Из записей

Каторжные песни

Когда-то Евг. Евтушенко написал стихотворение «Интеллигенция поёт блатные песни». Некоторые даже обиделись, восприняли стихи как донос. Разумеется, это не так. Просто поэт с присущей ему чуткостью зафиксировал такое явление или такую моду. Пели повсеместно - и настоящие воровские, лагерные песни, и явную или искусную подделку, стилизацию. Но где граница между ними? Ведь большинство старинных каторжных песен имеет литературное происхождение, то есть их авторы известны.

Естественней задать вопрос: что вызывало и вызывает повышенный интерес, тягу к разбойничьим, тюремным и иным песням такого рода? Вероятно, их предельная искренность, наивная откровенность, раскованность, боль. И, конечно, сочувственная жалость к их персонажам. Несколько лет назад на радио, а позднее и на телевидении появилась передача «В нашу гавань заходили корабли», сразу ставшая весьма популярной. Главный её принцип: эти “песни городских дворов и окраин” поставляются для эфира, а также и исполняются самими слушателями и зрителями. Среди общеизвестных порою звучат и никогда прежде не слышанные, а среди пустяковых встречаются истинные шедевры. Впрочем, так было всегда - в национальной памяти остаётся только лучшее.

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащится с сумой на плечах.

Однако не совсем понятно: “по степям” и одновременно “в горах”. Но ведь вот какая штука: будет плохо, если мы с вами так напишем. А это уже принято. Причём народом. Герой песни не просто бродяга. Это беглый каторжник (“Шапчонка на нём арестанта // И серый тюремный халат”).

Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачью он лодку берёт...

И сразу:

Унылую песню заводит -
Про родину что-то поёт.

Что-то! Не один раз в песнях о побеге с каторги Байкал встаёт как главная на пути преграда, как линия фронта. Но вполне преодолимая.

Бродяга Байкал переехал... -

говорится совершенно запросто. Как переезжал - не сказано. Переехал - и всё. А ведь это - Байкал! Самые беды потом:

“Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землёю зарыт,
А брат твой давно уж в Сибири,
-авно кандалами гремит”.

В этой песне беглец “переехал” Байкал на рыбацкой лодке. В другой, знаменитейшей, сразу сказано:

Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулёвая бочка...

Каторжанин плывёт в бочке. Как князь Гвидон! А какие сюжетные предвидения! Происходящее в третьем куплете неожиданно напоминает солдата, бежавшего из плена или вырвавшегося из окружения, - уже в нашу войну:

Шёл я средь ночи и средь бела дня,
Вкруг городов озираяся зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

А «Бежал бродяга с Сахалина»? Ведь через Татарский пролив! Но сколь могуча сила ностальгии; заложенный, как в перелётную птицу, код возвращения! Это только один из сюжетов разнообразнейшей русской песни, - острый, нервный, пронзительный. Настоящая песня имеет свойство каждой пурой впитывать в себя жизнь и обязательно возвращать её обратно. И ещё. Бывает, вам говорят: у такого-то поэта есть замечательное стихотворение. Читали?.. Вы отвечаете: нет, но я обязательно отыщу его и прочту. Где оно напечатано? О песне так не скажешь. Замечательную песню знают все. Это одно из непременных условий. Без него она уже не вполне замечательная. Она слышна повсюду. Она на виду и не может спрятаться. Впрочем, ей этого и не хочется.

Описки Булгакова

“Тонкая вертикальная морщинка, перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда пропал мастер, бесследно пропала”. Да, конечно, это «Мастер и Маргарита». Но почему так небрежно повторяется это слово? Ничего не стоило заменить его другим, скажем: “исчезла”. Или это сделано сознательно? Нет, разумеется. В шахматах это называется грубым просмотром; допустивший его тут же останавливает часы. Когда я обратил на эту фразу внимание одного булгаковеда, тот объяснил промашку тем, что писатель был уже тяжело болен, часто диктовал, не всегда мог вычитать перепечатанное. Отсюда и ошибки. А как же, спросил я, в «Белой гвардии», где он ещё был полон сил и всё делал сам? “Парень вынул палец из носа, подумал и сказал в нос”. И ведь это Михаил Булгаков, потрясающий стилист, истинный мастер! Я думаю, причина в другом. Он писал, захлёбываясь, не успевая словами за картиной, и так же, захлёбываясь, читаем мы. А вообще в чём различие между хорошим писателем и плохим? Хороший писатель может иногда написать неудачно, а плохой - иногда удачно.

Капустнические названия Н.Михалкова

Нашумевший его фильм называется «Утомлённые солнцем». Откуда это - понятно: до войны было общеизвестное танго «Утомлённое солнце». Оно навязло в ушах, звуча на всех без исключения танцплощадках страны. Уже тогда к нему относились весьма иронически. По радио часто пели пародию: “Утомлённое солнце нежно с мо... нежно с мо... нежно с морем прощалось”... Суть в том, что патефон или радиолу порой заедало - иголки тупились, болтались в расшатанных бороздках пластинок. Но что значит «Утомлённые солнцем»? Я как-то задал такой вопрос своим достаточно искушённым знакомым. Ответили все примерно одинаково: утомлённые системой, временем, Сталиным... Ничего себе утомлённые! Люди были ослеплены, обожжены, облучены этим смертельным светом. И при чём здесь то трогательное курортное танго? Связь между ними на уровне капустника восьмых-девятых классов. Не старше. Но что особенно удивило меня - Никита Михалков снимает сейчас фильм о юнкерах, и он называется «Сибирский цирюльник». Я не знаю сюжета, да его и знать необязательно, чтобы обнаружить у знаменитого режиссёра последовательно проявляющееся капустническое мышление. Наивное созвучие “севильский - сибирский” представляется ему достойной внимания творческой находкой.

Верлибр

Верлибр - это переход стиха на другую форму одежды.

Словарь Ожегова

Хорош словарь С.И. Ожегова, ничего не скажешь. Но вот любопытно - раньше, в молодости: что ни понадобится, открываешь - всё на месте. А теперь, к удивлению, - нету, нету, нету! Нужно ли объяснять? Восприятие Ещё в 1963 году я писал в «Непонятливой Лике»: “Четвёртая глава «Онегина» начинается так:

Чем меньше женщину мы любим...

Спросите у ваших знакомых: «А как дальше?» - и вам ответят:

Тем больше нравимся мы ей.

А у Пушкина не так, у Пушкина:

Тем л е г ч е нравимся мы ей...

Совсем другой смысл. Ведь дальше идёт:

И тем её вернее губим
Средь обольстительных сетей.

А это неточно и примитивно: «меньше - больше»! Это всё - примеры невольного ухудшения стихов читателем, попытки нивелировать стих, сделать его «попривычней»”. А недавно Б.Немцов дал в интервью такой вариант пушкинского афоризма:

Чем больше женщину мы любим,
Тем меньше нравимся мы ей.

Он перепутал не только стихи, но и проявил недостаточное знание женской души. Нет, женщина вполне может оценить, когда её сильно любят. Ещё пример. Наш президент, выступая при закладке часовни Бориса и Глеба, зачитал строки Пастернака:

Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролёты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идёт.

Всё бы хорошо, да стихотворение-то называется «Вакханалия».

И пробиться друг к другу
Никому не дано.

Эпиграмма

Был такой стихотворец Владимир Замятин (не путать с прозаиком Евгением Замятиным). Большой, лохматый. Часами сидел с дружками за столиком писательского клуба. Тогда, после войны, это было принято: читали своё, слушали чужое. У Володи была, помню, поэма - о петухах. Он даже стал лауреатом Сталинской премии - к сожалению, посмертно. И вот существовала на него эпиграмма. Её знали и повторяли тогда очень многие, но установить автора сейчас мне уже не удалось.

Он как Гудзенко некультурен,
Как Шубин пьян и глуп как Урин.

Расскажу об упомянутых в ней персонажах. Павел Шубин был истинным поэтом, а его «Волховская застольная» получила во время войны колоссальное распространение:

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу.

Ещё он обладал блестящей памятью и знал наизусть едва ли не всю русскую поэзию. Да, попивал, - с кем это тогда не случалось! Виктор Урин действительно считался очень глупым. Илья Сельвинский сказал когда-то на семинаре, что после Урина в поэзии идут уже табуретки. А начинал он хорошо, ярко. Его имя произносилось рядом с именами Луконина, Межирова, Гудзенко. Его «Лидку» повторяли многие. Урина как поэта погубила его конъюнктурность, пионерская готовность откликнуться на всё, как того требовала идеологическая печать. На все эти лесополосы, плотины, стройки коммунизма. Однако власти, увы, его не оценили. Тогда гремучая смесь разочарования, раздражения и зависти подвигла его на следующий шаг. Это произошло в момент ввода наших войск в Чехословакию. Далее цитата: “Не только протесты писателей, но даже их молчание, нежелание иметь что-либо общее с этим государственным преступлением, встречало ярость других писателей, служивших режиму рьяно. 23 сентября 68 года московский писатель В.Урин пишет с пометкой «архисрочно!» обращение к П.Н. Демичеву, кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС, требуя: «Пусть тот же Винокуров, Евтушенко, Межиров, Вознесенский, Ваншенкин, Солоухин, наиболее известные писатели-прозаики среднего поколения, те, кто пользуется известностью за рубежом, - пусть они скажут своё слово!» Уверяя, что «как воздух необходимы нам сейчас еженедельные пулемётные очереди таких выступлений», В.Урин предлагает ЦК безотказный, как он думает, механизм воздействия на неподдающихся собратьев по писательскому цеху: «...если кто-то хочет остаться при своём мнении, то в этом случае и мы имеем право, например, поставить вопрос так: оставайтесь со своими Пастернаками и Ахматовыми, но довольствуйтесь при этом 10-тысячным тиражом (тогдашняя минимальная единица тиража. - К.В.). Но если вы всей душой с нами - вы исправите свою ошибочную позицию, выскажете своё слово, в котором так нуждается сегодня мировое общественное мнение, вы делом и словом таким образом ответите на доверие народа»” («Кого боялась Старая площадь. Новые документы из архива ЦК КПСС». - «Известия», 17 августа 1992 года). Воистину точна его характеристика в давней эпиграмме. Сейчас, уже давно, В.Урин проживает в Штатах. И, наконец, самое трогательное. Близкий, ещё с детских лет, друг Семёна Гудзенко, известный спортивный журналист Аркадий Галинский (к сожалению, ныне тоже покойный), рассказал мне когда-то, что Гудзенко воспринял эпиграммную оценку себя достаточно серьёзно. Он согласился, что действительно не очень глубоко образован, и решил восполнить этот пробел регулярным чтением.

Озвучивание

Глагол “озвучить” стал частицей современного политического жаргона. “Депутат в своём выступлении озвучил”... Это не просто “произнёс вслух”, за этим ещё нечто многозначительное. А ведь именно п р о и з н о с и т ь в с л у х только что написанное может быть для иных очень полезно. Подзаголовок в статье: «Литературные и народные песни». Я слышу: “инородные” и удивляюсь, как можно этого не замечать. То же самое, даже хуже: «У вечного огня». Увечный огонь? “Пеший и конный патруль”. Иконный! А вот у прозаика бабуля рассказывает: “сухарики в чай мочу”. Извините, но моча, попавшая в чай, нарушает идиллическую картину. Из газетной хроники: “От взрыва вылетели стёкла в близлежащих домах”. Стёкла стёклами, но ведь здесь уже и сами дома лежат (“близлежащих”)! Или название критика: «Премия подследственной поэтессе». Если бы он перед сдачей в набор прочитал заголовок вслух, то обнаружил бы, что он звучит как “посредственной”, а это, полагаю, не входило в его замысел. Рекомендую пишущим, особенно тем, у кого существуют проблемы со слухом, наедине с самими собой о з в у ч и в а т ь свои новые сочинения.

Терпение и труд

Известный прозаик-публицист написал об известном же стихотворце: “...видно, что над стихами трудится талантливый человек, не только хорошо знающий, чего он хочет от своего нелёгкого ремесла, но и трудится органический художник, не умеющий иначе”. Упор сделан здесь на дважды повторённое слово “трудится” - самое неуместное в данном случае. Трудолюбие - не главное достоинство поэта. Более того - стихотворец, “хорошо знающий, чего он хочет”, редко добивается успеха. Куда важнее “божественный глагол”, “дуновение вдохновения” и прочее. А если уж говорить о труде, то это труд души, о чём тоже давно известно.