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.

(«Грядущие гунны», 1905)

У Пастернака ничуть не меньше афористичных строф, чем у Брюсова:

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.

(«Гамлет», 1946)

И в значенье двояком
Жизни бедной на взгляд,
Но великой под знаком
Понесённых утрат.

(«Вакханалия», 1957)

За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Открыто будущее мне
Верней залога.

(«За поворотом», 1958)

Длить список таких пастернаковских цитат можно до бесконечности. Их тоже отличает чёткость и точность мысли. Но, пожалуй, на этом сходство пастернаковских стихов с брюсовскими кончается. Там, где Брюсов завершал стих, Пастернак его лишь начинал. Брюсов стремился сделать свои строки цитатами и, добившись этой цели, по-видимому, считал свою задачу выполненной. Очевидно, он считал, что, разгадав тайну поэзии (на самом деле – только секреты!), может поставить её на поток, что, собственно, он и делал.

А Пастернак словно бы не замечал своей точности и афористичности и шёл дальше. В стихотворении «За поворотом» после строфы о будущем идёт следующая, завершающая:

Его уже не втянешь в спор
И не заластишь.
Оно распахнуто, как бор,
Всё вглубь, всё настежь.

Такие, казалось бы, несочетаемые слова, как вглубь и настежь – без сомнения, для позднего Пастернака ключевые. Без них к его творчеству и чудотворству не приблизиться.

Попробую подкрепить свой довод сравнением известных стихов Александра Блока и всеми нами любимого нашего современника Наума Коржавина.

Коршун

Чертя за кругом плавный круг,
Над сонным лугом коршун кружит
И смотрит на пустынный луг.
В избушке мать над сыном тужит:
“На хлеба, на, на грудь соси,
Расти, покорствуй, крест неси”.
Идут века, шумит война,
Встаёт мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. –
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?

Часто ли сегодня вспоминают это стихотворение? А ведь оно из самых сильных у Блока. Хотя все строки ясны и прозрачны, в стихотворении заключена тайна, и, возможно, она как раз в самой прозрачности. И ещё, возможно, в неожиданности. В самом деле, его ключевые, вместившие в себя всю суть и историю России строки:

Идут века, шумит война,
Встаёт мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней... –

вошли в стихотворение легко, ненавязчиво, естественно, как бы сами собой и при этом, как всегда у великого поэта, неожиданно. Однако это четверостишье слишком объёмно, слишком беспредельно для цитаты – ведь цитировать всегда легче нечто ограниченное по размеру и смыслу.

Наверное, именно поэтому блоковское стихотворение «Коршун» не цитируют, зато со страниц газет не сходят и даже в телевизионных программах звучат повторяющие блоковские чувства и мысли строки Наума Коржавина:

Но кони – всё скачут и скачут.
А избы горят и горят.

Эти строки взяты из коржавинского стиха «Вариация из Некрасова» (1960):

...Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год, –
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони – всё скачут и скачут.
А избы горят и горят.

К сожалению, целиком стихотворение не так удачно, как его концовка.

Даже при самом беглом взгляде замечаешь в стихе некоторые несообразности. Начнём с первой, казалось бы, простой фразы: “...Столетье промчалось”. В ней всего два слова, а между тем смысл её не очень ясен, даже скорее тёмен. Причём не поэтически тёмен (что порой придаёт силу стиху), а тёмен в самом прозаически-логическом смысле. Если разговор идёт о столетии, которое промчалось, то неплохо бы понять, о каких ста годах говорит автор; хотелось бы хотя бы приблизительно очертить пределы этого столетия. Но этого не сделано, и первая фраза как бы повисает...

Следующая фраза ещё темнее предыдущей:

И снова,
Как в тот незапамятный год, –
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт.

Что это за год? Если он в самом деле незапамятный, то стоило бы назвать его. В поэме Некрасова «Мороз, Красный нос» (1863), откликом на которую стало стихотворение Наума Коржавина, всё удивительно просто и понятно:

В игре её конный не словит,
В беде – не сробеет – спасёт:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт!

То есть не в какой-то особенный незапамятный год, как у Наума Коржавина, русская женщина останавливала на скаку коней и входила в горящую избу, а – всегда! В этом была её суть, черта её характера.

Конечно, люди мечтают изменить свою жизнь. Однако вряд ли самоотверженная некрасовская героиня мечтала носить драгоценный наряд. Словосочетание драгоценный наряд вызывает в памяти облачение императриц, а в таком наряде чуть ли не пуд весу. Вряд ли, вздевши его, остановишь коня на скаку или войдёшь в горящую избу. Эти мечты о драгоценном наряде более подходят не некрасовской героине, а старухе из пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке». По-видимому, Наум Коржавин хотел сказать: носить красивое платье, но, выразившись неточно, снизил образ.

Наконец, в коржавинском восьмистишье первые шесть строк противоречат двум последним. Почему русская женщина останавливала на скаку коней и входила в горящую избу лишь в незапамятный год, а в другие времена этого не делала, хотя кони – всё скачут и скачут, а избы горят и горят?

Казалось бы, такой несложный анализ не требовал особенно пристального взгляда. Однако все, кто писал о коржавинском восьмистишье, почему-то не замечали этих несоответствий и несообразностей. Знаменательно, что первым печатно обратил на них внимание Александр Солженицын: “Стих Коржавина не отличается собранностью и отлитой формой и неэкономен в строфах. Редкие стихи цельно-удачны – лишь отдельные двустишья или строки. Но всегда напряжённое содержание – политическое, историческое, философское – как бы и не нуждается в изощрённой стихотворной форме: оно и по себе достигает высоты, оно честно, умно, ответственно, и всё просвечено душевным теплом, сердечной чистотой автора, всё льётся от добрейшего сердца” («Новый мир», 1998, № 4).

А.Солженицын, на мой взгляд, совершенно верно перечисляет достоинства коржавинского дарования. Конечно же, душевное тепло, сердечная чистота и добрейшее сердце куда важнее изощрённой формы. Без изощрённой формы в поэзии обойдёшься. Но форма и хотя бы относительный порядок стихам необходимы. Да и двух удачных строк для гармоничного стихотворения маловато.

Однако тех, кому важны не стихи, а цитаты, это не смущает. По цитате (сейчас предлог по весьма употребим; недаром чиновники высшего ранга и даже телеведущие то и дело говорят: по замедлению роста преступности, по снижению увеличения задолженности пенсионерам и так далее), так вот, по цитате (вернее, по частоте цитирования) Наум Коржавин превзошёл всех и даже Александра Блока! Хотя к блоковской мысли и к блоковскому мироощущению в этом стихе Наум Коржавин ничего не добавил. Лирическая мощь блоковских строк:

Идут века, шумит война,
Встаёт мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. –
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить? –

полностью перекрывает коржавинскую концовку:

Но кони – всё скачут и скачут.
А избы горят и горят.

Но пойди попробуй процитируй эти блоковские стихи. Как цитата они совершенно непригодны: ещё, чего доброго, взорвут или раздавят весь остальной не стихотворный текст. Ведь стихи Блока – это стихия, а стихию даже цитатой обуздать нельзя.

Несмотря на то что сегодня стихи читают всё реже, стихотворные цитаты по-прежнему употребимы. И всё равно будем любить стихи, а не цитаты. Ведь цитата лишь часть, а не целое, не более чем заменитель, эрзац, протез мысли. Тогда как в стихе – живая жизнь.