Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Литература»Содержание №46/1998

Штудии

· ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛО СЛОВО ·ФАКУЛЬТАТИВ · РАССКАЗЫ  ОБ  ИЛЛЮСТРАТОРАХ · АРХИВ · ТРИБУНА · СЛОВАРЬ ·  УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ ·ПАНТЕОН · я иду на урок  · ПЕРЕЧИТАЕМ  ЗАНОВО · ШТУДИИ · НОВОЕ В ШКОЛЬНЫХ  ПРОГРАММАХ · ШКОЛА В ШКОЛЕ · ГАЛЕРЕЯ ·ИНТЕРВЬЮ У КЛАССНОЙ ДОСКИ · ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК   · УЧИТЕЛЬ ОБ УЧИТЕЛЕ 

Константин Ваншенкин

Из записей

Квартирный вопрос

У нас очень любят повторять слова Воланда о москвичах: “...обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...”

Что это значит? Трудно было в ту пору встретить в Москве человека, который бы жил в отдельной квартире. Вот и в булгаковской “нехорошей” проживали Михаил Александрович Берлиоз и Степан Богданович (Стёпа) Лиходеев. Но подумайте! – первый из них – “председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращённо именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала”, то есть фактически руководитель Союза писателей, а второй – “директор театра Варьете”. Представляете себе: люди с такими должностями соседствуют в одной квартире!

А “два года назад владелицей её была вдова ювелира де Фужере” (явная пародия на Фаберже), она “три комнаты из пяти сдавала жильцам”, и все жильцы таинственно исчезали. О последнем пропавшем сказано так: “Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась”.

Самое поразительное здесь то, что чиновник, которого возят на службу в машине (хотя машин в Москве тогда было крайне мало), снимает комнату в общей квартире, и данная ситуация никого не удивляет.

Это и есть “квартирный вопрос”.

Былой сосед

Мой друг-приятель Е.Винокуров с 1957 года жил несколько лет в писательском доме на улице Фурманова (Нащокинский переулок), дом 3/5, квартира 43. Я не раз бывал там у него. А в соседней квартире (44), разумеется, много раньше, жил, писал «Мастера и Маргариту» и умер в 1940 году М.А. Булгаков.

Винокурову это обстоятельство было не известно, я же узнал о нём лишь недавно.

Темпы книгоиздания

Пушкин писал Н.А. Дуровой (лето 1836 года): “Издать книгу нельзя в одну неделю; на то требуется по крайней мере месяца два. Должно рукопись переписать, представить в цензуру, обратиться в типографию и проч., и проч.”.

В наши недавние времена издательские планы утверждались на год-два вперёд, а при переизданиях – на пятилетку. Но и сейчас, когда нет цензуры, за два месяца не управиться. Хотя и рукопись переписывать от руки не требуется, в чём была главная задержка.

Зимнее утро

В общеизвестном пушкинском шедевре есть такая строчка:

Приятно думать у лежанки.

Это не продолжение чего-то, а отдельная, законченная фраза.

О чём думать? Неизвестно. Впрочем, у лежанки, не у лежанки – вообще приятно думать. И уже прервав это занятие, словно очнувшись, –

Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?

Бессонница

В стихах о бессоннице, о мучительной нескончаемой ночи у разных поэтов часто фигурирует подушка. Куда же без неё!

Подушка уже горяча
С обеих сторон.

Или:

Как случилось-сталось, сам не понимаю,
Ночью жёсткую подушку к сердцу прижимаю.

И здесь они тоже резко отличаются друг от друга – сдержанная Ахматова и “забубённый” Есенин.

Предупреждение

Остроумно сказал когда-то (1922) Мандельштам: “Непредупреждённому человеку может показаться, что в Москве совсем нет литературы”. И он предупреждает, что есть. А теперешние рекомендатели предупреждают, что ничего стоящего в литературе нет – кроме них, разумеется. И ещё приведу замечательную его формулировку: “Все произведения мировой литературы я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые – это мразь, вторые – ворованный воздух”.

Тоже иные самодовольно утверждают, что “разрешённые” книги были в так называемые советские времена, а вот теперь... Так ли? Именно тогда лучшие “написанные без разрешения” продирались к читателю, оставляя клочья собственной кожи на цензурных вилах. И как раз теперь всё дозволено: бесцеремонность, расхлябанность, всяческая похабель.

А вообще, что это такое – “написанное без разрешения”? Это – всё настоящее в искусстве.

“Но, видит Бог...”

Почему-то критики сейчас стали часто цитировать стихотворение Мандельштама «Концерт на вокзале» и в нём строчку: “Но, видит Бог, есть музыка над нами...” Мне же она не кажется совершенной – скорее наоборот.

Дело в том, что сочетание: “видит Бог” – это идиома, а по смыслу – божба, призывание Бога в свидетели своей правоты, ссылка на него. Но ведь всё-таки “видит Бог”. А между тем музыку нельзя видеть, можно только слышать. Даже Богу. Если только он не смотрит в ноты, в клавир. В связи с этим строка распадается на две несоединимые части.

Мандельштам об Ахматовой

“...Ахматова принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века. Не было бы Ахматовой, не будь Толстого с «Анной Карениной», Тургенева с «Дворянским гнездом», всего Достоевского и отчасти даже Лескова.

Генезис Ахматовой весь лежит в русской прозе, а не поэзии. Свою поэтическую форму, острую и своеобразную, она развивала с оглядкой на психологическую прозу”.

Действительно:

Течёт река неспешно по долине,
Многооконный на пригорке дом.
А мы живём, как при Екатерине:
Молебны служим, урожая ждём.
Перенеся двухдневную разлуку,
К нам едет гость вдоль нивы золотой,
Целует бабушке в гостиной руку
И губы мне на лестнице крутой.

Ничего не скажешь – сжатая глава из дворянского романа.

Оценка

К.Чуковский пишет о Н.Гумилёве: “Этот даровитый ремесленник” (дневниковая запись 12 ноября 1918 года). Как легко ошибиться в оценке современника! Однако К.Ч. тут же добавляет: “Впрочем, он занятный, и я его люблю”. Типичный Чуковский.

Загадка

Как известно, Н.А. Заболоцкий был репрессирован, отбывал срок, потом ссылку, то есть знал это всё не понаслышке. Но не только для тех, кто прошёл схожий путь и тоже по счастью уцелел, но и для всех, кто слушал рассказы вернувшихся или читал Солженицына, Шаламова, Гинзбург и других сидельцев-летописцев, стихотворение Заболоцкого «Где-то в поле возле Магадана» остаётся загадкой.

Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.

Как это понимать? Что это за патриархальные нравы? В каторжном лагерном Магадане посылают из зоны двух заключённых-стариков в город (?) за продуктами! Посылают одних, судя по всему – регулярно, что и “спасает” их, то есть даёт возможность отдохнуть от охраны и “от бандитов шайки воровской”. Как-то не складывается эта ситуация. И в ней особенно несерьёзно, формально выглядит строчка: “посреди опасностей и бед”.

Автор сухо констатирует: “Вся душа у них перегорела // Вдалеке от близких и родных”. Но тут же вспоминает и напоминает нам, что он – Заболоцкий. И рисует “жизнь над ними в образах природы”, наполненную звёздами смертельную полярную ночь:

Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.

Старики замерзают.

Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела...
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.

Всё-таки гонится кто-то? Но кто же? Смерть? Но она уже догнала.

Это всё написано почти нереально, будто приснилось, будто автор там и не был вовсе. Но мы-то знаем – был.

Небрежности

Прекрасный актёр Г.Жжёнов в поверхностном документальном фильме о Николае II говорит, в частности, о том, что у наследника были редкостные домашние учителя: Ключевский – по истории, БеRкетов – по химии... Да, да, с ударением на первом слоге. Ну что это такое!

Ведь БеRкетовы столь известная в России фамилия, одних только видных академиков не менее трёх! Да и Александр Блок к ней кровно причастен.

Допускаю, импозантный артист не знает, но ведь это не прямой эфир. В титрах помечено множество людей: режиссёры, редакторы, консультанты... И они, выходит, тоже не знают. А если кто и сомневается, стесняется спросить, полагается на актёра.

В трогательной кинокартине «Военно-полевой роман», в сценах, которые происходят сразу после войны, мы видим перед Консерваторией памятник Чайковскому. А ведь его открыли много позже. Я понимаю, режиссёр не был тогда москвичом и не знает этого. Но как же опять никто не подсказал?

В знаменитом сериале «Семнадцать мгновений весны» сказано в авторском тексте: “Гиммлер заслонил фюрера от холостой пули”. Но холостым может быть только выстрел или патрон (то есть как раз без пули).

Или вот недавно праздновался юбилей прославленного театра, и все подряд, в том числе его теперешние руководители, говорили: “Сто лет назад Станиславский и Немирович-Данченко договорились в «Славянском базаре» об открытии МХАТа”, “был образован МХАТ” и так далее. Да не было тогда никакого МХАТа! Был Художественный театр! Академическим он стал куда позже, в советские времена.

Ранний рассказ

В рассказе «Справка» молодой Чехов пишет о чиновнике, сидящем “за пятнистым, как тиф, столом”, и мы вспоминаем, что автор – доктор.

Но ведь тиф в данном сюжете совершенно ни к чему. Просто это у автора переходный момент: он уже чувствует свою силу мастера детали, но ещё не знает, куда её приспособить.

«Могучая кучка»

С отроческих лет привык уважительно относиться к В.В. Стасову и его бурной деятельности в поддержку композиторов и художников. Но его главный термин! Разумеется, весь кружок – Мусоргский, Римский-Корсаков, Бородин, Кюи и, конечно же, сам Балакирев – поистине могучая компания. Но – «могучая кучка»? Какое нелепое соединение нестыкующихся слов!

Безответственность

Читаю у Войновича: “От той литературы, которую я называю побочной (последнего поколения), в России тоже уже почти ничего не осталось. Одни эмигрировали, другие (Пушкин, Казаков, Трифонов) умерли”.

Что значит этот список умерших? Разумеется, Пушкин погиб, но – когда!

Это – безответственность, бездумная опечатка. Здесь, конечно, стоял Шукшин. Ведь в каждой из этих двух фамилий (Пушкин – Шукшин) есть только одна буква, отсутствующая в другой.

Или такое. Газета попросила меня написать заметку к юбилею И.Лиснянской. Среди прочих её особенностей или качеств я назвал такое: “философская самоуглублённость”. Напечатали: “философская самовлюблённость”. Я позвонил в редакцию, там за голову схватились. Дали поправку, но ведь не всем она попалась на глаза.

Одна из бед всякой издательской продукции – опечатки. Так было всегда, но сейчас это приняло характер эпидемии.

Родственные отношения

Недавно прочёл в очень хорошей книге: “Её отчим был деверем одного члена Политбюро”.

Но поскольку деверь – это брат мужа, членом Политбюро могла быть только женщина. То есть Фурцева. Однако в сталинские времена, о которых идёт речь, её там, понятно, ещё не было.

В России всегда путались в наименовании родственников.

Кукушка и петух

У нас “кукушка хвалит петуха” не только “за то, что хвалит он кукушку”. Но и за то, что печатает.

А ещё кукушка часто хвалит другую кукушку – за то же самое. Кукушка – кукушку, какашка – какашку...

Нечёткость

Натан Эйдельман, дневниковые записи о Булате Окуджаве: “17 сентября 1978 года. Вечер у Козакова; артист Костолевский + Булат с Олей. Рассказы, трёп – светский вечер в лучшем виде! Булат, который кается, что не помнит ни стиха, – и просит Ваншенкина почитать”.

Нечёткость изложения вносит путаницу. Можно понять, что Булат просит меня почитать стихи. Но меня же там нет! Он просит кого-то из присутствующих почитать мои стихи.

Пустяк, конечно. Но в принципе в мемуарах очень важна не только точность, но чёткость, исключающая последующие недоразумения.

“Я читаю не только Твардовского”

Это фраза из письма ко мне Марии Илларионовны Твардовской, в котором она, между прочим, просит прислать ей мою новую книгу стихов. Правда, хорошо?

Рейтинг@Mail.ru