Выход из лабиринта

Обращение современной культуры к религиозным ценностям в нашей стране можно сравнить с евангельской притчей о блудном сыне, с возвращением его в дом Отца. Но если очевидно, что блужданию отданы многие силы и годы, - естественная болезнь роста, - очевидно и то, что болезнь поразительно изменила сыновние черты. Однако они остались. О чём напоминают лучшие образцы отечественной литературы.

Жизнь и творчество известных русских поэтов дают возможность распознать это, порой едва уловимое, сходство.

Было бы ошибкой видеть в них только мучеников, заложников воинствующей идеологии. Но попытки отстоять в себе образ и подобие Отца, по-разному, правда, воспринимаемого, имели место в судьбе и творчестве каждого. Это сокровенное свойство объединяет их с великими предшественниками.

Русскую литературу XIX века по остроте поставленных вечных вопросов можно отнести к литературе религиозной. На неё как на единственное провозвестие истины в атеистической стране уповал находящийся в изгнании Г.П. Федотов - выдающийся философ и публицист.

Современники Пушкина, Достоевского, Толстого не слышали голоса Церкви. Уже давно Церковь и общество говорили на разных языках, с трудом понимали друг друга. Не случайно перевод Библии на современный русский, наконец-то полностью осуществлённый в 1876 году, оказался далеко несовершенным и “устарел” уже к моменту своего рождения. О трагически замкнутом положении Церкви писали Бухарев, Лесков, Волконский.

За разрешением нравственных проблем культурное общество обращалось к писателю - властителю дум, а не к священнику, единственно законному их разрешителю. И невольно литература взвалила на себя ношу, ей не принадлежащую. Потому что те, кому она принадлежала по праву, бессильны были её нести, изолированные от мира кастовостью и рутиной. Разминовение Церкви и светской культуры, длившееся века, завершилось к концу XIX столетия, разжигая и подпитывая революционные настроения в России.

Несколько столетий Россия жила без учительского слова Церкви, что в итоге сказалось на её судьбе.

Но традиции великой литературы не могли исчезнуть с появлением новой идеологии, остриё которой было нацелено на абсолютное уничтожение христианства. В этом “славном” деле нашлось немало помощников среди сочувствующих новому строю писателей и поэтов. Однако богоборческий порыв некоторых из них был скорее антиклерикальным, чем антирелигиозным. Бог как абсолютная истина угадывался в их творчестве и жизни. Гуманистические идеалы бессильны примирить совесть с действительностью. “Такого равенства мне не надо! Ваше равенство обман и ложь!” - выкрикивал в лицо новой власти Есенин. Конфликт оборачивался неразрешимой драмой: многие по своей воле ушли из жизни.

Грозный и недоступный Бог, наблюдавший за людьми всевидящим оком, казалось, спустился на землю и предстал в понятной идее, в социальной справедливости. Родная мать для Есенина и есть “Несказанный Свет” - так по традиции величалась Богородица.

Христианская и библейская символика, например, в творчестве Есенина и Маяковского не только дань культурной традиции. Это шкала неизменных ценностей, оставшаяся в языке, и знаки внутренней полемики с “отжившими” идеалами.

Своеволие и самоубийственный дух в закрытом обществе имели яростных апологетов.

Но в безнадёжном лабиринте действовало и искало выход богоборчество, которое можно сравнить с противостоянием Иакова - праотца христианских народов - Богу. Оно не отрицало высшего смысла жизни, этого зачатка безымянной веры.